Порядковый номер жертвы

Долго искать подходящую кандидатуру на своего сообщника Стасу не пришлось…

Люберцы – город не лучше и не хуже иных. Из числа обыкновенных. Московские окраины бывают и похуже. Был в Люберцах один знакомый Стаса. Не близкий, а так… шапошный. Познакомились они в то время, когда поступали в Московский энергетический институт. Стас поступил, а вот Коля Зеленин – так звали знакомого Стаса – не прошел по конкурсу. И уехал обратно в Люберцы. Что с ним стало дальше – Стас не ведал. Однако знал, что живет Зеленин в микрорайоне «Поселок Калинина» на улице Калинина в двухэтажном деревянном доме барачного типа. К нему Стас и двинул…

Коля Зеленин, как оказалось, был болен русской болезнью: запоем. Поэтому с предприятий и организаций города вылетал, как пробка из теплой бутылки шампанского.

Поначалу у него все было, как у всех: пивко с приятелями; красненькое крепленое в хорошей компании, включая девушек, в редких случаях водочка, – это если угощал кто-то «из взрослых». Годам к двадцати пяти водка стала тем самым продуктом, без которого Коля уже не мог обойтись. Правда, попив недели с две, Зеленин на время угомонялся, брал себя в руки и устраивался на работу. Но потом, получив зарплату, срывался и снова запивал. С работы его, конечно, увольняли, и он уже теперь пил с горя. Последним местом его работы был городской комбинат стройматериалов и конструкций, где он продержался аж полтора месяца. После него Колю уже нигде не брали, хотя он бил себя в грудь и клятвенно заверял кадровиков, что давно «завязал», что больше не пьет ни капли, зашился сразу в нескольких местах одновременно. Но, судя по всему, ему не верили – Зеленин успел «наследить» и наобещать всюду. По причине такого вольного образа жизни семьей Коля не обзавелся. Единственно не равнодушная к нему девушка в городе по имени Татьяна, устав бороться за него, в сердцах махнула рукой и свалила в Москву, чтобы не видеть его вечно пьяной физиономии и попусту не переживать за него, теперь уж совершенно пропащего.

Когда в квартире прозвучал звонок, Николай валялся на продавленном диване в полудреме. Он поднялся и в надежде, что это пришел кто-то из приятелей с бутылкой, не спрашивая «Кто там?», гостеприимно распахнул дверь.

Поначалу он не узнал гостя и тупо смотрел на него, соображая, кто бы это мог быть и что ему от него нужно.

– Что, не узнаешь? – усмехнулся гость.

– Не, братан, – мотнул головой Коля Зеленин. – Никак не могу вспомнить… Может, подскажешь?

– А ты напрягись, – весело произнес Николай.

– Вспомнил, – стукнул себя по лбу Зеленин. – Ты Протас с восьмого дома… Послушай, я отдам тебе твою пятеру! Чего уж ты так сразу… Давай обойдемся без мордобоя. На меня завтра… нет послезавтра, – немного подумав, продолжил Николай, – деньги должны хорошие упасть. Я их лопатой просто загребать буду! Так я с тобой сразу и рассчитаюсь…

– Да успокойся ты, Коля, никто тебе рожу бить не собирается, – великодушно заверил Стас, – подумай как следует.

– Ага, припоминаю, – с приподнятым настроением продолжил приятель, обрадованный тем, что обойдется без мордобоя. – Ты Фрол с Пролетарской… Послушай, Фрол, я тебе сразу хочу сказать, что у меня с твоей женой ничего такого не было. Меня оговорила какая-то паскуда!.. Когда ты вырубился, Маруська мне сама на колени прыгнула, с нежностями лезла… Говорила, что ты до утра не проснешься, что нам не помешаешь. А если муж чего и увидит, так все равно спьяну ничего не поймет. А я как отрезал… Сказал, не могу я так с друганом поступить! Что ничего у нас с ней не выйдет… А потом, у тебя ведь комнатка маленькая, как-то стремно… А если тебе сказали, что мы того… в сортире заперлись… что гремели будто бы и что именно мы унитаз сломали, когда трахались, так ты не верь! Он и до этого был треснут. А если у Маруськи задница поцарапана, так я тут ни при чем. И вообще я тогда очень бухой был, мне не до любви было и…

– Не о том ты все говоришь… – широко улыбаясь, перебил гость. – Я Стас… Стас Кулигин. Мы вместе с тобой когда-то поступали в институт. Дружили, можно сказать. И ты сам дал мне свой адрес. Сказал, если окажусь как-нибудь в Люберцах, чтобы обязательно к тебе зашел… – Стас немного помолчал, оглядывая Николая с головы до ног. – Вот я и зашел.

