Призрак Канта

— Чего под столом-то, не ложился я под стол! Я в комнату к себе пошёл, мне бабка здешняя ещё с вечера её показала. Самая лучшая, говорит, комната для вас, Александр Фёдорович, приготовлена!

— На втором этаже?

— Чего это на втором-то, на третьем!..

— И ты на третий этаж сам зашёл?

— Чего это я не зайду, я ж не маленький!

— Да ты не маленький, но пили вы весь вечер.

— Чего мы там пили, по два пузыря на рыло, и третий на посошок!

Василий Васильевич, которого вновь затошнило, подышал открытым ртом.

— Ты поднялся в свою комнату и лёг. А друг твой?

— А друг мой Ванюшка к маяку, видать, пошёл! Упал и разбился. И нет у меня больше друга. И никого нету.

— Так не бывает, — возразил Василий Васильевич. — Зачем он туда пошёл? С чего вдруг? Его комната где?

— Там, где моя! Они напротив друг дружки. Моя окнами на море, а его окнами в лес, и вся рекогносцировка.

— Он не пошёл к себе, а пошёл на улицу. Ты дверь за ним запер?

Саня моргнул.

Солнце вдруг вышло из-за низких молочных туч, полоснуло вдоль моря светящимся лучом, упало на сидящих.

— Ой, ё-моё, — застонал Саня и закрыл лицо руками. — Ой, не могу я, плохо мне.

Он немного посидел, раскачиваясь из стороны в сторону, потом полез в карман штанов, выудил тёмные очки и напялил.

— Глаза не глядят, — пожаловался он Меркурьеву. — Прям режет, как ножом. И в голове верчение. Я в десантуре служил, там нас на такой центрифуге крутили для тренировки. Как слезешь, вроде по земле идёшь, а будто в воздухе крутишься.

— Да, — глубокомысленно согласился Василий Васильевич.

— Плохо мне, дядя, — продолжил ныть Саня. — Ванюшку жалко. Один я остался.

— Ты дверь запирал за ним? Когда он на улицу пошёл?

— Да ладно тебе, дядь, хреноту пороть, — огрызнулся Саня с досадой. — Дверь какая-то! Я поднялся и спать лёг. А утром встал, голова — во, — он показал руками, какого несусветного размера была его голова тем утром. — В ушах звенит, во рту гадость, а сам как на центрифуге в учебке. Ну и пошёл похмелиться. Бабка мне выпить принесла и горячего.

— Как ты похмелялся, я видел, — сказал Меркурьев. — А друг, значит, ночью сам по себе ушёл, и ты его не провожал.

— Дядь, — выговорил Саня в сердцах. — Ты чего, тупой? Сколько раз повторять-то?…

Меркурьев встал, подошёл к фонтану и попил ещё немного. Обернулся и сказал Сане:

— Зачем он на маяк полез, ты не знаешь?

Саня пожал необъятными плечами под клетчатым одеялом.

— Да он вообще такой пацан, говорю же. Всё время на рожон лезет! В прошлом году в кабаке одному москвичу по сопатке засветил! А москвич не простой оказался, с поддержкой. Как охрана его набежала со всех сторон, как Ванюшке наваляла! Он потом три дня сидеть не мог — его крендель этот с крыльца спустил и по заднице ботинком заехал!..

— Москвичу, — повторил Василий Васильевич. — По сопатке!..

Ничего не получается, никакой более или менее правдоподобной истории, и друг Саня только укрепил его в этой мысли.

Всё логично до того момента, как Ванюшка отправился на поиски приключений: пили, ели, культурно отдыхали. После такого полноценного отдыха единственное, на что способен отдыхающий, — это упасть замертво и спать до утра. А Ванюшка отправился в ночь, одолел расстояние до маяка, забрался по камням, открыл дверь, попал внутрь, влез в темноте наверх и только пото-ом… упал замертво.

Нет, ничего не получается.

— Мне вчера как менты сказали, я, блин, не поверил. Быть, говорю, такого не может! А у них уже и фотки наготове, на них Ванюшка мёртвый. Выпей со мной, дядь, ну, жалко тебе, что ли?

— Да мне не жалко, только помру я сразу.

— Чё, правда? — не поверил Саня. — Или ты зашитый?…

Василий Васильевич сказал, что зашитый — для облегчения собственного положения, — и к этому факту Саня отнёсся уважительно.

— Тогда ладно, — согласился он. — Тогда я пошёл. Ещё накачу маленько и в город поеду. Чего мне тут сидеть, мне Ванюшку хоронить надо.

— На чём ты поедешь?


— Как на чём? — удивился Саня. — Водилу вызову, он повезёт. А чё такое? Тебе тоже в город надо?

