Полночь

Сэм решил передохнуть на игровой площадке школы Томаса Джефферсона, расположенной на Паломино-стрит, в южной части города. Он уселся на качели и, слегка раскачиваясь, размышлял, куда ему двигаться дальше.

Не было и речи о том, чтобы покинуть Мунлайт-Ков на автомобиле. Если он пойдет за своей машиной в «Ков-Лодж», то будет наверняка арестован полицией. Угонять чужую машину не было смысла: судя по компьютерному диалогу между Уоткинсом и Данберри, дорога на автостраду блокирована. Они закрыли все выезды из города. Он мог пойти пешком, пробраться по закоулкам на окраину города и затем через лес выйти на автостраду. Но Уоткинс упомянул о патрулях, которые должны были «перехватить дочь Фостеров». Сэм был в хорошей форме, но в последний раз он скрывался от противника на открытой местности во время службы в армии, участвуя в боевых действиях. Это было двадцать лет назад. Если патрули на самом деле расставлены вокруг города, то не исключено, что он напорется на один из них.

Он не прочь рискнуть, но не хочет попасть к ним в лапы, не вызвав подмогу из ФБР. Что толку, если он пополнит список жертв несчастных случаев? ФБР придется посылать нового агента, тот, возможно, докопается до истины, но будет слишком поздно.

Качели слегка раскачивал ветер. Сэм вспомнил о графиках обращений, увиденных им на экране дисплея. Через двадцать три часа все жители города пройдут через обращение. Сэм не понимал, во что обращают этих людей, но само слово ему ужасно не нравилось. Он чувствовал, что, когда процесс обращений будет завершен, раскрыть тайну Мунлайт-Кова будет не легче, чем разгадать китайскую головоломку.

Итак, первым делом надо найти телефон и дозвониться до Бюро. Не имеет значения, перехватят его звонок или нет. Ему нужна связь на полминуты, максимум на минуту, и тогда ему обеспечена мощная поддержка. Останется только пару часов поводить за нос полицейских, потом в город нагрянут агенты ФБР.

Он не пойдет ни к кому из жителей, чтобы позвонить из телефона. Он не доверяет им. Моррис Стейн сказал, что у него после двух дней пребывания в городе началась мания преследования – ему казалось, что за ним следят из-за каждого угла. Сэм достиг этой стадии через несколько часов, а потом мания преследования переросла в чувство постоянной настороженности. Такого чувства он не испытывал с тех пор, как покинул вьетнамские джунгли двадцать лет назад.

Ему нужен телефон-автомат. Другой, не тот, с которого он звонил в прошлый раз. Он в розыске, и ему не стоит маячить там, где его засекли.

Гуляя по городу после ужина, он запомнил расположение нескольких телефонов-автоматов. Встав с качелей, Сэм поднял воротник куртки, сунул руки в карманы и пошел через школьный двор к выходу на улицу.

Интересно, где сейчас эта девочка, о которой упоминал Шаддэк в разговоре с Уоткинсом? Кто она? Что могла видеть? Нет ли здесь ключа к разгадке тайны? Во всяком случае, она, наверное, могла бы объяснить, что кроется за словом «обращение».





Глава 40




Стены, казалось, истекали кровью. На их бледно-зеленой поверхности ярко выделялись красные пятна, от которых во все стороны расходились кровавые брызги.

Войдя в номер на втором этаже мотеля «Ков-Лодж», Ломен Уоткинс почувствовал при виде картины бойни дурноту… но одновременно и странное возбуждение.

Труп мужчины был распростерт возле кровати, он был зверски искусан и истерзан. Еще страшнее выглядело тело женщины, которую бросили в коридоре, ее останки окрасили кровью оранжевый ковер.

В номере стоял запах крови, желчи, фекалий и мочи – этот запах был уже хорошо знаком Ломену, ведь число жертв «одержимых» росло от недели к неделе, изо дня в день. Однако в этот раз, как никогда раньше, он испытывал, кроме отвращения, какое-то неуловимо приятное чувство. Он даже дышал, не зажимая нос, не отдавая себе отчета в том, что привлекательного он находит в этом отвратительном смраде. Он не мог перебороть себя и не хотел отвернуться и уйти, как не может оставить свежий след собака, почуявшая дичь. И все же что-то внутри его протестовало, он был напуган не-. привычной реакцией, и, когда звериный зов стал совсем нестерпимым, у него кровь застыла в жилах от ужаса.

Барри Шолник, офицер, которого Ломен направил в «Ков-Лодж» на поиски Сэмюэла Букера и который вместо него обнаружил в мотеле пару трупов, стоял у окна, уставившись на тело мертвого мужчины. Он провел на месте преступления полтора часа – достаточно для полицейского, чтобы привыкнуть к виду жертв и не обращать на них внимания. Однако Шолник не мог отвести взгляда от растерзанного тела и окровавленных стен. Какая-то магнетическая сила притягивала его к этим останкам, заставляла впиваться глазами в картину бойни.