– Ну и правильно сделал, – отступив от двери и как бы приглашая войти, ответил Коля. – Проходи… Только знаешь, ни выпить, ни закусить нет… Как-то все так подъел и выпил. А в магазин смотаться все времени нет…

Николай вспомнил Стаса не сразу. Поначалу Зеленин только делал вид, что припомнил. Задавал дежурные вопросы, получал столь же незначащие ответы, почему-то избегая посмотреть гостю в глаза. Разговор вот-вот готов был зайти в тупик и заглохнуть, после чего наступила бы неловкая пауза, но Николай наконец вспомнил Стаса. Лицо его враз просветлело: ну да, это тот самый парень, с которым он как-то быстро сошелся, когда они вместе поступали в Московский энергетический институт…

– Так ты Стас! – обрадованно произнес Коля Зеленин. – Стас Кулигин!

– А я о чем, – широко улыбнулся гость. – Наконец-то до тебя дошло.

– Ну извини, братан. Столько лет утекло… в канализацию, – Николай даже развел руками. – Я думал, что ты пораньше зайдешь. Знаешь ли, время идет быстро.

– Извини, как-то все недосуг было.

– И мне не до сук было, я ведь больше по питейному делу, – щелкнул он по кадыку. – Хотя, кто знает, может, на одной из этих сук я бы женился, – красноречиво указав рукой на беспорядок в комнате, заключил: – Глядишь, порядок бы в доме навела!

– А сам чего не приберешь?

– Ну… Как-то все времени нет прибраться. То одно, то другое, – неопределенно ответил Коля.

– Понимаю, – поддакнул Стас. – Все-таки мы встретились… Как говорится, лучше поздно, чем никогда. Так ведь?

– А то! Ты ведь тогда поступил, – без вопросительной интонации, зависти и даже без ноток укоризны произнес Коля Зеленин. – Ну и кем ты сейчас работаешь и где?

– Поступить-то я поступил, – ответил Стас тоже без особых эмоций. – Да только не окончил. Ушел с третьего курса.

– А что так? – поинтересовался Коля. – Немного оставалось.

– Да не мое это, – Стас был искренен и вполне серьезен.

– А что твое? – посмотрел на Стаса Зеленин.

Вопрос был одновременно и философский, и жизненно-практический. Требовал либо конкретного ответа, либо гламурно завуалированного вранья.

– Не знаю, – предпочел Стас второй вариант. Он-то прекрасно осознавал, что его в этой жизни интересует. Свою стезю он давно выбрал. Правда, для этого потребовалось несколько бесталанно проведенных лет жизни. Ну ничего, он наверстает еще свое!

– Вот и я не знаю, – сокрушенно произнес Коля Зеленин.

Они вдруг замолчали. Это не была та пауза, после которой собеседники все более отдаляются друг от друга и более не знают, о чем им следует говорить дальше (вроде бы все темы исчерпаны). Напротив, глубокомысленное молчание сблизило их, обозначив нечто родственное между ними.

– А что, может, тяпнем за встречу? – воодушевился Николай Зеленин. – Все-таки не каждый день такое важное событие в жизни происходит. Например, то, что касается меня, так я несказанно рад твоему появлению.

– Можно, – не стал возражать Стас.

– Только я сейчас на мели, – предупредил Коля и с надеждой посмотрел на гостя. – Знаешь ли, период какой-то непутевый пошел.

– У меня есть деньги, – понял намерения Зеленина Стас. И полез за бумажником.

– Давай я слетаю, – засуетился Коля. – Ты же здесь ничего не знаешь. А ты пока посиди, отдохни… Там телевизор есть, можно посмотреть, – потом безнадежно махнул рукой. – Хотя, ну его! Розетка не работает, все никак не могу починить.

– Ничего, я так обожду. Осмотрюсь тут. На балконе покурю.


Стас дал пятьсот рублей.

– Это дело!

Николай обрадовался и как был в футболке и тренировочных штанах, так и вышел из дома.

Вернулся он с литром водки, и не один. Вместе с ним был парень лет двадцати с небольшим с одутловатым лицом и злым колким взглядом, чем-то похожий на бывшего соседа Стаса Артура Карапетяна.

– Это Костян, дружбан мой, – представил Зеленин парня Стасу. – Ты не против, что он с нами? А то я ему малость задолжал…

– Нет, – посмотрел на парня Кулигин, безошибочно определив в нем конченого наркома. Верно, вмазаться нечем, вот он и решил на крайняк водки хватануть. Чтобы хоть на время прогнать депресняк.

– Тогда погнали? – свинтил колпачок с бутылки Коля Зеленин.

Стас поднимал рюмку наравне с Колей и Костяном, выходило, что пил с ними наравне. Но если б в сторонке от стола сидел бы кто-либо непредвзятый и наблюдательный, то он бы обязательно заметил, что Стас питием мухлевал. Он только делал вид, что хлещет. На самом же деле он лишь имитировал питие и незаметно выливал водку из своего стакана в литровую банку, стоящую рядом.

Первая бутылка закончилась быстро. Пили так, будто бы хотели утолить жажду. Вторая пошла помедленнее, поскольку участвующие в ее распитии захмелели, перестали подливать Стасу и занялись пьяными разговорами без начала и конца. Стас иногда вклинивался в разговор, когда его о чем-либо спрашивали, и делал вид, что тоже изрядно нетрезв. Впрочем, на его состояние они внимание не обращали.

