Просто Маса

* * *




Поздним вечером новоиспеченный слепец шел по ярко освещенной улице Гиндза. Тренировался. Постукивая палочкой по асфальту, иногда зажмуривал глаза. Пытался представить, каково это — не видеть автомобилей, трамваев, электрических вывесок, горящих витрин, красивых женщин (они, как нарочно, попадались буквально через одну). Вселенная, состоящая из одних звуков и запахов, получалась решительно нехороша. Звуки — грохот, скрежет, шуршание, обрывки никчемных разговоров — были несимпатичны, запахи — бензин, резина, подгорелое масло, пропотевший дневной жарой воздух — активно неприятны. Все-таки правы буддийские вероучители: текучий мир — одна обманчивая видимость.

Свернул в переулок, после Гиндзы показавшийся темным, хоть здесь и светились фонари. Судя по номеру (вывески не было), клуб «Тиресий» располагался в скучном, странном здании с заложенными кирпичом окнами. Хотя на кой здешним посетителям вывеска и окна? Дверь была, но совершенно не импозантная, какую следовало бы иметь столь фешенебельному заведению. Удивительнее всего, что отсутствовала ручка. Как же открыть-то?

Но когда Маса дунул в костяного гермафродита дверь открылась сама. За нею была чернота. Из нее донесся очень тихий и очень приятный голос:

— Добро пожаловать, дорогой гость.

Быстро нацепив хитрые очки, дорогой гость для убедительности постучал палочкой по земле и шагнул внутрь.

Где-то неблизко играла веселая музыка — модный танец чарльстон. В мерцающем сиянии иконоскопа маячил немолодой господин в смокинге и бабочке, с вежливой полуулыбкой на неподвижном, будто деревянном лице. Кончик тонкого носа чуть подергивался, как у принюхивающейся собаки, ноздри раздувались.

— Позвольте тросточку. И шляпу — если вы в шляпе.

Слева виднелась вешалка для головных уборов, справа подставка для тростей. Их тут было, как ружей в казарме.

— Вы у нас впервые. Должно быть, недавно вступили. Я метрдотель Хомэросу. Прошу любить и жаловать.

Нормальный японский метрдотель уже десять раз низко поклонился бы, а этот даже не шелохнулся. Но это была не самая большая странность. Даже совсем не странность, с учетом специфики клуба.

— Откуда вы знаете, что я здесь впервые?

Известно, что слепые иногда умеют распознавать тончайшие индивидуальные особенности голоса, но ведь Маса пока не произнес ни слова.

Улыбка Хомэросу стала чуть шире.

— У меня очень развито обоняние. Как у легавой собаки или у полицейской ищейки. Раз вдохнув аромат, я запоминаю его навсегда. У каждого человека свой неповторимый букет. А уж ваш — такой интригующий, что ни с кем не спутаешь..

— И чем же я пахну? — насторожился Маса.

— Если не считать пиво «Асахи», суси с лососем и нежирным тунцом, маринованную редьку, салат из водорослей... — очень точно перечислил его обеденное меню метрдотель и слегка запнулся. — ...Вы пахнете силой, храбростью, странствиями и мужественным одиночеством с привкусом тоски по тому, чего не вернуть.

Э, брат, да с тобой нужно держать ухо востро, подумал Маса. А гений обоняния продолжил:

— Как прикажете к вам обращаться? У нас многие выбирают особое клубное имя, позаимствовав его у кого-нибудь из великих предшественников.

«Каких предшественников?» — чуть не спросил Маса, но сообразил: наверное, великих слепцов. «Хомэросу» — это ведь Гомер.

— Лучше зовите меня... «мистер Чарльстон».

Оркестр наяривал так задорно, а сердце в предвкушении увлекательной ночи так азартно билось, что ноги пританцовывали сами собой.

— Проводить вас к столику, Тярусутон-сан?

— Гдe вся публика, туда и ведите.

— Дайте руку. Я буду считать шаги вслух, — предупредил Хомэросу. — Впрочем, у нас тут всё устроено очень просто и удобно. Только один поворот.

Поскольку музыка звучала негромко, Маса ожидал, что зал находится на изрядном расстоянии либо впереди какие-то плотные двери, но через десять шагов, за первым же углом, засияла широкая арка, сразу за которой зеленели, розовели и голубели призрачные столики. Просто джаз-банд, оказывается, играл удивительно тихо. Должно быть, слишком резкий шум мучителен для слуха здешних завсегдатаев, догадался Маса.

Людей в зале было порядком. Многие сидели поодиночке, но были и компании. У стены, например, целая стайка молодых женщин.

— Предпочитаете посередине или у стены?

«Где получше обзор», — едва не ляпнул Маса.

— Посередине, чтобы всё слышать.

— Позвольте руку. Вот здесь приборы, здесь салфетки. Пепельница и спички. Хотя вы ведь не курите... А это наше меню.

В ладонь легла совершенно белая картонка, покрытая выпуклыми точками.

— Обратите внимание на третью позицию. Новинка от нашего шефа — пальчики оближете! Мэтр Араго — француз из Парижа. Потерял зрение на войне, а до того работал в знаменитом ресторане. Потом научился готовить заново, и лучше прежнего. Его блюда особенно славны своими изысканными ароматами. А имя мастер взял в память о великом путешественнике Жаке Араго, который, даже ослепнув, продолжал исследовать мир.

Выслушав это любопытное, но бесполезное для расследования сообщение, Маса решил, что пора переходить к делу.

— Прошу вас впредь меня жаловать, — произнес он стандартную в такой ситуации формулу направленной в будущее благодарности. — Это вам.