«Мы в ужасе от внешнего облика „одержимых“, мы в ужасе от их преступлений, – думал Ломен, – но в то же время мы, как это ни странно, завидуем им, их абсолютной свободе».

Неведомая внутренняя сила толкала его – он предполагал, что остальные Новые люди испытывают такие же ощущения, – присоединиться к «одержимым». Опять, как совсем недавно у дома Фостеров, ему придется призвать на помощь контроль над собственным телом, дарованный ему через обращение, не для самосовершенствования, а для борьбы с искушением, соблазном дикой свободы. Его тянуло опуститься туда, где нет вопросов о цели и смысле бытия, туда, где не нужна упорная работа ума, туда, где все определяют лишь органы чувств, туда, где добиваются удовлетворения, не останавливаясь ни перед чем. Боже, это значит быть свободным от оков цивилизации, от высот мысли!

У Шолника вырвался низкий, гортанный звук.

Ломен, оторвав взгляд от мертвого тела, взглянул на своего подчиненного.

В карих глазах Шолника горел огонь безумия.

«Неужели я так же бледен, как он? Неужели у меня так же безумно сверкают глаза?»

Их взгляды на мгновение встретились, Шолник сразу отвел глаза, словно шеф застал его за каким-то запрещенным занятием.

Ломен почувствовал, как учащенно бьется его сердце.

Шолник отвернулся к окну. Он вглядывался в ночное море, пальцы были сжаты в кулак.

Ломен дрожал.

Сладкий, искушающий запах. Запах охоты, запах убийства.

Ломен вышел в коридор. Вид мертвого женского тела – полуобнаженного, истерзанного – не принес ему облегчения. Над трупом склонился Боб Тротт, один из новичков, недавно пополнивших штат полиции. Огромного роста, с грубыми чертами лица. На губах у него застыла кривая, недобрая усмешка.

Ломен вспыхнул, глаза его налились сверкающим блеском. Он резко бросил:

– Тротт, за мной. – И прошел в конец коридора, в комнату с выломанной дверью. С явной неохотой Тротт последовал за ним.

Когда Ломен входил в пустой проем, в коридоре появился еще один полицейский, Пол Амберли. Он по приказу Ломена ходил в офис мотеля, чтобы уточнить фамилии постояльцев. Амберли доложил:

– Ключи от двадцать четвертого номера были выданы чете Дженкс, Саре и Чарльзу. – Амберли было двадцать пять лет, он был долговязым, мускулистым, неплохо соображал. Вероятно, из-за узкого, вытянутого лица и глубоко посаженных глаз он напоминал Ломену лису. – Они приехали сюда из Портленда.

– Кто записан в этом, тридцать шестом?

– Тесса Локленд из Сан-Диего. Ломен наморщил лоб.


– Локленд?

Амберли повторил фамилию по буквам.

– Когда она приехала?

– Сегодня вечером.

– У этой вдовы священника, Джэнис Кэпшоу, – сказал Ломен, – девичья фамилия тоже была Локленд. Помнится, когда я связывался с ее матерью, я набирал номер в Сан-Диего. Настырная старая хрычовка. Миллион вопросов. Битый час уговаривал ее согласиться на кремацию. Она говорила, что ее вторая дочь за границей, черт знает где, и вернется только через месяц, чтобы разобраться с вещами сестры и с ее завещанием. Значит, это она и есть.

Ломен и оба полицейских вошли в номер Тессы Локленд. В распахнутое окно врывался ветер. Пол был усеян обломками мебели, разорванными простынями, стеклом от разбитого телевизора, но следов крови не было. Они уже искали тело и не нашли его, очевидно, обитательница номера успела выпрыгнуть в окно, прежде чем «одержимые» выломали дверь.

– Итак, Букер скрылся, – размышлял вслух Ломен, – следует предположить, что он видел «одержимых» или слышал их крики. Он, следовательно, знает, что здесь происходит что-то неладное. Он не понимает смысла происходящего, но он знает достаточно… пожалуй, даже слишком много.

– Можете быть уверены, он сейчас из кожи вон лезет, чтобы дозвониться в свое проклятое Бюро.

Ломен тоже был в этом уверен.

– Теперь нам придется разбираться и с этой шлюхой Локленд. Она наверняка разнюхала, что ее сестра не покончила жизнь самоубийством, а убита теми же тварями, которые напали на чету из Портленда.

– Логично, – сказал Амберли. – Если она пойдет в полицию, то попадет прямо к нам в руки.

