Полный газ

– Что происходит?

Ее пугает его лицо: восковое, почти бесцветное.

– Происходит все, – отвечает он. – Президент перемещен в безопасное укрытие. В новостях сообщают, что Россия нанесла по нам ядерный удар.

– Почему? – спрашивает Кейт. Как будто это важно.

Он беспомощно пожимает плечами, однако отвечает:

– Россия, или Китай, или оба вместе подняли в воздух истребители, чтобы перехватить наши бомбардировщики прежде, чем они доберутся до Кореи. В ответ наша подлодка в Тихом океане подбила русский авианосец. И так далее, и так далее.

– Так что… – говорит Кейт.

– В Фарго мы не летим.

– А куда? – Даже одно это слово дается ей с трудом. Внутри, за грудиной, тугая пустота.

– Попробуем приземлиться где-нибудь на севере, подальше от того, что… что сейчас будет твориться под нами. Должно же быть место, которое никому не угрожает! В Нунавуте, может? Там есть аэродром Икалуит. Дыра на краю света, всего одна взлетно-посадочная… но технически мы сможем там сесть. И горючего должно хватить.

– Вот я дура, – вздыхает Кейт. – Зимнюю куртку не взяла.

– Сразу видно, на дальних перевозках ты новичок, – комментирует Уотерс. – Никогда не знаешь, куда тебя пошлют следующим рейсом, так что брать с собой надо все, от плавок до рукавиц.

На дальних перевозках Кейт действительно новичок – летать на «Боингах» начала всего полгода назад, – но, пожалуй, эту насмешку не стоит принимать близко к сердцу. Вряд ли ей еще когда-нибудь выпадет случай вести коммерческий рейс. Как и Уотерсу. Скорее всего, летать теперь будет просто некуда.

Никогда больше Кейт не увидит свою мать, оставшуюся в Пенсилтаки. Что ж, невелика потеря. Мама сгорит в ядерном пожаре вместе с отчимом, который начал совать Кейт лапы в штаны, когда ей было четырнадцать. Кейт пожаловалась маме, а та ответила: сама виновата, одеваешься как шлюха.

А вот двенадцатилетнего сводного брата действительно жаль. Лайам хороший парень, добрый и мирный. И он аутист. На прошлое Рождество Кейт подарила ему дрона, и любимым развлечением Лайама стало запускать его в небеса и фотографировать землю с высоты. Кейт понимает его чувства. Для нее это тоже самое прекрасное в полетах – момент, когда набираешь высоту, и дома внизу съеживаются, делаются маленькими, как модели на симуляторе. Ползущие по дорогам грузовики становятся крохотными, как блестящие божьи коровки, и двигаются, кажется, вовсе без усилий. Высота превращает озера в серебристые ручные зеркальца. Поднимаешься на милю – и целый город внизу будто способен уместиться в ладони. Лайам говорит: он хочет быть маленьким, как люди на тех фото, что он снимает с дрона. Был бы он маленьким – Кейт положила бы его в карман и увезла с собой.

Они приближаются к границе Северной Дакоты, а Кейт вспоминает, как скользила в теплой воде у побережья Фай-Фай-Бич, среди сияющей зелени Тихого океана. Как это было прекрасно – парить, словно в невесомости, над подводным миром. Освободиться от силы притяжения, думает она, – все равно что освободиться от плоти и стать чистым духом.

Их вызывает Миннеаполис.

– Дельта-два-три-шесть, вы отклонились от курса. Вы покидаете наше воздушное пространство. Куда вы направляетесь?

– Миннеаполис, – отвечает Уотерс, – направление ноль-шесть-ноль, прошу перенаправления на Янки-Фокстрот-Браво[13], аэропорт Икалуит.

– Дельта-два-три-шесть, почему не можете сесть в Фарго?

Уотерс долго молчит, склонившись над передатчиком. Капля пота скатывается по лбу и падает на приборную доску. Кейт видит, что он смотрит на фотографию жены.

– Миннеаполис, Фарго станет первой целью ответного удара противника. На севере у нас больше шансов. У меня на борту двести сорок семь душ.

Некоторое время слышны только помехи. Миннеаполис размышляет.

Вдруг где-то сзади, в небесах, на мгновение вспыхивает ослепительный свет, точно взорвалась лампочка размером с солнце. Кейт отворачивается, зажмуривает глаза. За вспышкой приходит звук: низкий приглушенный грохот, он не столько слышится, сколько ощущается, сотрясает корпус самолета. Когда Кейт размыкает веки, перед глазами у нее плывут зеленые пятна. Снова как на Фай-Фае, где вокруг нее колыхали стеблями неоновые водоросли и извивались светящиеся медузы.

