Погружение в отражение

– Только к чаю ничего нет, – Лариса заставила себя улыбнуться, – я попозже сбегаю в магазин.

– Когда у тебя будут дети…

– Это вряд ли.

– Будут, не сомневайся. Ты только люби их такими, как есть, вот и все.

– Хорошо.

– Еще раз говорю, не вини себя ни в чем, потому что это я сделала Никиту таким. Все равно что собственными руками задушила тех несчастных ребят, и все равно держусь, хоть и нелегко это мне дается. Знаешь, зачем я приехала?

– К Никите?

– Нет. И не для того, чтобы поддержать тебя, хотя через минуту буду уверять, что именно для этого. Но на самом деле я приехала, чтобы быть подальше от пистолета своего мужа, уж больно хочется пустить себе пулю в голову.

– Не нужно, пожалуйста.

– Когда родился Никита, я была нарасхват, – продолжала Ангелина Григорьевна, будто сама с собой, – из фильма в фильм. И так мне не хотелось прекращать карьеру, господи ты боже мой! Ведь стоит только один раз отказаться, и больше уже никуда не пригласят, поэтому я очень обрадовалась, когда свекровь взяла на себя заботы о ребенке. Мысли не было, что это может быть плохо – родной же человек, воспитала прекрасного сына, как она может навредить внуку, которого обожает? Мне с ней всегда было тяжело и неловко, но я решила, что это нормально, ведь свекрови всегда недолюбливают невесток, и я радостно порхала из фильма в фильм, и дома всегда меня ждала умилительная картинка – веселый ласковый ребенок и заботливая бабушка. Что сын не ходит в садик – отлично, меньше будет болеть. Слишком тихий? Прекрасно, значит, воспитанный. Лишь много позже я узнала, что уютная бабушка в фартучке и очочках могла с ним неделями не разговаривать, ставить в угол на целый день и даже бить. Я могла бы легко это выяснить, просто поговорив со своим ребенком, но меня так радовала картинка семейной идиллии, что я не желала знать, что за ней скрывается.

– Ангелина Григорьевна, но откуда вы могли…

– Просто поговорить! – перебила свекровь. – Просто поговорить с человеком и узнать, что его тревожит, чего он хочет и что чувствует. Казалось бы, самая обычная вещь, но мы так редко это делаем, предпочитая заставлять людей играть роли в пьесе, которую мы написали в своей голове. Мы всей семьей отвели Никите роль хорошего сына, и он изо всех сил ее играл, а на настоящего себя ничего уже не осталось. Я будто сделала аборт на очень позднем сроке. Знаешь, когда я поняла, что все кончено? Когда ему было восемь лет и он на даче убил котенка. Мы с Иваном нашли тельце, а Никита соврал, глупо, по-детски, что приходил какой-то пьяный человек. И мы заставили себя поверить ему. Знали, что он врет, но заставили поверить, потому что узнать правду было слишком больно, а мы не хотели причинять себе боль. Тогда еще можно было все исправить, еще был шанс заставить его признаться и раскаяться, и помочь ему. Но мы испугались тогда. А через пару дней я поймала холодный, совсем не детский взгляд сына и испугалась по-настоящему. Он понял, что мы все поняли, но будем и дальше его покрывать. Через несколько лет они с приятелем до полусмерти забили парнишку, и тоже Иван все прикрыл, выбил родителям квартиру без очереди, и они подговорили сына соврать, что он сам упал. Тогда я ушла из кино и занялась сыном, но было уже поздно.

Лариса молча обняла свекровь.



Утром они повезли передачу в психиатрическую больницу. После двух месяцев издевательств Лариса не очень хотела кормить мужа апельсинчиками, но свекровь надо поддержать. Ей сейчас гораздо хуже.

Выйдя из такси, они увидели возле проходной небольшую толпу женщин, и Лариса поморщилась, решив, что это очередь на прием передач.

Они подошли, Лариса вежливо спросила, кто последний, и вдруг женщины страшно закричали на нее.

– Сука, шлюха, спрятала своего мужика в психушке!

Она попятилась от этих искаженных злобой лиц.

– Таблеточки он кушает! Можно людей убивать, раз директор!

Лариса никого не узнавала, но поняла, что это матери юношей, которых убил ее муж. Все они были на суде, и ее запомнили и сейчас, похоже, растерзают.

– Ты с ним заодно!

Ларису толкнули, она не удержала равновесия и упала в теплую весеннюю лужу. В бок воткнулся чей-то сапог, она хотела подняться, но тут же получила удар в голову и снова упала.

«Какая унизительная смерть!» – почему-то весело подумала она.

Тут подоспела Ангелина Григорьевна.

– А ну прекратите! – крикнула она, и сразу была отброшена к забору.

Лариса закрыла глаза.





* * *


После дня рождения мужа Ирина убирала со стола, а Кирилл разговаривал по телефону с Федором, бывшим, кажется, пьянее именинника.

– Там почта не закрывается у него? – улыбнулась она, потому что последние пять минут Кирилл только улыбался в трубку и с равными промежутками повторял «ага», пол-оклада уже человек спустил на поздравления.

Кирилл отмахнулся.

