Просто Маса

Перед развалинами «Гранд-отеля», жить в котором Масе уже никогда не придется, ночным путникам была явлена жуткая икэбана. Среди щебня и осколков стекла на тротуаре белела ванна, в которой сидела мертвая дама, голая и очень красивая. Должно быть, первым ударом землетрясения ее выкинуло наружу с верхнего этажа.

Наоми жалостливо вскрикнула. Ханжа мисс Турнип подобрала с асфальта штору и придала покойнице пристойный вид.

Они держались поближе к воде, где меньше чувствовался жар. Ни одной живой души им пока не встретилось. Только трупы.

Впереди что-то потрескивало. Это лежал на боку трамвай. Змеящийся по земле провод брызгал искрами. Вокруг темнели неподвижные тела.

— Куда? — еле ухватил за воротник Маса рванувшуюся туда дьякониссу.

— Может быть, кто-то жив!

— Туда нельзя — ток.

Наоми тянула его в другую сторону, где за речкой Оокагава темнела махина Блаффа.

— Скорее! Мы уже близко!

— Близко-то близко... — покачал головой Маса.

На тот берег было не перебраться, железный мост рухнул.

— Идем к следующему мосту.

Они повернули направо, на Главную улицу. Пришлось сделать зигзаг, возвращаться в сторону центра, потому что к северу весь квартал полыхал огнем. Должно быть, занялось недавно — слышались крики, метались тени. По крайней мере, хоть кто-то в Иокогаме был еще жив.

Вскоре людей стало много. Даже слишком много. Они выбегали из переулков, в которые ворвался пожар. Кто-то несся не разбирая дороги, с выпученными глазами, всё бросив. Кто-то толкал тележку с наскоро нагруженным добром. Многие прикрывали головы подушками или ватными одеялами. Сначала Маса не понял, зачем, но потом увидел, как лопаются стекла в занявшемся доме и вниз сыплются острые осколки.

Ночной ветер набирал силу, перекидывая языки пламени с одной крыши на другую. Казалось, идет соревнование — кто кого обгонит: беглецы пожар или пожар беглецов.

— Быстрей! Быстрей! — закричал Маса, хватая спутниц за руки.

Огонь подбирался и с другой стороны. Сейчас замкнет периметр — и не выберешься.

Кто-то споткнулся, упал. Прямо по лежащему проехала коляска со скарбом. На углу маленькой улочки возникло видение, которое — Маса сразу понял — будет преследовать его до конца жизни. Мимо с воплем пробежала женщина с высокой прической, которая пылала, словно костер. Кинулся помочь, но не догнал. Несчастная, должно быть, ослепнув от ужаса и боли, метнулась в горящий переулок и скрылась за стеной огня.

— Мистер Сибата! Куда вы? Вернитесь! — звали сзади.

Он хотел вернуться, но замер. Пожилой мужчина тянул за руки из-под рухнувшей балки придавленную старуху. Оба громко кричали. Он — жалобно, она — злобно.

— Я тебя не брошу! — плакал мужчина.

Старуха орала:

— Беги, кретин, беги! Только сначала возьми кирпич и проломи мне голову. Я не хочу сгореть живьем! Убей меня, сволочь! Всю жизнь был тряпкой, так хоть напоследок поступи как мужчина! Давай!

Маса подбежал, навалился всем телом на деревянную опору, но та не сдвинулась ни на дюйм.

Рядом бухнулась на колени мисс Турнип:

— Молись, несчастная! Будем молиться вместе! — призывала она на ломаном японском.

Придавленная вопила — требовала, чтобы ее прикончили. Муж рыдал. Дьяконисса молилась. Миссис Тревор сзади хватала за плечи, умоляла не задерживаться. Это и есть настоящий ад: безысходный кошмар и кошмарная безысходность, подумал Маса.

Просить бегущих людей о помощи было бесполезно — тут каждый спасался как мог.

