Полный газ

* * *


Следующие, должно быть, дней десять я ездил, прилипнув к окну и разглядывая тротуары в поисках людей, которые выглядят словно вышли из черно-белого кино. И колотило меня так, точно в фургоне библиобуса лежала тонна взрывчатки.

В кабине водителя никак не удавалось отрегулировать температуру. Обогреватель жарил на полную мощность, наполняя воздух неповторимым ароматом грязных носков; скоро я начинал обливаться потом, и рубашка прилипала к спине. Но стоило обогреватель выключить – и за несколько минут температура падала до нуля, начинали неметь ноги в ботинках, а пот на спине грозил замерзнуть. Что снаружи, то и внутри: меня бросало то в жар, то в холод, от нетерпения к тревоге. То я страстно желал встретить кого-нибудь не из нашего времени, то этого страшился.

Но дни шли, ничего не происходило; и пару бесплодных недель спустя я понял, что жду напрасно. Никто больше не придет. Эта мысль тяжело меня поразила. Не просто разочаровала – из меня словно сердце выдернули, и на смену тревоге пришло какое-то тупое оцепенение. В то время я приписывал свою депрессию тому, что произошло, когда попытался убраться в гараже, однако теперь, задним числом, понимаю; началось раньше.

Я уже закончил разбор спальни и маминого кабинета. Все туфли и шарфы отправились в «Доброе дело». Я опустошил шкаф с бумагами, все ненужные измельчил и выбросил, нужные сложил в стопку, чтобы разобрать как-нибудь потом. Выволок из дома еще с десяток огромных, набитых под завязку мусорных мешков.

И наконец, ясным воскресным утром, решил заглянуть в гараж. Весь дом купался в солнечном свете, блестели островки снега под деревьями. В такой светлый день, казалось мне, можно решиться на все – даже войти туда, где умерли твои отец и мать.

В гараже, сочась сквозь грязные, затянутые паутиной окна, солнечный свет бледнел, словно прокисшее молоко. Старого «кадди» не было, его увезла полиция, но осталась жирная черная копоть на белом потолке. Я вдохнул – и бросился прочь, кашляя и задыхаясь от вони выхлопных газов и тухлого мяса. Теперь думаю, что, скорее всего, запах мне просто почудился – да что проку? Игра воображения или нет, а тошнило меня по-настоящему.

Прикрыв рот и нос тряпкой, я заставил себя вернуться и включил автоматическую дверь в гараж. Взревел мотор, дверь приподнялась всего на какие-нибудь четверть дюйма, громко лязгнула и остановилась. Застряла. Я попробовал подтолкнуть ее вверх; но, похоже, пазы проржавели, и дверь не трогалась с места. Я огляделся вокруг, рассчитывая найти что-нибудь, чем можно хорошенько по ней ударить – и вдруг увидел тапочку отца. Он носил такие синие мокасины на плоской подошве. Должно быть, тапочка слетела с ноги, когда его доставали из «Кадиллака» и переносили в «Скорую». Я поднял ее; из нее вынырнул паук и побежал по моей руке. С криком я стряхнул паука на пол и бросился в дом. Это и стало последней каплей.

После этого я бросил разбирать вещи. Разыскал в шкафу в гостиной старую приставку Sega, подключил ее к телевизору и стал играть в «Волейбол» по пять-шесть часов кряду. Играл в «Соника-2» и дошел до самого конца. Играл в темноте, пока не начинала раскалываться голова и сверлить в висках, а потом играл еще. Когда не мог больше играть – включал телевизор и смотрел все подряд: реалити-шоу, новости по кабельным каналам… я был непривередлив. Чувствовал себя так, как бывает, когда выздоравливаешь после серьезного отравления. Только все никак не выздоравливал.

Книги я всегда любил страстно, однако теперь мне не хватало душевных сил хоть что-нибудь дочитать до конца. Все казались слишком длинными. На каждой странице слишком много слов. За все это время я сумел прочесть целиком лишь один роман, «Еще одно чудо» Лори Колвин, – и только потому, что он коротенький, читается в один присест, и плетением словес Лори Колвин не злоупотребляет. Роман о молодой женщине, которая недавно вышла замуж, забеременела – и вдруг, сама толком не понимая, как и почему, влюбляется и заводит роман с человеком намного ее старше. Слыша о женщине, которая изменяет мужу, мы склонны автоматически ее осуждать. Но эта книга не о пороке: в ней все добры, все желают друг другу счастья. Мне подумалось вдруг, что этот роман – прощальный привет или завещание нашему поколению от того, предыдущего; от этой мысли я разревелся и долго не мог успокоиться. А потом подумал: хорошо, что мама до последних дней сохраняла светлый, романтичный взгляд на мир. Надо быть очень светлым и романтичным человеком, чтобы любить Лори Колвин.