Кейт наклоняется к иллюминатору, вытягивает шею. Внизу, под облаками, примерно в сотне миль под ними, разгорается огонь. И сами облака меняют форму: растут, вспучиваются, лезут вверх.

Кейт опускается в кресло – и в этот миг их настигает новый грохот, сотрясающий самолет до основания, и новая вспышка света. На мгновение Кейт видит кабину как в негативе и чувствует, как что-то опалило ей правую сторону лица, будто рядом включили и сразу выключили солнечную лампу.

– Дельта-два-три-шесть, прием, – говорит Миннеаполис. Голос диспетчера звучит безразлично, почти беззаботно. – Свяжитесь с Центром Управления Полетами в Виннипеге: один-два-семь-точка-три.

– Я вижу вспышки, – сообщает, садясь, Форстенбош.

– Мы тоже, – отвечает Кейт.

– О господи! – произносит Уотерс. Голос у него дрожит и ломается. – Я должен был позвонить жене! Почему я ей не позвонил? Она беременна, на шестом месяце, она там совсем одна!

– Ты ничего не можешь сделать, – говорит Кейт. – И тогда не мог.

– Почему я не позвонил? Почему не сказал ей? – повторяет Уотерс, словно не слышит.

– Она знает, – отзывается Кейт. – Уже знает. – И сама не может понять, о чем они говорят – об апокалипсисе или о любви.

Новая вспышка. Новый низкий, звучный, зловещий удар.

– Свяжитесь с Виннипегом, – твердит Миннеаполис. – Свяжитесь с ВМС Канады. Дельта-два-три-шесть, вы свободны.

– Миннеаполис, прием, – отвечает Кейт, потому что Уотерс сидит, закрыв лицо руками, тихо всхлипывает и ответить не может. – Спасибо. Берегите себя, ребята. Это Дельта-два-три-шесть. Мы полетели.






Примечания и благодарности




В предисловии я упомянул нескольких мастеров слова, оказавших на меня огромное влияние. И одного позабыл: Бернарда Маламуда, автора «Помощника» и «Мастерового», заметившего как-то, что труп в гробу можно назвать совершенным произведением искусства, ибо в нем «есть и форма, и содержание».

Первый в моей жизни хороший рассказ, «Поп-арт», был написан под большим влиянием «Еврейской пташки» Маламуда, и именно у него я почерпнул свои идеи о сборниках. Книга рассказов – не роман: простого движения сюжета, как в романе, в ней нет. И все же, на мой взгляд, между произведениями, входящими в одну книгу, должна быть какая-то связь, какое-то чувство движения вперед; своего рода путешествие. Вы едете по дороге и каждый вечер останавливаетесь в новой гостинице: вчера – романтический викторианский отель с беседкой на заднем дворе, а сегодня – дешевая придорожная забегаловка, да еще с пятнами на потолке, подозрительно напоминающими засохшую кровь. Каждое место, где вы останавливаетесь, чтобы отдохнуть, переночевать и видеть сны, уникально… но дорога одна и та же – ждет, готовая нести вас дальше и дальше. А когда путешествие завершено, вы оказываетесь в каком-то новом месте, будем надеяться, с хорошим видом из окна – вдыхаете полной грудью и заново перебираете в памяти все места, где вам довелось ночевать.

Надеюсь, это путешествие вас заинтересовало и развлекло. Надеюсь, вы мчались по дороге на полной скорости. Для меня же путь занял чуть больше времени: самый ранний из этих рассказов я написал в 2006 году, а самый недавний – всего за пару месяцев до отправки книги в печать. В целом на книгу у меня ушло чуть больше десятилетия, примерно столько же, сколько и на предыдущий сборник, «Призраки двадцатого века». С такой скоростью, если не произойдет никакого непредвиденного несчастья (хотя можно ли на это рассчитывать?), за оставшееся мне время я напишу еще рассказов тридцать-пятьдесят.

Может быть, думать о подобном невесело; но раз уж вы дочитали до этой страницы, жаловаться уже поздно.