— Господин, убейте меня вы. Очень вас прошу. Этот слизняк не сможет, — вдруг спокойно, вежливо сказала старуха, как-то умудрившись лежа изобразить поклон. — Вы ведь не хотите, чтобы я умерла медленной страшной смертью?

Нет, настоящий ад — вот это: когда в кошмарную безысходность попадает не кто-то другой, а лично ты, — содрогнулся Маса. Выполнить страшную просьбу и отказать было одинаково немыслимо.

— Господь милосердный, спаси нас и помилуй! — вздымала руки к черному небу мисс Турнип.

Улица уже опустела. Толпа умчалась в поисках спасения туда, где ночь еще оставалась черной. На мостовой валялись деревянные сандалии, шляпы, брошеные вещи. Пожар надвигался с трех сторон.

Маса потрогал в кармане «браунинг», который взял с собой на всякий случай — но уж точно не на такой.

— Господи, яви чудо! Пошли Своих белых ангелов-спасителей! — надрывалась богомолица.

И вдруг — Маса не поверил глазам — в зазоре между двумя ближайшими домами, один из которых уже вспыхнул, а второй еще нет, возникло несколько фигур. Нет, не белых — черных, но то явно были спасители. Они начали очень ловко и быстро крушить баграми и кирками еще не загоревшееся строение — чтобы замедлить распространение огня. Командовал ими кто-то высокий, с белой повязкой на голове — будто с нимбом.

Пожарные, это пожарные! Хоть кто-то в этом распавшемся мире думает не только о себе!

— Сюда! Пожалуйста, сюда! — закричал Маса.


Человек в повязке оглянулся, подошел. Вблизи стало видно, что это не пожарный. За поясом торчал танто в ножнах из кожи ската, на белой повязке алел солнечный круг и было написано «Хиномару-гуми». Раз «гуми» и короткий меч за поясом — это якудза. Маса припомнил, что во времена его юности в Токио был клан с названием «Хиномару». Должно быть, расширил территорию или вообще перебрался в Иокогаму.

Предводитель был молод, статен, густобров и горбонос — такому впору играть героев на сцене Кабуки. Он присел на корточки, попробовал сдвинуть обломок стены, покачал головой, крикнул своим:

— Эй, все сюда!

Подбежали остальные. Вожак скинул куртку с той же надписью, что на повязке. Тело у него было поджарое, мускулистое, всё в затейливых разноцветных татуировках. Самая большая — усатый единорог Кирин, поборник справедливости и враг всяческой неправды.

— Двое — упритесь ломами! Саперную лопатку мне!

Полез под руины. По камню заскрежетал металл, балка чуть дрогнула.

— Поднимай!

Минуту спустя расцарапанную, но в остальном вполне целую старуху вытащили из ловушки.

— Благодарствуйте, господин Сандаймэ, — поклонилась она спине с Кирином — чудесный спаситель уже удалялся. Его люди вернулись доламывать соседний дом.

— Кто это? — спросил Маса.

— Вы наверно нездешний? Это Сандаймэ, оябун нашего иокогамского клана «Хиномару».

«Сандаймэ» означало «третий в роде». Стало быть горбоносый молодец унаследовал свой возвышенный статус от отца и деда. Этим, видно, и объяснялась его молодость.

— Что ревешь? — накинулась свирепая старуха на мужа. — Бежим отсюда, идиот, пока не сгорели!

Она уволокла своего подкаблучника, а к Масе пристала мисс Турнип.

— Кто эти святые люди? Монахи?

— Это якудза. Настоящие якудза, — ответил Маса, гордясь своим происхождением.

— Скажите им, что я хочу остаться с ними. Я им пригожусь. На войне я работала в лазарете сестрой милосердия. Переведите!

— Дорогая мисс Турнип, якудза — это не монахи, это бандиты, — объяснила ей Наоми. — От них лучше держаться подальше.