Протянул купюру из средств, выделенных банком на расходы. Метр принял бумажку деликатно, двумя пальцами за уголок, и все равно моментально определил, что это десятка. Вряд ли он когда-либо получал столь щедрые чаевые.

— Ооо, безмерно благодарен! — (А всё равно не поклонился.) — Чем еще могу я вам помочь, Тярусутон-сама?

— Расскажите мне про гостей. Кто здесь сегодня? — для разбега спросил Маса.

Хомэросу наклонился к самому уху. Шептал еле-еле, пришлось напрячь слух. Еще и чертова музыка мешала Она уже не казалась Масе тихой.

Рассказ был такой:

— За соседним на запад столиком — знаменитый массажист Иино-сенсей, который в клубе известен как Такэда Нобутика. Ну, помните по урокам истории: это слепой сын князя Такэды Сингэна, покончивший с собой, чтобы не попасть в плен к Оде Нобунаге.

— Как же, как же, — кивнул Маса, в своем трудном детстве учившийся только бандитским наукам.

— За столиком на северо-северо-западе... — (Там потягивал коктейль бриллиантиновый щеголь с хризантемой в петлице.) — Сидит Эротосфен-сан, наследник торгового дома «Ёцукоси». Очень богатый и очень веселый господин, с экстравагантными манерами. Он учился за границей, поэтому иногда бывает груб. Заранее прошу за него извинения.

— Он что, увлекается математикой? — спросил Маса, знавший западную историю, особенно научную, лучше отечественной. — Ведь грек Эратосфен первый рассчитал окружность Земли.

— Нет, он эротоман, увлекается эросом... Обратите внимание на господина, который отсюда на юго-востоке, через два столика. Это Тиресий-сенсей, прославленный гадальщик. Вы, конечно, слышали про него. Один из отцов-основателей нашего клуба. Мы даже названы в его честь.

На седобородого отца-основателя Маса посмотрел с особым вниманием, хотя вообразить почтенного старца карабкающимся на банковские ячейки было затруднительно.

— На юг от вас господин Отани, главный специалист парфюмерной фабрики «Канэбо». Взял себе имя в честь Отани Ёсицугу — слепого самурая, который после разгрома при Сэкигахаре спросил: «Мне уже пора делать харакири? А то я не вижу»... Ах да, у стены на юго-юго-западе супружеская пара. Оба музыканты. Счастливо прожили вместе сорок восемь лет, состарились. Собираются прожить еще два года, а на золотой юбилей вместе уйти из жизни — красиво, на берегу моря, как герои пьесы «Самоубийство влюбленных на Острове Небесных Сетей». И зовут их так же: Дзихэй и Кохару.

Маса поглядел на голубков с завистью. Есть же люди, которые заранее все планируют. Молодцы. Придумали, как обмануть одиночество.

— Советую вам потом подойти к большому столу на дальнем востоке, где всегда сидят наши красавицы. — Гомер говорил про молодых женщин, с самого начала привлекших внимание Масы. — Если какая-то из них вам придется по вкусу и обонянию (шутка сопровождалась хихиканьем), можно договориться за умеренную цену. У нас имеются отдельные кабинеты.

Здешние жрицы любви Масе красавицами не показались. Совсем наоборот. Но в этом мире несомненно существовали какие-то свои каноны красоты. Метрдотель подтвердил эту догадку:

— Такие чарующие голоса, такие волшебные пальцы, такая шелковая кожа! А какими они пользуются благовониями!

Если зажмуриться, то, возможно, будет интересно, подумал одинокий, но не отказавшийся от жизненных радостей ронин. Однако отвлекаться на жизненные радости сейчас было не время.

Пожалуй, пора брать быка за рога.

Тихий стук.

— Ах, я уронил свой свисток! — воскликнул Маса.

— Не беспокойтесь, я поищу.

Гомер присел на корточки, стал шарить по полу. Пальцы несколько раз чуть не коснулись костяного Тиресия, и Маса носком ботинка тихонько отодвинул фигурку подальше.

— Какой я неловкий. Скажите, а что делать члену клуба, если он потерял свой ключ?

— Ничего страшного. Просто постучите в дверь и назовите свое имя. А можно и не называть. Теперь я узнаю вас просто по голосу. Как и любого другого из членов... Не могу найти. Придется позвать официанта. У них есть специальные проволочные грабли на случай, если кто-то что-нибудь уронил.

— Вот он, нащупал! А кто-нибудь из членов клуба в последнее время терял Тиресия? — небрежным тоном поинтересовался Маса — и внутренне замер, как рыболов, готовый дернуть натянувшуюся леску.

— Нет.

Метр пыхтя поднялся.

Какое разочарование! Крючок пуст.

— ...Из членов клуба никто. Но такие же брелки есть у всех, кто здесь работает. И наша джазовая певица Мари-сан позавчера пришла без ключа. Где-то обронила. Ничего, я ее впустил.

— У вас есть и джазовая певица? — сладко поинтересовался Маса. — Как это современно! Где же она?

— Вот-вот появится. Сейчас как раз без трех минут полночь — У Гомера кроме уникального обоняния организм, кажется, был еще и оснащен встроенным хронометром. — Ровно в двенадцать она выйдет и споет одну песню. Всегда только одну, и никогда не исполняет на «бис». Некоторые специально приходят, только чтобы послушать этот номер. Мари-сан поразительно талантлива, она вам понравится!

— Не сомневаюсь, — улыбнулся сыщик и отпустил полезного человека, искренне его поблагодарив.

Расследование оказалось недлинным и приближалось к концу.





* * *