– Как знать, – усомнился Ломен. Он начал разгребать ногой хлам, валявшийся на полу. – Помогите мне найти ее сумочку. Дверь выламывали, вряд ли у нее было время на сборы.

Тротт обнаружил сумочку между кроватью и столиком.

Ломен вытряхнул содержимое на матрас. Он осмотрел бумажник, проверил отделение с кредитными карточками и фотографиями и обнаружил то, что искал, – водительское удостоверение. Там перечислялись приметы Тессы Локленд – рост пять футов четыре дюйма, вес сто четыре фунта, блондинка с голубыми глазами. Ломен показал фотографию Тротту и Амберли.

– Да она милашка! – сказал Амберли.

– Не отказался бы попробовать такую, – добавил Тротт.

Ломен содрогнулся, услышав эти слова. Он, как это ни дико, не мог понять, имеет ли в виду Тротт постельное знакомство или он выражает свое подсознательное желание впиться в эту женщину зубами так же, как сделали это звери с приезжими из Портленда.

– Теперь известно, как она выглядит, – сказал Ломен, – это поможет нам в поисках.

Грубые черты лица Тротта были неспособны выражать утонченные эмоции вроде восхищения или сочувствия, но звериный голод и тягу к насилию они передавали великолепно.

– Вы хотите, чтобы мы притащили ее сюда?

– Да. Она вряд ли поняла, что здесь произошло, но кое-что ей может быть известно. Она слышала, как убивают соседей, и, возможно, видела «одержимых».

– Не исключено, что «одержимые» спрыгнули в окно вслед за ней и догнали ее, – предположил Амберли. – Надо осмотреть окрестности мотеля, возможно, мы найдем ее тело.

– Действуйте, – согласился Ломен. – Если не найдете тело, ее все равно придется найти и доставить сюда. Вы позвонили Каллану?

– Так точно!.. – отрапортовал Амберли.

– В мотеле необходимо навести порядок, – продолжал Ломен. – Мы должны продержаться до полуночи, к этому времени все жители города пройдут через обращение. После этого мы сможем спокойно приступить к поиску и ликвидации «одержимых».

Тротт и Амберли взглянули на Ломена, затем обменялись взглядами между собой. В их глазах Ломен прочел, что они тоже осознают дремлющее в них чувство «одержимости», что они тоже испытывают тягу к беззаботному первобытному существованию. Ни один из них не осмеливался говорить вслух об этих вещах, так как это было бы равносильно признанию в том, что проект «Лунный ястреб» – это чистой воды авантюра и все они обречены.





Глава 41




Майкл Пейзер услышал в трубке длинный гудок и начал набирать номер, нажимая на клавиши, которые были слишком малы и слишком близко расположены друг к другу для его широких пальцев с длинными когтями. Неожиданно он понял, что не может звонить Шаддэку, что не посмеет разговаривать с Шаддэком, несмотря на их давнее, двадцатилетнее знакомство. Они учились вместе в Стэнфорде, именно Шаддэк помог ему пробиться, сделать карьеру. Он не мог ему звонить, так как в этом случае он вычеркнет себя из общества обычных людей, он превратится в подопытного кролика, которого будут пристально изучать, ставить на нем опыты. Или его просто уничтожат, чтобы он не мешал процессу обращений в Мунлайт-Кове. От отчаяния Пейзер застонал. Он сорвал телефон со стены и бросил его в зеркало. Посыпались осколки.

Последняя разумная мысль, которая промелькнула в его мозгу, касалась Шаддэка. Он представал в виде зловещего врага, он утратил черты друга и наставника. Возникший страх снова бросил его в темную пропасть отчаяния, в объятия тех сил, которым он давал волю, когда выходил на охоту. Он то медленно бродил по комнатам, то снова начинал метаться, не отдавая себе отчета в причинах своего возбуждения или уныния, он двигался, повинуясь инстинкту, а не голосу разума.

Пейзер помочился в углу гостиной, обнюхал лужу и отправился на кухню в поисках еды. Время от времени разум его просветлялся, и он пытался заставить свое тело вновь принять человеческий облик, но старания его были тщетны, и он вновь проваливался во тьму животного состояния. Иногда из тумана сознания даже выплывала ирония по поводу злой шутки судьбы, обещавшей ему превращение в сверхчеловека, а обратившей его вместо этого в дикого зверя. Но и эту мысль он мог удержать лишь на долю секунды, сознание с легкостью отказывалось от непомерной тяжести рассуждений.

И в период помрачения разума, и в редкие мгновения просветления он вспоминал о мальчике, Эдди Валдоски, о мальчике, славном мальчике, и дрожь проходила по его телу при воспоминании о крови, сладкой крови, горячей крови, хлещущей во мраке холодной ночи.





Глава 42