Последние дни. Павшие кони

Позже он с трудом пришел в сознание из-за незнакомого звука – даже не был уверен, слышал его или тот ему только приснился. Тихое бульканье. В палате уже было темно, не считая тусклого огонька у туалета и прямоугольника света из коридора. Что же он услышал? Звук был не таким уж узнаваемым или знакомым; но, кажется, именно он его и разбудил.

Что-то изменилось. Коридор показался Кляйну каким-то другим. Он таращился на ящик света, в который превратился дверной проем. Обычный проем, но что-то с ним не так. «Чего я не вижу?» – спрашивал Кляйн себя. Все всматривался, но ничего особенного не высмотрел: дверь как дверь.

А потом понял, что же было не так: куда делись плечо и рука Дэвиса?

«Не о чем волноваться, – сказал себе Кляйн. – Просто пошел в туалет. Слегка подвинул стул. Вот и всё».

Но еще оставался звук. Что он слышал?

Кляйн все размышлял об этом, когда в дверь вошла медсестра, одергивая халат. Кляйн ее раньше не видел. Может быть, ночная. Но разве не прошлая сестра была ночной?

Прикрыв глаза, он смотрел, как она подходит. Ее тапочки оставляли следы, и тут Кляйн с ужасом понял, что это была кровь.

Все еще притворяясь спящим, он смотрел, как она приближается. Крепко вцепился в стоматологическое зеркальце, нащупывая конец стилуса. Тот был неострый, но слегка зауженный на кончике.

Когда сестра подошла, стало очевидно, что вместо одной руки у нее протез. По походке Кляйн догадался, что и с ногой у женщины проблемы: либо серьезная травма, либо нога тоже искусственная.

У койки медсестра замерла, смотря на пациента сверху вниз. Он наблюдал, как она достает из кармана халата подкожную иглу в сером пластиковом чехле. Неуклюже нацепила ее на шприц. Чуть повернула – и пластик сошел, обнажив иглу. Из другого кармана женщина извлекла небольшую ампулу. Положив на прикроватный столик, проткнула концом иглы крышечку и набрала пузырящуюся жидкость в шприц.

Перевернув, выдавила из него воздух.

«Сейчас, – подумал Кляйн, слегка напрягаясь, – она поднесет иглу, чтобы сделать мне инъекцию. И тогда я всажу стилус с зеркалом ей в глаз и убью на месте».

Только все получилось не так, как он рассчитывал. Вместо того чтобы подойти и вколоть в руку, она просто вколола шприц в мешок капельницы.



Женщина стояла над Кляйном и наблюдала за ним, все еще держась поодаль. В темноте он видел слабый блеск на ее лице – то ли от зубов, то ли от глаз.

Медленно, стараясь не сдвинуть простыни, он перевернул руку ладонью вниз. Почувствовал, как катетер натянулся между костями на тыльной стороне ладони, но, будучи приклеенным, не выдернулся. Кляйн двинул руку вперед, потом назад, пытаясь поймать тонкую трубку пальцами. Во рту пересохло. Трубка приклеена слишком далеко. Не за что ухватиться, не до чего дотянуться одной рукой. Он мог бы добраться до катетера, но тогда она увидит, что Кляйн не спит.

Он сдвинул стоматологическое зеркальце в кулаке и взял как ручку – зеркало у кончиков пальцев, стилус и зауженный конец легли на подушечку большого пальца. Изогнул запястье, но так и не мог поймать стилусом трубку капельницы.

Перекатив зеркальце между указательным и средним пальцами, попытался опять, пока зауженный наконечник не коснулся запястья. Прижав зеркальце к матрасу, Кляйн сдвинул руку вперед. Конец стилуса уперся в полоску клейкой ленты и скользнул по ней.

Кляйн попробовал опять, теперь медленнее. Язык во рту, казалось, распух и походил на рукоятку кнута. Стилус коснулся скотча, зацепился за край, но опять соскочил.

В третий раз Кляйн прочно загнал наконечник под ленту. Еле заметно подвигал им вперед-назад, пока не убедился, что лента отошла, и тогда, пользуясь костяшками в качестве опоры, медленно оторвал ленту.

От кожи она отклеилась с тихим звуком, но женщина ничего не заметила. Лента прилепилась к стилусу и отошла вместе с катетером, ужалив, когда тот выполз из вены. Кляйн пошарил в поисках трубки, поймал пальцами склизкий конец, а потом зажал его.



Она стояла рядом, переводя взгляд с капельницы на пациента и обратно. Через какое-то время посмотрела на часы. Кляйн почувствовал, что его рот снова принадлежит ему, ну или по крайней мере человеку, пусть там внутри и слегка покалывало.