— Да, — придумал Василий Васильевич. — Я с тобой поеду. А ты машину когда отпустил?

— Да мы как приехали, так и отпустили! Мы же ночевать сразу собирались. Хозяин местный — жучила, ему и развалюху эту охота продать, и дело затянуть!.. Жалко ему продавать, а бабки нужны, по всему видать. Он и заладил — завтра, завтра, не сегодня. Ну, а нам с Ванюшкой какие помидоры, завтра или сегодня! Мы приехали с бумагами, все дела. Завтра так завтра!..

Василий Васильевич соображал:

— Сделка сорвалась, я не понял? Ты дом не покупаешь?

— Сейчас-то? Не, сию минуту покупать не буду, мне Ванюшку надо хоронить. А вообще буду. А чего такое?

— Кто из вас дом покупать собирался? Ты или он? Или вы на паях?

— Да на каких таких паях, дядь! — рассердился Саня и поднялся, запахивая на необъятной груди клетчатое одеяло. — Я дом покупаю! Откуда у Ванюшки капитал? Нету у него капитала, он всю жизнь со мной рядом, вроде помощника! Туда съездить, сюда слетать, тут перетереть, там поглядеть!.. Я ему зарплату платил, хорошо платил, он не жаловался!..

— То есть покупка этого дома — твоя идея?

Саня остановился и почесал небритый подбородок.

— Не, идея как раз Ванюшкина. Мы, говорит, Саня, тут с тобой развернёмся. От глаз лишних далеко, все условия есть, забубеним пансионатик для правильных людей. К нам с Москвы часто прилетают, и всё пацаны серьёзные! Им отдохнуть надо на свободе, на природе и чтоб не у всех на виду! Я и подумал — а чего не купить, если продаётся?

— Дорого продаётся? — неизвестно зачем спросил Василий Васильевич.

— Не дороже денег, дядь!.. Плохо, что ты зашитый, с кем выпить-то мне за упокой Ванюшкиной души?!

— Ты выпьешь, а я с тобой чокнусь, — пообещал Меркурьев. — Только переоденусь.

— Лады, — сказал Саня и зашаркал шлёпанцами к двери. — Хоть так. А то никак. А если никак, то как?…

Когда его бухтение затихло, Меркурьев ещё немного попил из фонтана и понаклонялся вперёд-назад — в качестве физзарядки. Всё тело ныло, и наклоны не получались.

Друг Саня не закрывал за покойным Ванюшкой дверь, а утром все двери были заперты. Ванюшка, не сказав другу Сане ни слова, зачем-то отправился среди ночи на маяк. Идея купить этот дом принадлежала именно ему, покойному Ванюшке, а деньги — самое интересное! — другу Сане!..

Что из всего этого следует?…

— Ничего, — сказал Василий Васильевич и перешёл к приседаниям. — Из этого не следует ничего.

Поприседав, он отправился к себе — лестница, хоть и не такая крутая и высокая, как на «променаде», далась ему с большим трудом.

Только он пустил воду в душе, стащил с себя мокрую и холодную спортивную амуницию, как в комнату постучали.

Голый Василий Васильевич отчего-то заметался, решительно не зная, что теперь делать, заскочил в ванную, кое-как обернулся полотенчиком и распахнул дверь.

— Доброе утро, Васенька, — жизнерадостно сказала Нинель Фёдоровна.

Меркурьев шмыгнул за створку, придерживая полотенце за спиной.

— Ой, не смотрю, не смотрю, не стесняйся! Я всех обхожу, предупреждаю, что завтрак через полчаса будет!.. Попозже сегодня! А кофе хоть сейчас можно выпить.

— Спасибо, Нинель Фёдоровна!

Она уже уходила.

— И не опаздывай, у нас сегодня овсянка по особому рецепту, её разогревать нельзя! — с лестницы крикнула она.

Меркурьев высунул голову в коридор.

— Антипию предупредили?

— Муру-то? Ну, конечно, Васенька! Насморк у неё, а когда насморк, обязательно надо горячего съесть и молока выпить! Ну, приходи, приходи!..

Меркурьев принял душ и прикидывал перед зеркалом, бриться или так сойдёт, с одной стороны, лень, а с другой стороны — красавица Лючия, когда в дверь опять постучали.

Он сдёрнул с крючка полотенце, замотался и отворил.

— Здоров, — сказал Стас. — Завтрак сейчас будет.

— А, — удивился Меркурьев.

— Я пароль вай-фая поменял, вот всем новый раздаю. — И сунул Василию Васильевичу бумажку.

Тот посмотрел и развеселился. На бумажке было написано: «pig31415».