Позывной «Крест»

— Но я старик. Мои дни сочтены, а он…

— Он принимал присягу на верность родине. А вы — часть этой родины и не меньшее достояние, чем все эти надгробия и саркофаги.

Офицер запнулся, подумав, а не сказал ли чего-то лишнего. Но старик воспринял эти слова по-другому:

— Спасибо вам, мой друг.

— Так что, поедем с нами, почтеннейший Халид? — вернулся к своем вопросу Сухель.

— Нет, уважаемый Сухель аль-Хасан, я свой пост не оставлю, — тихо откликнулся старик. — Вы же не оставляете свой, несмотря ни на что…

Машины уже собрались в обратный путь, когда Асаад вернулся к себе в кабинет. У стола стояли три автомат АК-47. Старик выскочил на улицу и замахал руками.

— Оружие! Оружие! — кричал Асаад, пытаясь перекрыть звук двигателей.

— Совсем забыл, — спохватился аль-Хасан, выпрыгивая из кабины водителя. — Это вам с паном Михайловским. Война уже разгорелась, много бандитов, мародеров. Пусть у вас будет оружие, а смена приедет, так им передадите.

Халид Асаад дождался, пока машины скроются за поворотом, затем тщательно запер музей и устало поплелся вдоль большой колоннады в одноэтажное строение, где располагалась гостиница для археологов.





2


Колоннада была возведена вдоль декумануса — главной улицы всех городов, построенных по римским лекалам. Но часть декумануса не сохранилась, там теперь проходит асфальтовая дорога, ведущая в современный Тадмор.

Почти все колонны имеют специальные консоли-выступы. В древности на них ставили бронзовые бюсты лучших людей города. Люди покоились в гробницах, а их бюсты давно украли и переплавили на оружие, монеты и прочие надобности.

Общая длина декумануса — около километра. Когда-то на этой главной улице шла торговля, за рядом колонн располагались лавки купцов и мастерские ремесленников, здесь в древности прохаживались тадморцы. Пешеходные зоны имели деревянные перекрытия, как на средневековых арабских рынках, например в Дамаске. Градостроительная культура исламских городов почти всегда повторяет формы Древнего Рима. Поэтому всем, кому интересно узнать, как жили римляне в начале нашей эры, надо съездить в Дамаск, где сохранилась средневековая городская застройка.

— Пан Михайловский! Казимеж! — позвал Асаад, добравшись до лабиринта из ящиков перед гостиницей.

Польский профессор упаковывал артефакты для эвакуации в Дамаск.

— Что случилось, коллега? — невозмутимо спросил поляк, и желание Халида огорошить профессора известием о смерти Светланы застряло в горле.

— А где Стип? — оттягивал цель своего прихода Асаад.

— Нога воспалилась. Ходить не может. Вот, сам таскаю…

— Я могу. Я все могу, — послышался из-за ящиков голос Стипа. — Ночь поспал, и на ногах.

Асаад застыл на месте. Перед ним стояли профессор Михайловский и Стип Врлич. Но язык не поворачивался рассказать…

— Что случилось, почтенный Халид? — спросил Стип, явно что-то подозревая.

— Приезжали военные, — доложил Асаад, — оставили нам оружие, пообещали смену на днях. Роту солдат. Ладно, пойду я…

Асаад, кляня себя за трусость, поплелся прочь. Поляк и хорват недоуменно переглянулись.

— Почтенный Халид, с вами все в порядке? — крикнул вслед Стип.

Асаад остановился и обернулся, наконец решившись:

— Друзья… у нас большое горе… Наша Светлана не вернулась из подземелья.





* * *


В современном Тадморе живут около 50 тысяч человек, а в античном обитали 200 тысяч. Но в древности жилые дома строили из сырцовых кирпичей, поэтому от них почти ничего не осталось. Лишь общественные здания, форумы, театры, колоннады возводили из более долговечных материалов. Поэтому сегодня руины Пальмиры — это ряды колонн, стоящие в чистом поле. Колонны обрамляют главные улицы, а вокруг — пустота, только редкие холмики и камни вокруг напоминают, что когда-то здесь были оживленные кварталы.

