Позывной «Крест»
Часть 81 из 87 Информация о книге
— Дочь — это мое разорение! — заявил Хамет гостям и, заметив недоумение Виктора, пояснил: — Она строптивая! Некрасивую девушку несложно выдать замуж, даже быстрее, чем красивую, но строптивая жена никому не нужна. Мужчины еще пожевали немного в безмолвии. На вкус курица напоминала старый кирзовый сапог. Но Лавров молчал и ел. Он, конечно, никогда не пробовал кирзовых сапог, но надо же было с чем-то сравнивать этот местный деликатес. — Когда я ухожу, она смотрит канал «Дискавери» по телевизору, — пожаловался Хамет. — Она хочет изучать инженерию! — А разве это плохо? — удивился Лавров и тут же получил под столом ощутимый пинок от протоиерея. — Чужеземец, в моей стране женщина имеет меньший авторитет, чем мужчина, — принялся объяснять хозяин дома иностранному гостю. — И мы говорим им это прямо в лицо. В твоей стране женщину ставят… ну, скажем, на десятое место, так же, как и ты. Но ты думаешь неправильно, ты думаешь, что женщина на седьмом или восьмом месте, не больше. Однако вы не говорите им об этом! Виктор не совсем понял этот словесный ребус от хозяина, поэтому не нашелся, что ответить Хамету. Да и уточнять не было желания. — У них в Украине бывает так, что женщина оказывается и на шестом месте, — заверил отец Иеремей хозяина дома. — И даже такие есть, кто оказывается на четвертом! Гость показал Хамету четыре пальца, тот ответил таким же жестом. Это был какой-то сирийский юмор, потому что они дружно засмеялись, чем сняли неловкость, возникшую после ухода Бат-Шебы. По ночам в такой жаркий сезон жители Мархатана спали на плоских крышах своих домов. Там и постелила Бат-Шеба тряпье приехавшим гостям. Но Виктору не спалось. Точнее, он так хотел спать, что не мог уснуть. Он спустился по приставной деревянной лестнице во двор, в привычное уже место под финиковой пальмой. В дальнем углу двора у колодца хлопотала женщина в чадре. — Бат-Шеба! — тихонько окликнул ее Виктор. Ему ничего от нее не было нужно, но очень хотелось взглянуть еще раз в глаза, так похожие на глаза Светланы Соломиной. Девушка вздрогнула, поставила ведро, из которого наливала воду в большой медный кувшин, подхватила посудину и попыталась уйти. Но она возилась с этим слишком долго — гость уже успел подойти. — Не бойся! — успокоил ее Виктор. — А я и не боюсь! — ответила девушка. Нет, голос был не Саломеи, что тотчас же успокоило душу Виктора. — Послушай, мне очень жаль по поводу случившегося с примусом… — сказал Лавров. — Откуда ты приехал? — поинтересовалась девушка. — Из Пальмиры, у нас в Украине тоже есть место, которое называется Пальмира, это небольшой поселок. — Как Мархатан? — Да, это поселок сахарного завода. — Там растут финиковые пальмы? Почему его так назвали? — поинтересовалась Бат-Шеба. — Нет, не растут там никакие пальмы, но есть яблони и вишни. — Стой! — остановила его девушка. — Хватит, ближе не подходи! Лавров и не собирался с ней сближаться, просто не хотелось громко разговаривать, чтобы не разбудить старших мужчин. — Как хочешь, — сказал он девушке и спросил: — Я могу что-нибудь сделать для тебя? Черные выразительные глаза в прорези никаба испытующе смотрели на мужчину. — Много раз я мечтала уехать от своего отца, — призналась Бат-Шеба, — но у нас идет гражданская война, плохое время для того, чтобы покинуть отчий дом. А теперь уже поздно что-либо предпринимать, потому что Мархатан в руках ИГИЛ. — Ты еще молодая, — попытался утешить ее Виктор. — Я не молодая, здесь женщины в моем возрасте уже имеют много детей. — Твой отец приехал в Мархатан из Маалюли, вы можете вернуться обратно. Маалюлю тоже дважды захватывали боевики ИГИЛ, но сирийская армия ее отбивала. Твой отец столяр? Бат-Шеба кивнула. — В Маалюле для него много работы, а ты сможешь учиться в женском монастыре Святой Феклы, — продолжал Лавров. — Подойди ко мне, — чуть слышно, прерывающимся голосом позвала его девушка. Виктор сделал четыре оставшихся шага. Она смотрела на него так, как смотрят женщины, впервые раздевающиеся перед мужчиной при свете. Отстегнула левый край никаба и открыла свое лицо. Было ли оно когда-то похожим на лицо Саломеи? Кто знает. Лицо и вправду выглядело так, будто его изгрызла собака. — За каждой счастливой женщиной стоит обеспеченный мужчина, — сказала Бат-Шеба. — А здесь я сто`ю меньше, чем животное. Я больше не смотрю в зеркало. Все свои оспины, рубцы и шрамы я чувствую и так. А тех, чья кожа, как персик, каждый день встречаю на улице. Она не успела договорить. С крыши свесилась бородатая голова, и отец Иеремей позвал: — Брат Ермолай! Бат-Шеба шагнула в тень колодца и беззвучно исчезла. — Чего ты хочешь? — отозвался Лавров. — Иди сюда! Виктор безропотно поднялся на крышу и улегся на свое место лицом к звездам. В наше время сложно жить своей жизнью, а не поедать каждый день тысячи чужих. В захваченном боевиками Мархатане было спокойно. Спали на крышах взрослые. Дети сопели в постельках. Лишь ветер да отвязавшийся верблюд бродили по ночным улицам города. Сакля снялась с якоря и поплыла. Туда, где небесное море смыкалось с песчаным берегом пустыни. 