Потерянные годы

Но я легко мирился с этими ограничениями. О да, легко и с радостью. Осмелев, набравшись опыта, я ходил в храм или в трапезную вместе с Бранвен. Я садился рядом с какой-нибудь монахиней, разговаривал с ней и смотрел ей прямо в лицо, так что она не подозревала, что глаза мои мертвы. И однажды утром мне удалось по-настоящему побегать по двору, петляя между колоннами, и даже перепрыгнуть бассейн.

В тот раз я не стал удерживаться от пения.





Глава 9

Оперившийся птенец




Постепенно мое «второе зрение» улучшалось, и Бранвен помогала мне читать религиозные манускрипты на латинском языке, хранившиеся в церкви. Волна сильного запаха кожи и пергамента обдавала меня всякий раз, когда с треском раскрывался один из этих томов. И еще более сильное впечатление производили на меня иллюстрации, переносившие меня в другие эпохи, в другие страны – пророк Илия на огненной колеснице, тайная вечеря, каменные скрижали Моисея.

Иногда в те часы, что я корпел над древними текстами, все мои тревоги оставляли меня. Я погружался в мир книги, передо мной развертывались сцены героических деяний, мелькали цвета, проходили вереницы лиц – так четко и ярко я никогда не увидел бы их своими глазами. И я начал понимать то, что прежде проходило мимо моего сознания: книги – это истинное чудо. Я даже осмеливался надеяться на то, что однажды, еще сам не зная, каким образом, я соберу библиотеку книг, написанных в разные времена, на разных языках, подобную той, о которой мне рассказывала Бранвен.

С каждым днем я видел мир все яснее. Однажды утром я обнаружил, что могу догадаться о настроении Бранвен по выражению ее лица – изгибу губ, блеску в глазах. Еще через несколько дней, стоя у окна и наблюдая, как ветер качает ветви, я вдруг понял, что шелестевшее дерево, служившее жилищем кукушке – это боярышник, густой и раскидистый. И как-то ночью мне удалось в первый раз с того дня, когда я бросился в огонь, разглядеть на небе звезду.

На следующую ночь я уселся посередине церковного двора, подальше от света факелов. Низко над северным горизонтом мерцала вторая звезда. Назавтра я смог разглядеть еще три новых светлых точки. Затем еще пять. И еще восемь. И еще двенадцать.

А на следующий вечер, когда я сидел во дворе, ко мне подошла Бранвен. Мы улеглись рядом на камни. Она рукой обрисовала мне очертания созвездия Пегаса. Затем медленно, нараспев пересказала мне историю огромного крылатого коня. Пока она говорила, я чувствовал себя так, будто взмываю в небо на широкой спине Пегаса. Мы перепрыгивали с одной звезды на другую, проплывали мимо луны, скакали за горизонт.

Каждый вечер после того дня, если небо не было полностью затянуто облаками, мы с Бранвен проводили на вымощенном камнем дворе, под черным куполом небес. Я обожал читать церковные манускрипты, но чтение небесного манускрипта приводило меня в еще больший восторг. Бранвен служила мне проводницей, и я коротал вечера в обществе Лебедя, Водолея и Медведицы – ее когти не раз задевали мне спину. Я поднимал Паруса, плавал вместе с Рыбами, шагал рядом с Геркулесом.

Иногда, изучая звезды, я представлял себе, как небо уменьшается в размерах и превращается в небольшую шапку, сверкающую алмазами. Я быстро надевал ее. Темно-синяя, усыпанная звездами шапка падала с моей головы, мерцая на лету. Звезды катились у меня по плечам. Планеты звенели у меня под ногами. Как хотелось мне в один прекрасный день заполучить такую шапку!

Однако, радуясь своим открытиям, я ни на минуту не забывал о том, что множество вещей остаются сокрытыми от меня. Некоторые звезды заслоняли облака; слепота заслоняла от меня еще больше. Даже в ясную погоду звезды никогда не были яркими. Но восторг от того, что я могу видеть далекие огоньки, перевешивал раздражение от того, что их так мало.