Я собирался прочесть роман и незаметно подбросить в библиотеку, но в конце концов вернул в коробку для обуви, к неоплаченным штрафам за парковку. Теперь, когда я прочел эту книгу, мне казалось, что она стала моей.

Из дома я выходил только на работу. Ездил, как автомат, по привычным маршрутам, читателей почти не замечал. И ту женщину – следующую Запоздалую, решившую нанести мне визит, – не заметил, пока она не разрыдалась.

Она вошла последней, в хвосте шумной очереди из ребятишек и их мам. Случилось это в Квинсе, деревушке к югу от Кингсворда, на стоянке между начальной школой и бейсбольным полем. Зима покрыла поле полузамерзшей грязью; над ним вился запашок оттаявшего собачьего дерьма. День был под стать моему настроению: серый, пасмурный, с тяжелыми тучами, нависшими над землей, словно крышка гроба. В какой-то момент я увидел, что в фургоне осталась только одна женщина: маленькая, худенькая, в каком-то пестром мужском рединготе, который был ей велик, наверное, размера на три. Я сканировал возвращенные книги и на нее не смотрел, пока не услышал приглушенный всхлип. Женщина сжимала в руках большую, старую на вид книгу в твердой обложке, красноватую и с коричневым корешком, раскрыв ее на последней странице. Заметив, что я на нее смотрю, она подняла взгляд, слабо улыбнулась и смахнула слезы со щек.

– Не обращайте, пожалуйста, внимания, – попросила светским тоном. – Просто аллергия.

– На что у вас аллергия? – спросил я.

– Ну… – Она подняла глаза к потолку, стараясь сдержать слезы; но они все текли и текли по тонкому бледному лицу. – На несчастье, скорее всего. Еще на лаванду и пчелиные укусы. Но чаще всего такое случается, когда мне просто очень плохо.

Я выудил пачку бумажных салфеток, встал из-за стола и подошел к ней.

– Надеюсь, это не из-за того, что вы не смогли найти книгу, которую искали?

Она рассмеялась дрожащим, жалобно-благодарным смешком. Взяла у меня салфетку, шумно высморкалась.

– Конечно, нет! У вас здесь столько книг! Я вдруг подумала, что никогда не читала «Шерлока Холмса» и что загадочные преступления с английским акцентом отлично подойдут к вечернему чаю с вафлями. Смотрю на формуляр и вдруг вижу имя своего сына. Ну конечно же! Он уже брал у вас эту книгу! Кажется, даже помню, как ее читал, когда болел и не ходил в школу.

Она открыла «Приключения Шерлока Холмса» и показала мне бумажный кармашек, приклеенный к заднему форзацу, и в нем формуляр с именами читателей. По спине у меня поползли мурашки: в тот миг я понял, что передо мной одна из них – из Запоздалых. Ведь в современных библиотечных книгах никаких кармашков и формуляров нет – только штрих-коды, которые мы считываем сканером.

В формуляр были вписаны карандашом с полдюжины имен. И первое из них: Брэд Долан, 13.04.59. Женщина перевернула формуляр и подчеркнула ногтем то же имя чуть ниже: Брэд Долан, 28.11.60.

Я словно проглотил одним махом стакан ледяной воды: внутри все заледенело, и к горлу подступила тошнота. Один из последних великих романов Брэда Долана называется «Расследуй это!» Главный герой – детектив по имени Шелдон Хомс, способный при помощи дедуктивного метода из самых незначительных деталей делать поразительные выводы: например, увидев у женщины обгрызенные ногти, может определить, что месячные у нее начались в одиннадцать лет и что когда-то у нее жил кот по кличке Аспирин. Еще мне смутно помнилось, как, выступая перед нашим классом, Брэд Долан говорил: всегда любил истории о Шерлоке Холмсе за то, что они утешают нас прекрасной ложью. Уверяют, что мир разумен, что все на свете имеет свою причину и цель. Но во Вьетнаме он убедился, что это не так. Там американские солдаты сжигали напалмом детей, чтобы победить политическую идеологию, основанную на мысли, что люди должны друг с другом делиться. Почему? Зачем? Ни одному, даже самому гениальному детективу вовек не разгадать сию загадку.