Некоторым читателям всегда интересно знать, как была написана история и о чем думал автор, когда ее сочинял. Откуда взялись пятна крови на потолке номера 217? Есть ли доказательства, что в старой беседке на заднем дворе действительно появляется женщина в лиловом платье? Всех ответов у меня нет, но некоторые, быть может, найдутся. Если вам любопытно – читайте дальше. А если достаточно самих историй – спасибо, что проделали этот путь вместе со мной. Надеюсь, вам понравилось. Как-нибудь прокатимся еще раз?



Предисловие: «А кто у нас папа?»

Уже слышу ваш возмущенный возглас: «Ка-а-ак, он и к предисловию примечания написал?!» Да, но только для того, чтобы упомянуть: в этом предисловии выражены мысли, которым несколько лет. Элементы «Кто твой отец?», пусть и в иной форме, звучали в моих статьях «Грузовик» («Дорожная ярость», издательство IDW) и «Требуются плохие парни» (впервые опубликована на Goodreads). Уверен, что о влиянии Тома Савини на свои книги я упоминал и где-то еще. Что поделать? Люблю поговорить о себе – причем самыми разными способами.



Полный газ

Ричард Мэтисон вернулся домой после Второй мировой войны, сел за пишущую машинку и с ходу накатал несколько шедевров жанра ужасов: среди них «Я – легенда», «Невероятный уменьшающийся человек» и «Легенда адского дома». Хоть он и был автором-жанрофлюидом – писал детективы, вестерны, военную прозу и фантастику, в том числе один из лучших эпизодов первого «Звездного пути», – самый глубокий след оставил, конечно, в жанре хоррора. Хорошая история Ричарда Мэтисона несется, словно восемнадцатиколесник с горы без тормозов, – и помоги бог тем, кто окажется у него на пути!

Кстати, в одном из самых известных рассказов Мэтисона, «Дуэль», в роли антагониста как раз выступает огромный бензовоз, потерявший управление. Этот рассказ послужил источником вдохновения для фильма Спилберга, о котором я упоминал в предисловии.

В 2008 году меня спросили, не хочу ли я написать рассказ для антологии в память о Мэтисоне. Идея состояла в том, что каждый автор возьмет какую-нибудь идею Мэтисона и переосмыслит ее, придаст ей новый, неожиданный поворот. Уговаривать меня не пришлось! Я еще не дочитал электронное письмо, а уже точно знал, что хочу сделать! Мне сразу представился рассказ о безликом дальнобойщике, который гонится за бандой байкеров, и о том, как погоня превращается в битву посреди пустыни.

Скоро я сообразил, что с этим рассказом будет одна проблема, и серьезная: никогда в жизни я не ездил на мотоцикле. А вот мой папа ездил! С юных лет немало гонял на двух колесах. Так что я поделился с ним своей идеей и спросил, не хочет ли он написать эту историю вместе со мной. Он согласился. И вот, двадцать восемь лет спустя, мы с папой снова играем в «Грузовики»!

В тот же год, летом, я получил мотоциклетные права и купил себе «Триумф Бонневиль». Что до папы, он предпочитает «Харлей». Однажды летом мы поехали покататься вместе, я на «бонни», он на своем «толстяке». Отлично провели день! А когда вернулись, он сказал: «Байк ты купил недурной… вот только мотор стучит совсем как швейная машинка!»



Карусель

Из сборника рассказов не сделаешь роман; и все же, как я заметил ранее, в сборнике должно быть некое движение вперед, плавные переходы от одного рассказа к другому. Так что, думается, от первого рассказа, который я написал вместе с отцом, стоит перейти к, быть может, самой бесстыдно стивен-кинговской вещи в моем творчестве. Это практически перепев «Верхом на пуле» или «Дорожный вирус прет на север». Я и не пытался уйти от тех историй, из которых черпал вдохновение, – просто писал как пишется. Даже своим трагическим героям, брату и сестре, дал фамилию Реншо, по имени киллера Реншо из отцовского рассказа «Поле боя»… в «Карусели», кстати, и от него что-то есть.

Музыканты могут записывать кавер-версии композиций артистов, которыми восхищаются. «Блэк Кроус» перепели Hard to Handle Отиса Рединга, «Битлы» спокойно брали песни у Бадди Холли. Писатели такой привилегии лишены: когда «перепеваешь» другого автора строка в строку, это называется плагиатом, и любимый автор дальше общается с тобой через адвоката. Однако писателям позволена некая литературная мимикрия – не столько «перепев», сколько выступление актера, изображающего реальную знаменитость (Олдмен играет Черчилля, Пенн играет Милка).