И все же… в душе моей оставался темный уголок, куда не мог проникнуть даже звездный свет. Призраки прошлого продолжали преследовать меня. Особенно воспоминания о том, что я сделал с Динатием. Я все еще слышал его крики, смотрел в его глаза, полные смертельного страха, воображал, как хватаю изломанные, обугленные остатки его рук. Я спрашивал Бранвен, остался ли несчастный в живых, но она не могла сказать. Она знала лишь, что в день, когда мы покидали деревню, он находился между жизнью и смертью. Но мне все было ясно. Он причинил мне много зла, его постигла заслуженная кара, и все-таки я обошелся с ним гораздо более жестоко, чем он со мной.

Но хуже всего было то, что меня продолжало терзать некое чувство, еще более мучительное, нежели чувство вины. Страх. Страх перед самим собой и своим ужасным могуществом. Одна лишь мысль о нем разжигала в душе моей пламя, жгучее, испепеляющее пламя. Если мне не хватит сил сдержать обещание, данное Богу, размышлял я, смогу ли я воспользоваться этим могуществом, или сам превращусь в его орудие? Если в припадке безумной ярости я с такой легкостью смог уничтожить человека и огромное дерево, что еще суждено уничтожить мне в будущем? Может, я сам сгорю дотла в этом пламени, как сгорели мои глаза?

«Что же я за существо на самом деле?» Возможно, Динатий все-таки был прав. Возможно, в жилах у меня действительно текла кровь демонов, и именно поэтому я носил в себе нечто жуткое, готовое вырваться на свободу в любой момент, подобно чудовищному змию, поднимающемуся на поверхность из неведомых морских глубин.

И поэтому даже теперь, когда дни мои снова озарил свет солнца, меня продолжали преследовать мои собственные темные страхи. Шли недели, и жизненные силы вместе со зрением возвращались ко мне. Но беспокойство мое тоже росло. И я был уверен в том, что мне никогда не избавиться от этих страхов – если мне не удастся выяснить, кто я такой.

А потом пришел день, когда я услышал за окном своей комнаты новый звук. Я с любопытством высунулся на улицу. Напрягая свое чудесное зрение, я обнаружил источник звука, находившийся среди ветвей боярышника. Некоторое время я смотрел и слушал. Затем обернулся к Бранвен, которая сидела на своем обычном месте – на полу у моего тюфяка – и растирала в ступке какие-то травы.

– Кукушка свила гнездо в кусте боярышника, – произнес я со смесью уверенности и печали в голосе; мой тон заставил Бранвен прервать работу. – Я каждый день наблюдал за ней, видел, как она сидит на яйцах. Она снесла только одно яйцо. Она охраняла его от врагов. И сегодня, наконец, птенец вылупился. Молодая птица, сидевшая в темноте, вышла на свет.

Бранвен, прежде чем ответить, пристально посмотрела мне в лицо.

– И, – дрожащим голосом заговорила она, – эта молодая птица уже может летать?

Я медленно покачал головой.

– Пока еще нет. Но очень скоро она должна научиться этому.

– А птенец не может… – У нее перехватило дыхание от волнения, и она на миг смолкла. – А он не может еще ненадолго остаться с матерью, еще хоть какое-то время делить с ней гнездо?

Я нахмурился.

– Все птицы должны вылетать из гнезда, когда у них вырастут перья.

– Но куда? Куда он отправится?

– В моем случае – искать себя самого. – Помолчав, я добавил: – А для этого он должен узнать о своем прошлом.

Бранвен схватилась за сердце.

– Нет. Даже не думай об этом. Ты погибнешь, если вернешься на… вернешься туда.

– Я погибну, если останусь здесь. – Я шагнул к ней. Хотя глаза мои были безжизненны, я впился в ей в лицо своим сверхъестественным взглядом. – Если ты не можешь или не желаешь сказать мне, откуда я пришел, я обязан выяснить это сам. Прошу, пойми меня! Я должен узнать свое настоящее имя. Я должен найти мать и отца. Я должен найти свой настоящий дом.