— В Писании сказано: «Кто о ближних своих более, чем о себе, помышляет, с тем и Бог», — ответила на это миссионерша. — Желаю вам благополучно найти дочь, миссис Тревор. Я остаюсь.

Она решительно направилась к оябуну, еще издали крича ему что-то на своем чудовищном японском. Маса искренне посочувствовал якудзе. Отвязаться от мисс Турнип им будет непросто.

«Вот ведь вроде бы глупая, несносная курица, — думал он, уводя Наоми подальше от огня, — а сказала самое главное. Хорошие люди отличаются от плохих только тем, что о других заботятся больше, чем о себе. Значит, мисс Турнип хорошая? Хм. Однако чему удивляться? Разве новость, что хорошие люди могут быть очень неприятными, а плохие — очень приятными и что с первыми часто тяжелее, чем со вторыми?»

С Главной улицы они повернули на улицу Одавара, пока нетронутую пожаром, и, пробежав квартал, снова двинулись к речке, но и тут дорогу преградил огонь — проклятый ветер все время менял направление. Навстречу опять бежала охваченная паникой толпа, пришлось поворачивать обратно. «Наверх! Наверх! — кричали люди. — На холм Сэнгэн! Там безопасно!»

Стадо с топотом пронеслось мимо. Хотел бежать за всеми и Маса, но опять увидел такое, что застыл.

На пустом тротуаре в покосившейся инвалидной коляске сидел старик Должно быть, отлетело колесико, и калеку бросили.

— Куда вы опять? — крикнула миссис Тревор.

Но Маса уже бежал назад. Вид неподвижной фигуры его поразил. Старик был не японцем, а европейцем, причем несомненно русским. Это было видно по интеллигентской бородке, по пенсне, по холщовой панаме, в которой бывало сиживали на подмосковных верандах дачники. Из газет Маса знал, что в Иокогаме немало русских эмигрантов, ожидающих визы в Америку и Австралию, так что в самом факте ничего удивительного не было, но на фоне горящей японской улицы этот чеховский персонаж выглядел фантастично — будто в машинерии бытия что-то сдвинулось и перепуталось.

Еще удивительнее была поза инвалида. Он сидел, удобно откинувшись назад, положив ногу на ногу, а вблизи оказалось, что человек еще и улыбается — спокойно, снисходительно, будто наблюдает не конец цивилизации, а некое забавное, не вполне пристойное представление.

— Вас бросили? — крикнул Маса, присаживаясь на корточки, чтобы осмотреть поломку.

Старик нисколько не удивился, что японец обращается к нему по-русски.

— Почему бросили? Сам отпустил. Зачем погибать тому, кто хочет жить?

— Переломилась ось. Не починишь. Можете обхватить меня за плечо?

Человек поморщился.

— Не вижу смысла. Пыхтеть, кряхтеть, падать. И ради чего? На холм вы меня все равно не затащите. Благодарю за приглашение, но не стоит. Ступайте, сударь, ваша дама волнуется.

— Но вы сгорите!

— Нет, — безмятежно ответил удивительный инвалид. — Я задохнусь. Поверьте, это менее неприятно, чем моя повседневная жизнь. А уж в свете этих обстоятельств, — кивнул головой на горящий город, — тем более. Мне нисколько не жаль расставаться с таким миром. Скорее нужно пожалеть тех, кто здесь останется.

— Господи, мы же погибнем! — истерично взвизгнула миссис Тревор. — Вы взялись меня сопровождать! Вы за меня отвечаете!

И потащила Масу прочь от улыбающегося старика.

Следующий мост через Оокагаву тоже обвалился. Пришлось сделать еще один зигзаг. Лишь третий по счету мост, Нисинохаси, хоть и покривился, но устоял. Осторожно ступая по растрескавшемуся покрытию, Маса провел спутницу над водой, которая, отражая пламя, была похожа на поток расплавленной лавы.