«Карусель» впервые вышла в виде аудиокниги, причем на виниле — да, черт возьми, в составе двойного альбома, начитанная Нейтом Кордри. Круто, а? И кстати, если уж говорить о рок-н-ролльщиках, перепевающих других музыкантов: в этом же альбоме можно найти потрясающий кавер на Wild Horses «Роллинг Стоунз», сделанный американским гитаристом по имени Мэтью Райан. Право, стоит найти пластинку, вытереть пыль со старого проигрывателя и это послушать! Каким-то волшебством Мэтту удалось постичь и передать эмоциональную суть сразу и песни «Роллингов», и моей истории.



Станция Вулвертон

«Станцию Вулвертон» я написал в турне по Великобритании, где рекламировал свой роман «Рога». Те дни я проводил в компании Джона Вейра, красноречивого и остроумного пиарщика, который в первое же утро нашего путешествия выдернул меня почти из-под колес двухэтажного автобуса. То, что он едва не лишился автора, так его перепугало, что пришлось сесть на тротуар и отдышаться.

Большую часть недели, проведенной в Англии, мы катались по железной дороге от одного конца страны до другого. Где-то в начале поездки я заметил название станции «Вулверхэмптон» – и вдруг в голове зазвучала песня Уоррена Зивона.

В тот же день мы с Джоном зашли в книжный магазин, чтобы подписать пару книг для читателей, и там я купил себе записную книжку. Первый набросок «Станции Вулвертон» накорябал в этой книжке, за следующие пять дней, исключительно в поездах. В то время за окном мог бы показаться Хогвартс – я бы его не заметил!

А где заканчивается эта история? В каком-то смысле почти там же, где начинается «Американский оборотень в Лондоне»: в пивной.

Выпивка за мной, ребята.



У серебристых вод озера Шамплейн

Как «Полный газ» был написан в честь Ричарда Мэтисона, так и «Серебристые воды» впервые напечатали в «Театре теней», сборнике рассказов под редакцией Сэма Уэллера и Морта Касла в память Рэя Брэдбери. Теоретически этот рассказ вдохновлен «Ревуном», одной из самых известных историй Брэдберианы. Хотя (только не говорите Морту и Сэму!) на самом деле в его появлении повинна моя мама. Брэдбери – по крайней мере, поначалу – никакого отношения к нему не имел.

Я вырос в Мэне, но самые ранние мои воспоминания относятся к Великобритании, к первым месяцам после появления на свет младшего брата Оуэна. Мои родители, хиппи старой закалки, после того как Форд помиловал Никсона, возненавидели Штаты и решили оттуда убраться. Кроме того, мне кажется, папу привлекала идея стать писателем-эмигрантом, вроде Хемингуэя или Дос Пассоса. Так мы все оказались в сыром и темном домике на выселках Лондона.

Я был еще совсем малышом и страстно мечтал увидеть динозавра в глубинах Лох-Несса. Просто не затыкался на эту тему. Наконец мама взяла меня вместе с братом и сестрой, посадила на поезд, и мы поехали в Шотландию. Папа остался в Лондоне, работать совместно с Питером Страубом (над упаковкой пива).

В то время лили страшные, прямо-таки апокалиптические дожди, и дороги к древнему озеру просто размыло. Мы проехали до половины, потом пришлось повернуть назад. И вот мое первое отчетливое детское воспоминание: дождь за стеклом льет стеной, по черному шоссе мчатся потоки воды, и оранжевые конусы перегораживают нам путь. А чуть позже – помню, какой благоговейный трепет охватил меня, когда я заметил вдалеке почерневший готический шпиль памятника Вальтеру Скотту, врезающийся в низкие тучи, набухшие дождем.

Несколько десятилетий спустя – все в том же турне по случаю выхода «Рогов», вместе с Джоном Вейром – я снова увидел вдали памятник Скотту, и вдруг все это ко мне вернулось. Заново, живо и ярко, припомнилось все неудачное семейное путешествие к Лох-Нессу. Странно сказать: уже в шесть лет я был очарован чудовищами.

Воспоминания о тщетной попытке добраться до Лох-Несса не оставляли меня несколько дней и к концу поездки вылились в сюжет, писать который я не собирался, – о том, как дети нашли на берегу озера труп Несси. Я даже пробовать не стал: о детях писать умею, о чудовищах тоже, однако вряд ли смогу убедительно описать Шотландию.