Халид Асаад возвращался к прерванной работе в гипогее Трех Братьев и слушал новости по карманному приемнику: «… действия на территории Сирии усилила террористическая группировка “Исламское государство”, противостоящая одновременно боевикам оппозиции и законному правительству Башара Асада. ИГИЛ намеревается создать халифат. Вчера было объявлено о формировании международной антитеррористической коалиции западных стран против ИГИЛ, возглавляемой Соединенными Штатами Америки…»

Он пытался заглушить в себе воспоминания о том, как друзья отреагировали на известие о смерти девушки. Как замкнулся в себе поляк, на удивление стойко перенесший услышанное, хотя далось ему это нелегко. Как дико закричал Стип: «Не верю! Я вам не верю! Где она? Пустите меня! Я спущусь за ней!»

Как они, два слабосильных старика, схватили рыдающего парня за руки, едва сдержав его порыв. Как он упал там же, у ящиков, в бессилии своего горя молотя кулачищами по пыльной, выложенной серым камнем дороге, разбивая руки в кровь. «Я не верю! Не верю! Вы обманываете меня… Я спущусь туда. Пусть даже эта тварь белая откусит мне вторую ногу. Я хочу…»


— Не получится, Стип, — с печалью говорил Халид Асаад. — Повторный взрыв полностью завалил спуск в пещеру.

И это было правдой. Последний шанс остаться в живых у девушки-воина забрал взрыв природного газа.

Хранитель музея, едва переставляя ноги от усталости и горя, подошел ко входу в склеп. Еще до того, как отпереть решетку, он заметил лежащего в гипогее человека.

— Что это, о Аллах?!

Пожилой сириец быстро открыл замок и увидел крепкого мужчину в камуфляже, лежащего лицом вниз.

— Стип? Когда ты успел? — изумленный профессор кинулся к раненому. — Стип!

Но это был не хорват. На каменном полу усыпальницы лежал мужчина средних лет: высокий, светловолосый, весь в крови, будто его терзали дикие звери. Это был Виктор Лавров. Измученный, истерзанный, но все же живой.

Разводы грязи на камуфлированном комбинезоне говорили о том, что человек долго и мучительно полз, выбираясь из чудовищного подземного лабиринта.

Халид осторожно тронул мужчину за плечо и услышал сдавленный стон.

— Алло, пан профессор! — позвонил Халид по мобильному.

— Да, господин смотритель, — отозвался в трубке голос поляка.

— Отбросим этикет, дружище, — не сдержался Асаад. — Я вас очень прошу, возьмите бинты, много… и тачку и прикатите ее к гипогею Трех Братьев. Мне нужна ваша помощь. Это важно, но не говорите никому, ради всех святых, которых знаете!

Пока Казимеж Михайловский добирался до Долины Гробниц, Халид Асаад перевернул раненого на спину. Тот беззвучно разевал рот, глаза его закатывались. Сириец расстегнул его комбинезон, пропитанный кровью.

Раненый опять застонал.

— Тихо-тихо-тихо, — успокаивал его старик, осматривая рваные раны на животе и на руках. — Нельзя тебе кричать, умрешь!

Кровавый след от раненого тянулся в темноту древней гробницы.





* * *


Старики прикатили строительную тачку с раненым в гостиницу для археологов и уложили его на кровать в комнате, где прежде жила Светлана Соломина.

Вдвоем они размотали окровавленные бинты, раздели украинца, обмыли бесчисленные рваные и глубокие раны на теле.

— Кто это его так? — удивлялся поляк.

— Похоже на укусы того же зверя, который погрыз ногу нашему Стипу, — предположил Халид. — Мне невдомек, как этот чужестранец оказался в запертом гипогее. Неужто выполз из гробницы? В любом случае нам нужен врач, а то он не выживет.

— Стипу тоже врач нужен, — согласился Михайловский.

Сириец вышел на улицу, чтобы вызвать по телефону знакомого врача из Тадмора, а Михайловский зашел к хорвату.

— Ну как ты? — участливо поинтересовался Казимеж. — Болит?

— Слава богу, немного полегчало, — слабым голосом ответил Врлич.

Он лежал на спине, вытянув перебинтованную распухшую ногу.

— Кого вы там притащили в комнату Светы?

— Какой-то мужчина. Он тяжело ранен.

— Зачем? Вдруг она вернется? Все ее вещи здесь.

Профессор походил взад-вперед по комнате, поскреб бороду и уже у самой двери буркнул:

— Ты же знаешь, что она не вернется…

— Зря вы положили его в ее комнате, зря! — упрямился Стип.

Вступать в пререкания с больным не входило в планы старого профессора, он покинул комнату Врлича и закрыл за собой дверь.