А как же хреново бывает, когда в компании пьяных ты один трезв. Пьяные приставучи и могут замучить вопросами, повторяющимися беспрерывно в одной и той же интерпретации. Появляется сильное раздражение, которое все труднее сдерживать, хочется плюнуть на все это мероприятие и поскорее пойти восвояси.

Но уходить Стасу было нельзя. Следовало выждать.

– Нет, ну ты скажи, – в который уже раз пристал к нему с вопросом Зеленин, язык которого уже с трудом ворочался, – дал бы ты себе отрубить палец, к примеру, за тыщу долларов?

– Нет, не дал бы, – ответил Стас.

– А за пять тыщ? – продолжал напирать Николай, пытаясь заглянуть Стасу в глаза и убедиться, что тот все-таки не врет (деньги-то немалые; а потом не каждый день можно встретить придурка, решившего отказаться от целой штуки баксов!). Похоже, что этот вопрос он для себя решил уже давным-давно. И если бы ему предложили отрезать за хорошие деньги… Ух, лучше не загадывать!

– Нет…

– А за десять?

– А я бы дал отрубить себе палец за десять тыщ баксов, – возвысил голос Костян, победоносно посмотрев на Стаса.

– Ты бы дал? – резко обернулся в его сторону Николай.

– Дал бы, – тряхнул головой Костян.

– А я нет, – произнес Зеленин и гордо посмотрел на Стаса. – А вот за сто тыщ – дал бы.

– За сто тыщ можно и еще что-нибудь себе отрубить, – заявил Костян и стал осматривать себя на предмет того, что бы дать себе еще отрубить за сто тысяч долларов.

– А если тебе предложат убить кого-нибудь? – спросил Стас и пьяно ухмыльнулся, что у него получилось вполне достоверно. – За сколько бы ты согласился это сделать?

– За пятьдесят тыщ зеленых, – уверенно изрек Костян и для убедительности мотнул головой. – За такие деньги я кого хочешь убью…

– Нет, пятидетися… – Коля Зеленин не смог с ходу выговорить длинное слово и попытался произнести его по слогам: – Пя-ти-де-ся-ти тыщ мало. А вот если мне предложат сто тысяч, я тогда подумаю.

– За сто тыщ я могу замочить двоих, – заявил Костян и добавил: – А то и троих… Да хоть половину города! Ну чё, братаны, выпьем!

Когда закончилась вторая бутылка, Стасу пришлось сходить за третьей, с трудом разобрав пьяные объяснения Коли, где у них магазин и какими проулками к нему пройти. Стас потопал к магазину по разбитому асфальту мимо таких же старых домов, как тот, в котором жил Зеленин.

Встретилось несколько парней. Посмотрели на него откровенно косо и недружелюбно: чужой! Выяснять, кто он таков и с какой целью пришел, не стали (очевидно, были заняты более насущными делами или решили отложить на потом, если еще раз встретят).

Водку Стас купил и, чтобы не заплутать ненароком в лабиринте переулков, вернулся той же дорогой, встретив лишь пьяного мужика, который безуспешно пытался шагнуть на подъездные ступени, но сила притяжения все время тянула его книзу. Остановившись, он передохнул, а потом, проклиная законы Ньютона, устремился дальше.

Выпили чуть больше половины бутылки и, отыскав уголки по углам кухни, улеглись спать. Так что в распоряжении Стаса оставался целый диван. Часа полтора он лежал с открытыми глазами, просто уставившись в нависший потолок, а потом незаметно уснул. Сон унес его в далекое детство. Ему приснился детский сад, толстая воспитательница и ушастый Пашенька, отнявший у него его единственного друга – плюшевого мышонка. Когда ушастый вырвал мышонка из его рук, маленький Стас вдруг почувствовал такое щемящее чувство одиночества и безысходности, что невольно заплакал. А все вокруг него при этом заразительно и громко смеялись: воспитательница в обтягивающих ляжки лосинах (у нее от смеха ходуном ходили грудь и живот); Пашенька (он нарочито громко хохотал, и при этом у него загибались и разгибались уши); мать Пашеньки (в перерывах между приступами хохота она выкрикивала: «Он врет, врет!» – и струя слюны стекала по ее острому омерзительному подбородку, падая на длинную шею в складках) и девочка из их группы по имени Азгуш. Она смеялась мелко-мелко, и ее кривенькие молочные зубы делали ее похожей на одну из бабок-ежек из мультика, только не веселую и забавную, а ехидную и злобную. А он, Стасик Кулигин, стоял и плакал. И ему очень было жалко себя.

Снилась мама, посматривавшая на него откуда-то сверху и говорившая:

– Потерпи, милый. Скоро ты вырастешь и станешь сильным. И уже никто не посмеет тебя обидеть…

Ее голос звучал глуховато, казался тихим, как если бы пробивался через какую-то стеклянную преграду. Мать что-то произнесла еще, но вот только расслышать не удалось. Стараясь понять сказанное, Стас устремился на голос. Вот только ноги были неподъемными и едва отрывались от земли, а потом он споткнулся и упал.

– Вставай, – где-то уже совсем близко произнесла мама. – Да просыпайся же ты…





* * *


Стас открыл глаза.