Я уже знал, что женщина забрела в библиобус из прошлого – понял по холоду внутри, – но, чтобы окончательно удостовериться, попросил у нее книгу. Взял в руки и закрыл.

У нее в руках это было старинное издание, должно быть, тридцатых или сороковых годов, с выцветшим переплетом и почти неразличимым рисунком на нем. У меня в руках оказалась ярко-малиновая бумажная обложка, на которой спешили куда-то по лондонским улицам Бенедикт Камбербетч и Мартин Фримен. «Этюд в багровых тонах» с предисловием Стивена Моффата.

– Брэд Долан? – повторил я. – Кажется, знакомое имя.

– Может быть, он доставлял вам газеты, – рассмеявшись, ответила женщина.

– Скорее уж это были вы. А он спал на пассажирском сиденье.

Я вернул ей книгу – и смотрел, как у нее в руках книга вновь обретает твердый переплет, коричневый корешок и выцветший почти до неразличимости рисунок: золотую трубку, вытисненную на красноватой обложке.

– Спасибо за салфетку, – сказала женщина. Лицо у нее распухло от слез. – И извините меня.

– А чем он сейчас занимается? Ваш сын?

– Он там, за океаном, – ответила она. – Пошел добровольцем. Отец его погиб в Корее, ну и… и Брэд решил, что не может в такое время отсиживаться дома. Он очень храбрый, мой Брэд. – Тут лицо ее сморщилось, она прикрыла глаза рукой, и плечи мелко затряслись. – Простите, – повторяла она сквозь судорожные всхлипы, – простите! Не знаю, почему… Раньше со мной такого не бывало.

Я неловко положил руку ей на спину, между лопаток, и позволил уронить голову мне на плечо. Кто знает, может, в ее времени мужчины запросто обнимали плачущих незнакомок, – но я-то вырос в другое время и чувствовал себя странно.

– Чего не бывало? Раньше вы не плакали? Это в первый раз? Не беспокойтесь, это прекратится, как только устанут глаза.

Она засмеялась сквозь слезы.

– Да нет, плачу-то я почти каждый день! Просто впервые разревелась на людях. Не считая церкви – но там никому до этого дела нет. Что-то я в последнее время совсем расклеилась. Как будто все тело – один сплошной синяк. Все ноет, от любого усилия устаю и все время плачу. Знаете, он уже два месяца мне не пишет. Никогда еще не было таких долгих перерывов. Каждое утро я сажусь в гостиной и жду почтальона – жду и жду, часами, ничего не могу делать, кажется, даже и не дышу толком… наконец почтальон приходит, – а письма снова нет.

«Что-то я в последнее время совсем расклеилась», – сказала она; при этих словах я ощутил укол тревоги. Фред Мюллер явился прочесть последний в своей жизни фантастический роман за неделю до того, как упал замертво, расчищая снег во дворе у сестры. Ральф, кажется, считает, что так это и работает – Запоздалые находят дорогу к библиобусу, лишь когда смерть подступает к ним вплотную. Вспомнилось мне и кое-что еще из того, чем делился с нами в школе Брэд Долан. Он упомянул, что, пока бегал по вьетнамским джунглям и пытался остаться в живых, его мать дома, совсем одна, умирала от рака матки. И еще сказал: ни о чем так не жалеет, как о том, что разбогател лишь после ее смерти. Что все эти щедрые гонорары ничем ей не помогут и не порадуют. Она мечтала увидеть Париж или хотя бы Форт-Лодердейл, но ни разу не выезжала за пределы Новой Англии. Ни разу не была в отпуске. Не могла купить ни машину, ни хотя бы новое платье – всю жизнь одевалась в «Армии Спасения». Десять процентов своего заработка каждый год отдавала в церковь; а через много лет выяснилось, что местный священник растлевал маленьких мальчиков и пропил большую часть церковных средств.


– Скажите, Брэд вернется домой? – спросила она со слабой улыбкой, подняв на меня глаза.