– Останься, – в отчаянии умоляла она. – Ты всего лишь двенадцатилетний мальчик! И к тому же почти слепой! Ты понятия не имеешь о том, какие опасности ждут тебя. Послушай меня, Эмрис. Если ты останешься со мной еще хотя бы несколько лет, ты станешь взрослым. Тогда ты сможешь выбирать себе дорогу в жизни. Сможешь стать бардом. Монахом. Кем захочешь.

Видя упрямое выражение моего лица, она попыталась подойти с другой стороны.

– Что бы ты ни собрался предпринять, давай не будем решать прямо сейчас. Давай я расскажу тебе какую-нибудь историю, что-нибудь такое, что помогло бы тебе разобраться в этом безумии. Как насчет твоего любимого сказания? О бродячем друиде, который спас святую Бригитту от рабства? – Не дожидаясь ответа, она начала: – Настал день в жизни юной Бригитты, когда она…

– Нет, – покачал я головой. – Я должен узнать свою собственную историю.


Бранвен с трудом поднялась на ноги.

– Я оставила там многое из того, что было дорого мне – тебе этого не понять. И знаешь, почему я бежала? Чтобы спасти свою жизнь – и твою. Разве тебе этого мало?

Я ничего не ответил.

– Неужели тебе обязательно это делать?

– Пойдем со мной.

Она прислонилась к стене, чтобы не упасть.

– Нет! Я не могу.

– Тогда расскажи мне, как туда добраться.

– Нет.

– Хотя бы с чего начать поиски?

– Нет.

Я ощутил внезапное желание проникнуть в ее мысли, словно в сердцевину цветка. Затем вспыхнуло пламя, опалило мой мозг. Я вспомнил о своем обете – и о своих страхах.

– Скажи мне только одно, – взмолился я. – Однажды ты обмолвилась, что знала моего деда. А отца моего ты знала?

Лицо ее исказилось.

– Да. Я знала его.

– А он был… э-э… он не был человеком? Он был… демоном?

Лицо Бранвен превратилось в неподвижную маску. После долгого молчания она заговорила странным голосом, словно обращалась к кому-то далекому.

– Я скажу тебе только одно. Если тебе суждено с ним когда-нибудь встретиться, помни: он не таков, каким кажется.

– Я это запомню. Но больше ты мне ничего не расскажешь?

Она сделала отрицательный жест.

– У меня есть отец! Я просто хочу увидеть его, познакомиться с ним.

– Лучше тебе этого не делать.

– Но почему?

Вместо ответа Бранвен снова печально покачала головой, затем отошла к низкому столику, на котором были разложены ее целебные травы. Она быстро выбрала какие-то листья, истолкла их в крупный порошок и насыпала в кожаный мешочек, перевязанный шнурком. Протягивая мне мешочек, она покорно произнесла:

– Надеюсь, это поможет тебе исцелиться от болезней и ран, возможно, даже смертельных.

Я хотел было ответить, но она снова заговорила.

– И еще прими вот это от женщины, которая так хотела, чтобы ты называл ее матушкой. – Она медленно сунула руку за ворот рубахи и вытащила свою подвеску.

Несмотря на слабое зрение, я заметил, как сверкнул зеленый камень.

– Но это твоя вещь!

– Тебе она понадобится больше, чем мне.

Она сняла с шеи кожаный шнурок и, прежде чем повесить драгоценный камень мне на шею, в последний раз сжала его в пальцах.

– Он называется… Галатор.

Когда я услышал это слово, у меня перехватило дыхание.

– Храни его, как зеницу ока, – продолжала Бранвен. – Сила его велика. Если он не сможет уберечь тебя, значит, тебя не спасет ничто и никто, кроме Бога.

– Ты берегла меня. Ты свила мне надежное гнездо.

– Возможно, когда-то это было и так. Но сейчас… – На глазах у нее выступили слезы. – Сейчас ты должен лететь дальше.

– Да. Сейчас я должен лететь дальше.