3 Утренний Мархатан — что старик, шумно ворочается в постели. Медленно встает, разжигает керосинку и прислушивается к реву вечно недовольных ишаков. Солнечные лучи обрушились вниз и разогнали стаю воронья на местной помойке. Воронье черными комками устремилось в небо, будто кто-то разбрызгал грязь. До Тадмора они добрались беспрепятственно и въехали в город со стороны разрушенных артиллерией плодоовощных складов. От строений остались лишь стены, кровля ссыпалась вниз, в переулки. Стекла немногочисленных окон были выбиты взрывными волнами. Эти осколки хрустели под колесами автомобиля, который пробирался между складскими помещениями. Отец Иеремей и Виктор рассчитывали спрятать «Тойоту» где-то здесь и незаметно пробраться в центр Тадмора. Кому интересны два старика в рубищах? — Стой! — раздался окрик, и перед капотом внедорожника возник из руин боевик ИГИЛ с автоматом Калашникова наперевес. Рядом с ним был еще один, неотличимый от первого, — в камуфлированной форме и красно-клетчатой арафатке, намотанной на чернобородую голову. — Э! Ага! — откликнулся в ответ отец Иеремей, чье лицо было закрыто концом куфии. Он остановил машину, выскочил из-за руля, обежал капот и грубо выволок Лаврова с пассажирского кресла. Тот держал руки на груди так, будто они связаны под рваным и пыльным тряпьем. Отец Иеремей подтащил Виктора поближе к игиловцу и с силой опустил на колени. Лавров обреченно склонил голову. В лучах красного солнца волосы мнимого пленника казались рыжими. — Вот! — торжествующе крикнул отец Иеремей. — Кто вы такие? — спросил боевик, но палец со спускового крючка автомата убрал. — Свои! — односложно ответил отец Иеремей. — Кто ты? Покажи лицо! — потребовал второй боевик. — Свои-свои! — крикнул протоиерей, отступил к автомобилю и сдернул куфию с лица. Воспользовавшись тем, что оба игиловца отвлеклись на отца Иеремея, Лавров метнул острый осколок во второго боевика. Стекло глубоко впилось тому в руку. Подсечкой снизу Виктор сбил с ног первого боевика и крепко приложил его головой о камни, перехватил автомат и приставил ствол к голове раненного стеклом. Не теряя времени, отец Иеремей связал руки первого боевика его же арафаткой. Иеремей и Виктор затащили обезоруженных игиловцев на разрушенный склад. Лавров без жалости пнул раненого по окровавленной руке, тот вскрикнул от боли. Виктор вдавил ствол автомата ему в глаз и прорычал: — Где пленные?! Даю один шанс ответить! Где они? — Они в подвале, они в подвале, — простонал раненый и показал куда-то за спину Лаврова. Тот молниеносным движением перевернул автомат Калашникова и обрушил на голову бедолаги деревянный приклад. Через несколько секунд и его руки оказались связаны клетчато-красной арафаткой. Вооруженные автоматами священнослужители бросились в центр склада, где виднелись железные перильца лестницы, ведущей в подвал для хранения фруктов. Лавров, громыхая берцами по железным ступеням, быстро спустился вниз. Отец Иеремей отстал. Он тяжело дышал, уцепившись рукой за перила, ему категорически не хватало воздуха. Солнце нещадно пекло сквозь проломы, зияющие в крыше. Пленных было пятеро. Они испуганно выстроились вдоль дальней стены и смотрели на ворвавшегося в подвал автоматчика с перекошенным европейским лицом. — Халид! — крикнул украинец. — Халид Асаад! Пленные молчали. Это были мужчины разного возраста. Избитые, с засохшими пятнами крови на разорванных одеждах. С непокрытыми головами. Лавров всматривался в их заросшие щетиной и бородами лица. Те прятали глаза. — Где Халид Асаад? — спросил у них вошедший отец Иеремей. — Они пытали его, хотели, чтобы он выдал тайник с оружием девяти пророков, но он ничего им не сказал, и они опять увели его, на рассвете, — осмелился доложить кто-то из пленных. — Зачем? — На казнь. Виктор, не в силах сдержать нахлынувший гнев, закричал и выпустил длинную автоматную очередь вверх полукругом. Бряцали подпрыгивающие гильзы, подвал заволокло пороховым дымом и пылью побелки, с потолка осыпалась кусками штукатурка. Лавров с ненавистью швырнул бесполезное оружие на бетонный пол. В центре Тадмора они сперва учуяли запах. Это был запах с примесью страха и смерти. Они обнаружили обезглавленное тело Халида аль-Асаада, привязанное стоя к столбу дорожного знака на площади древнего города. Руки обезглавленного были вздернуты вверх. Оливкового цвета рубаха залита кровью на груди. Отсеченная голова покоилась между босыми ступнями у небольшой лужицы уже запекшейся на солнце крови. На голове казненного глумливо установили белый квадратный плакат со списком «преступлений». Отец Иероним негромко прочитал вслух нацарапанные красным арабские буквы: «1. Участник богохульных конференций. 2. Директор археологических идолов. 3. Совершил визит в Иран и присутствовал на торжествах в честь революции Хомейни…» По пустынной мостовой ветер гнал обрывок газеты. Пéкло. Людей нет. Только высокие пальмы качали на ветвях разморенных птиц. И все, тишина. Лаврову вспомнилось высказывание царицы Зенобии: «Ради Пальмиры я умру, как пальма, а пальмы умирают стоя». Нет теперь в этом древнем городе сильнее веры, чем вера в насилие. Для людей наивных и впечатлительных это самая настоящая религия, а для скептиков — философия. С оружием можно прожить и без Бога, считают они. Их безумие заразно, и с каждым днем их все больше и больше.