Внутри у меня что-то затрепыхалось, словно рыба на крючке, и я поскорее отвернулся, не желая, чтобы она прочла по лицу мои чувства.

– Я… верю, что он вернется, миссис Долан. Уверен в этом. И вы верьте.

– Я стараюсь, – ответила она. – Но, знаете, все больше и больше чувствую себя маленькой девочкой, которая подслушала разговор взрослых и поняла, что никакого Санта-Клауса нет. Вы ведь смотрите новости с Кронкайтом? Видели, что там творится? Я хочу верить, что Брэд вернется – и останется собой. Таким же добрым. Таким же честным. Не сломленным. И каждый день молюсь, чтобы умереть раньше него. Счастье – когда дети переживают своих родителей, верно? Быть может, это единственный счастливый конец, доступный человеку.

Если бы она так не сказала, именно такими словами – я бы ничего не сделал. Но она повторила почти дословно строчку из прощального письма отца, умершего пять месяцев назад.

Ральф говорил: мы не можем дать им ничего такого, что им повредит. Но… Ральф ведь никогда не сидел за рулем старого библиобуса. И ни разу не встречал Запоздалых.

Я потянулся за первым романом Долана: «Умри, смеясь!» Это было издание, вышедшее одновременно с премьерой фильма, с Томом Хэнксом и Зэкери Квинто на обложке; но, когда я протянул книгу миссис Долан, она превратилась… нет, не в первое издание. Не совсем. Скорее в некую фантазию о том, каким это первое издание могло бы быть. Обложку, кажется, рисовал Фрэнк Келли Фриэс, известный тогдашний иллюстратор: он изобразил солдата, содрогающегося от хохота, верхом на М-16, словно на детской деревянной лошадке. Настоящая обложка первого издания (я увидел ее позже) была очень похожа на эту, и рисовал ее действительно Фриэс, только там на заднем плане изображен еще второй солдат: он, истерически хохоча, жонглировал гранатами.

Миссис Долан недоуменно смотрела на обложку, с ценой «25 центов» в левом верхнем углу и девизом по нижнему краю: «Война – дело невеселое… но иногда можно умереть от смеха!» Вот она прочла имя автора – и вскинула взгляд на меня.

– Что это? Шутка?

Я молчал – просто не знал, что ответить. Миссис Долан смотрела на меня с застывшей улыбкой, в которой не было ни капли радости.

– Возьмите эту книгу, – сказал я наконец. – Она очень хороша. Одна из лучших у Брэда.

Она снова взглянула на обложку – и, когда опять подняла глаза, улыбка ее была холоднее льда.

– Вероятно, вы видите что-то забавное в том, чтобы предлагать мне книгу, написанную тезкой моего сына, – но, простите, мистер, у меня такое чувство, словно вы надо мной насмехаетесь. Наверное, я сама напросилась, когда начала лить слезы над «Шерлоком Холмсом». И все же некрасиво с вашей стороны. – С этими словами она бросила книгу на пол и двинулась к выходу.

– Мэм, – тихо окликнул я ее. – Я не смеюсь над вами. Не уходите! Подождите минутку!

Миссис Долан уже взялась за ручку двери, но, услышав мои слова, остановилась. Она была очень бледна.

– Ваш сын вернется домой и станет писателем. Напишет целую гору романов. Это первый из них. Попробуйте взглянуть на него сейчас – и вы увидите, что книга расплывается перед глазами, и вы не можете прочитать название. Потому что в вашем времени этой книги еще нет. Не помню, когда она была напечатана. Кажется, в семидесятом. Подойдите же! Взгляните на нее!

Опустив голову, она посмотрела на книгу, лежащую на полу – книгу в яркой бумажной обложке, на первом плане суровый Том Хэнкс, за спиной у него хохочущий Зэкери Квинто с руками в крови.

– О-ох! – протянула она, приложила руку к левому виску, пошатнулась и зажмурила глаза. – Что со мной? Что-то вроде… как будто укачало… – Она вновь открыла глаза; губы ее были белыми, во взгляде застыл страх. – Что вы со мной делаете? Вы мне что-то дали? Какой-то наркотик? Я слышала, ЛСД действует прямо через кожу, достаточно его коснуться, и…

– Нет, мэм. – Я поднял книгу и сунул ей в руки. Взглянув на нее теперь, миссис Долан снова увидела обложку работы Фриэса и с облегчением перевела дух. – Когда вы ее не держите, она выскальзывает из вашего времени и возвращается в мое. Поэтому при взгляде на нее вас одолевают головокружение и тошнота. Но когда она у вас в руках – она в вашем времени, и вы можете спокойно ее прочесть. – В памяти мелькнуло давнее воспоминание – из тех дней, когда я читал этот роман сам, – и я добавил: – Кажется, эта книга посвящена вам. Точно не помню, посмотрите сами.