– Ладно, как хотите, – она ушла в кухню и стала мыть тарелки, думая, говорить ли Кириллу о сегодняшнем вызове в горком. Снова ее пригласил красная звезда в костюме, и снова рассыпался в дифирамбах, и предложил стать депутатом теперь уже без всяких условий. «Такие люди нам очень нужны». Да, все-таки прав Кирилл, когда утверждает, что только после того как пошлешь человека на три буквы, можно вести с ним конструктивный диалог.

Другой вопрос, нужно ли ей это? Вот и Лестовский в своем великом руководстве по созданию семейного счастья пишет, что жена не должна быть круче мужа и бросать семью ради карьеры. А с другой стороны, как она будет круче Кирилла, если он поэт и кузнец? Ни стихотворение она лучше него не напишет, ни тем более решетку не выкует.

Да что гадать, надо спросить Кирилла, да и все. Надо решать не за человека, а вместе с ним.

Тут в кухню вбежал возмущенный Егор:


– Кирилл тебя зовет, а ты не слышишь!

На ходу вытирая руки, Ирина выскочила в коридор. Кирилл держал трубку на отлете:

– Давай, иди скорее, тут великий деятель культуры хочет с тобой поговорить.

– Ирина Андреевна? Это Еремеев. Помните такого?

– Добрый вечер, Алексей Ильич.

– Спасибо вам за все.

Судя по голосу, он тоже был сильно подшофе.

– Да не за что, работа у меня такая, – сказала Ирина скороговоркой, потому что ее жгла мысль об утекающих денежках Федора, и вернула трубку мужу. Разговор сразу оживился.

– Да точно она знает, что ты не виноват, – гаркнул Кирилл, – да, точно-преточно! Да блин, если настоящего убийцу взяли, куда еще тебе точнее! Как не в курсе? Ольхович же твой и оказался.

– Вот алкоголики, – улыбнулся он, положив трубку.

– Зря ты ему сказал.

– Так я был уверен, что они знают.

Ирина покачала головой, жалея, что рассказала мужу эту историю, но в то же время было приятно, что муж вникает в ее рабочие дела и не пропускает мимо ушей эмоциональные рассказы.

Отец Ольховича сделал все возможное, чтобы спасти доброе имя сына. Официально он за день до ареста уволился по собственному желанию, так что в отрасли знали только, что Никита Иванович заболел и больше не считает себя в силах управлять таким крупным объединением. Сплетни, конечно, разошлись, но видимо, как микробы, замерзали на пути к северным широтам.

Ирина предполагала, что Ижевского заставят в итоге все взять на себя, а Ольхович в положенный срок просто выйдет из психушки.

Несправедливо, но она сделала все, что было в ее силах.





* * *


Отпустив группу, Лариса как всегда задержалась в библиотеке.

Прошлась вдоль стеллажей, погладила коленкоровые корешки, чуть пахнущие плесенью.

Столько всего произошло, а она по-прежнему ведет кружок английского.

Ангелина Григорьевна умерла от инфаркта, спасая Ларису от самосуда. Она пыталась отбить невестку и упала на нее уже мертвой. Это остановило женщин, которые иначе забили бы жену маньяка до смерти.

Ларисе поставили диагноз – сотрясение мозга, но болеть было некогда. Иван Макарович, узнав о смерти жены, сам чуть не умер, и все организационные вопросы легли на плечи Ларисы.

Она даже носила Никите передачки, потому что так хотела Ангелина Григорьевна.

Больше ее никто не трогал, хотя дома соседи шарахались как от зачумленной, отворачивались и демонстративно поджимали губы.

Когда скорбные хлопоты остались позади, она поехала на кафедру, хотела восстановиться в аспирантуре, но завкафедрой, пряча глаза, начал мямлить, что хорошо относится к Ларисе и ценит ее работу, но должен думать и о безупречной репутации вуза.

Она не стала дослушивать логическую цепочку, просто сказала «спасибо» и ушла.

Мама приезжала, они поплакали, обнялись, помирились, но Лариса так и не нашла в себе сил рассказать про два месяца заточения и в Москву тоже не захотела возвращаться.

Для нее настало время жить своим умом.

К сожалению, свекор принадлежал к людям, которым при любых невзгодах первым делом надо назначить виноватого. Едва оправившись после похорон, он обвинил во всем невестку – зачем изменяла да зачем выступала на суде, как будто если бы она этого не делала, то Никита переставал быть убийцей.

Ивану Макаровичу пришлось срочно выйти на пенсию, но, похоже, он успел выпустить парфянскую стрелу, потому что, куда бы Лариса ни совалась на работу, везде ей отказывали. Для школ у нее была слишком бурная биография, неподходящий пример для молодежи, а больше она ничего не умела делать.

Помощь пришла, откуда не ждали. Мама девочки Карнауховой позвонила Ларисе и, узнав, что та сидит без работы, через подружку устроила ее переводчицей в «Лениградскую правду», а заодно упросила снова вести группу, но теперь уже не на общественных началах, а официально и за деньги. Лариса согласилась, потому что в газете платили мало, а главное, было приятно встречаться с людьми, которые знают, что с нею произошло, и все равно хорошо к ней относятся.

Случилось все самое страшное, чего она боялась, и даже больше того, но если бы ей предложили вернуть прежнюю жизнь, Лариса ни за что бы не согласилась.

– Лучик? – он вышел из-за шкафа с собранием сочинений Ленина.

Сердце екнуло, и Лариса опустилась на стул.

– Напугал?