Через какое-то время она взяла трубку и набрала номер. Выругалась, нажала на сброс, снова набрала.

Он слышал гудки, вырывающиеся в просвет между ее ухом и трубкой. Потом щелчок, низкое ворчанье на другом конце провода.

– Это я. Да, – она выдержала паузу. – Снаружи кое-кто был, – и потом добавила: – Мертвы.

– Нет, – сказала она, – человек у двери. И две медсестры.

– Иначе было никак.

– Ну, что сделано, то сделано. Пришлось решать на лету.

Кляйн смотрел, как женщина зажала трубку плечом и протянула к нему руку. Почувствовал, как ее пальцы мазнули по волосам, большой лег под веком, открыл глаз. Кляйн тут же закатил глаза наверх, не шевелился.

– Похоже на то. Трудно сказать наверняка в темноте. Ну конечно, проверю, – сказала она и отпустила веко.

Глаз вернулся к прежнему положению, опять наблюдая за убийцей сквозь ресницы. Та уже отвернулась и смотрела на капельницу.

– Куда? – спросила она. – Значит, просто выкатить как труп?

– Да, – ответила она. – Как скажете.

Женщина ткнула в капельницу пальцем, потом слегка отвела его. Он смотрел, как она стоит с вытянутым пальцем, и ждал, когда рука наконец опадет. Но она опять ткнула в мешок, теперь уже медленнее, и сказала:

– Минутку.

На другом конце провода послышалось тихое шуршание.

– Капельница, – объяснила она. – Почему-то все еще полная.


Кляйн тут же подумал отпустить конец трубки, чтобы жидкость сочилась на койку. Но вместо этого только вцепился в стоматологическое зеркальце.

– Наверное, трубка где-то загнулась, – продолжила женщина. – Подождите.

Повернулась к нему, положив трубку на прикроватный столик. Он еще слышал голос из телефона. «Осторожней», – говорил тот. В полумраке женщина начала проверять трубку от самой капельницы, прощупывая ее пальцами, пока не дошла до края койки. Одной рукой опустила перила. Откинула одеяло, склонила голову к Кляйну, когда он понял, что это его шанс, и изо всех сил вогнал конец стилуса прямо ей в лицо, и тут боль у него в глазу немедленно вспыхнула с такой яркостью, что он потерял сознание.



Кляйн пришел в себя от того, что задыхался. Женщина завалилась на него, лежала, зажав ему рот плечом. Трубка выскочила из руки, жидкость сочилась прямо на койку; та сбоку стала сырой. У лица, на подушке, тоже было влажно, но еще и тепло, и когда Кляйн повернул голову, чтобы вздохнуть, то увидел, что жидкость темная, а по запаху догадался, что это кровь.

У Кляйна начало дергать плечо. Он пошевелился, и плечо женщины сползло с лица, но на его месте тут же оказались ее шея и ухо. Он снова завозился, толкнул тело целой рукой. Голова трупа медленно наклонилась, ухо съехало по скуле Кляйна, череп прижался к его лицу сквозь волосы, которые влажно мазнули ему по губам. Потом голова запрокинулась, и в темноте Кляйн увидел отблеск на стилусе и само зеркальце, засевшее где-то посреди лица мертвой, а затем все тело соскользнуло с койки и повалилось на пол.

Он лежал и тяжело дышал. К губам приклеился волос, Кляйн пытался его сдуть, а потом смахнуть рукой. Он лежал спокойно, старался перевести дух, чувствовал липкую и гадкую сырость подушки.

«Расслабься, – говорил он себе. – Будь спокоен».

Но в темноте он так и слышал, как где-то внизу женщина слабо ворочается. До него доносился какой-то звук, вроде шепота или шуршания бумаги. Кляйн не мог не представлять, как ее пальцы там, во тьме, около кровати, движутся, а тело медленно меняет положение.

Скоро он решил, что лежать и воображать, как она оживает, намного хуже, чем то, что будет с его глазом, когда он встанет. Он медленно скинул ноги с койки и поднял тело, голова сразу загудела. Сперва он не понял, что встал на труп, а потом чуть не упал, соображая, как сойти с него, не поскользнувшись и не свалившись. Но потом чуть ли не инстинктивно выбрался из кровати, всё еще в сознании, опираясь рукой на матрас.

Все еще слыша шорохи, Кляйн выпрямился и поискал выключатель, чуть при этом не свалившись.

Лампы с секунду мерцали, а потом засияли болезненно-белым светом. Смотреть вниз было больно. Когда Кляйн все же опустил голову, то увидел ее – женщина лежала, скрючившись, лицом вниз, из-за стоматологического зеркальца голова зависла в нескольких дюймах над полом, лица было не разглядеть, полоса крови вдоль койки и пола отмечала путь, по которому она соскользнула. Она не двигалась.

Кляйн еще с секунду постоял, глядя на нее, прежде чем догадался, что шорох идет от столика, из снятой трубки телефона. Он взял ее, поднес к лицу.

Шорох стал шепотом, потом голосом, говорившим в ухо. «Млинко, – повторял он. – Скажи, что происходит, Млинко. Млинко, подойди к телефону».

Кляйн какое-то время слушал его, а потом сказал:

– Это не Млинко.

Шепот оборвался. На миг ему казалось, что трубку бросили.

Когда голос раздался вновь, то уже не говорил шепотом, но по-прежнему ровно и безучастно:

– Мистер Кляйн.

– Да.

– Вы не могли бы позвать Млинко?

– Кажется, Млинко умерла, – сказал Кляйн.

– Кажется или умерла?

– И то и другое.

– Вы причинили нам много неприятностей, – сказал голос.

– Я ничего этого не хотел, – не смог удержаться Кляйн.

– Да, – ответили в трубке. – В таком случае вы должны помнить, что я скажу дальше. Мы всё еще идем за вами.





V


Позже, когда Кляйн добрался до разгрузочной платформы, то не мог взять в толк, как у него это получилось. Ясно вспоминался только первый этап. Кляйн положил трубку и решил обыскать карманы Млинко, но не успел даже согнуть колени, как понял, что потом уже не встанет.

Он посмотрел, нет ли на столике чего-нибудь похожего на оружие, но там ничего не было. Оттолкнулся от койки и медленно побрел к двери. Боль в глазу никуда не делась – она скорее постоянно давила, чем разрывала, если не делать резких движений плечом.

Он шаркал вперед, чувствуя себя так, будто идет под водой. У двери схватился за косяк, а потом перебрался через лужу крови. Дэвис лежал на боку, лицом вверх, шея у него была вывернута, горло перерезано. У него отрубили и забрали два пальца. Кровь, просочившись сквозь носки Кляйна, казалась теплой.

Он поскользнулся и чуть не упал, потом едва не отключился и начал снова падать. Пришел в себя, уже схватившись за стойку сестринского поста, на другой стороне которой сидели две медсестры, обе с перерезанным горлом, но их руки не лежали на виду – было непонятно, ампутировали им недавно пальцы или нет. Убили медсестру, чуть раньше отвечавшую на звонок. Вторую Кляйн не узнал.

Он оттолкнулся и двинулся дальше по коридору, дыхание вырывалось толчками, плечо пульсировало. В глаз снова как будто вонзили нож, острый и длинный. Все стало происходить рывками. Вдруг он оказался куда дальше по коридору, чем думал, и увидел в его конце дверь, а потом, не открывая ее, очутился на другой стороне. Вокруг мелькали какие-то лица – застывшие и статичные, словно вырезанные профили, всё искажали какие-то странные гримасы, они быстро появлялись и исчезали. Еще один коридор, пологий пандус вниз, потом узкая лестница, по которой Кляйн не столько шел, сколько скатывался. Когда добрался до подножия, то лишь каким-то чудом все еще был на ногах. Очередной коридор, теперь едва освещенный, череда сломанных коек вдоль стены, за ней – ряд закрытых синих баков. Затем двойная распашная дверь. Когда события вновь стали последовательными, Кляйн стоял, привалившись к забору, и глядел на решетку канализации под ногами в каком-то гараже для разгрузки. «И что теперь?» – спросил он себя. Вокруг было пусто, никакого транспорта. Если пойти вдоль забора в одну сторону, его ждала новая лестница вниз. По ней он мог спуститься, а потом подняться по наклонной подъездной дороге, ведущей к больнице. Она казалась не очень крутой, но Кляйн сомневался, что справится с ней. В другом направлении забор кончался перед зеленым мусорным контейнером. Между ним и стеной виднелась щель. Наверное, в нее можно было протиснуться.

Кляйн все еще решал, что делать, когда понял, что на дороге показались две фигуры, которые быстро приближались к нему, с каждым шагом тени за их спиной сокращались.

Он отвернулся и поплелся к контейнеру. Теперь слышалось слабое эхо их шагов. «Меня заметили», – подумал он, но все равно двигался вперед – как будто все медленнее и медленнее. Вблизи он видел щель лучше, но по-прежнему не понимал, поместится в нее или нет.