Миссис Долан раскрыла книгу. Да, вот оно, посвящение: Линн Долан, без которой эта книга была бы невозможна.

Вот только я совсем забыл, что идет дальше: (1926–1966).

Теперь тошнота и головокружение явились по мою душу.

– О господи! Простите… простите ради бога… я забыл… читал очень давно, еще в школе…

Но когда она вновь подняла голову, в лице ее больше не было ни страха, ни горя – лишь благоговение. Она выглядела как человек, ставший свидетелем чуда. Только в этот миг я понял, как она красива: тонкие черты, огромные темные глаза. Так прекрасна, что больно смотреть. Быть может, я бы в нее влюбился, не будь она давным-давно мертва.

– Так это правда! – прошептала она. – Это не шутка! Эту книгу напишет мой сын через несколько лет?

– Да, миссис Долан… простите… я не должен был…

– Вы сделали именно то, что должны были сделать. Спасибо! Теперь вижу, что вам можно верить. Я ведь знаю, я скоро умру, – продолжала она, и губы ее дрогнули в слабом подобии улыбки. – Вот уже несколько недель. И это всего страшнее. От Брэда нет вестей, и я боюсь умереть, так и не зная, жив ли он, вернется ли домой. Но как вы… – Она сжала губы и умолкла.

– Сегодня утром, – ответил я, – когда я выехал на библиобусе по нашему обычному маршруту, был декабрь две тысячи девятнадцатого года. Такое иногда случается. В библиобус заходят взять книгу люди из прошлого. Недавно я встретил человека по имени Фред Мюллер…

– Фред Мюллер! – воскликнула она. – Давно я не слышала это имя. Он, бедняга, жил в Уэст-Фивере.

– Да, он самый. Несколько недель назад он вошел в библиобус, и я предложил ему книгу, которой в ваше время еще не было. Надеюсь, она ему понравилась. По-моему, вещь как раз в его вкусе.

– Несколько недель? – повторила миссис Долан. – Он умер десять месяцев назад. Хотела написать об этом Брэду, но потом решила, что не стоит. Пусть получает из дома только хорошие новости. Там ведь каждый день может стать последним, и лучше ему не забивать себе голову всяким… – Она снова взглянула на книгу и умолкла. Повертела в руках, раскрыла на первой странице, поморщилась. – Не могу разглядеть дату издания. Вроде вот она, но стоит присмотреться – и цифры куда-то уплывают. – Она перелистнула несколько страниц. – А все остальное нормально читается! – И, подняв на меня сияющий взгляд, спросила: – Я ведь смогу ее прочесть? Вы дадите мне эту книгу?

– Все, что мне нужно, – читательский билет, – ответил я, и она рассмеялась, легко и радостно. – И вернуть то, что вы брали в прошлый раз. Вы ведь брали какую-то книгу и задержали ее, верно? Обычно это так работает.

– Ах да! – воскликнула миссис Долан и, открыв черный кармашек на боку своей бесформенной сумки, достала оттуда «Долину кукол». Щеки у нее раскраснелись, глаза блестели. – Такая ерунда, если честно! – добавила она, смущенно хихикнув.

– Еще бы! Но чертовски популярная! – ответил я, и мы рассмеялись вместе.

Я подвел миссис Долан обратно к столу. Шла она нетвердыми шагами, озираясь по сторонам.

– Теперь я вижу! – проговорила она. – Книги. С некоторыми все в порядке. Но многие как-то… дрожат, что ли. Как будто им холодно. Дрожат и расплываются, и никак не прочесть, что написано на корешках. – И снова рассмеялась, на сей раз невеселым, нервным смешком. – На самом деле, конечно, ничего этого нет! Я дома, на диване. Приняла таблетки от… ну я в последнее время плохо себя чувствую. Просто задремала и вижу сон.

– А вы к врачу обращались? По поводу этого… плохого самочувствия?

Шепотом, едва слышно она ответила: