Рабыня страсти

— Я виделась с госпожою Захрой, Ома. Она уже ревнует — впрочем, как и все остальные… Я всей кожей ощущала их ненависть!

Ома уже подогревала на жаровне мятный чай. Она насильно всунула в руки госпожи фарфоровую чашечку.

— Выпей. Тебе нужны силы, много сил, госпожа. У тебя был тяжелый день, и он еще не кончился… Наджа, мы уже целую вечность ничего не ели!

— Тотчас же принесу! — мальчик рванулся к дверям.

— Наджа! — остановила его Зейнаб.

— Да, моя госпожа?

— Я уже сказала тебе, что если ты предашь меня, то я тебя уничтожу. Но не успела сказать, что щедро награжу за преданность… Ведь ты наверняка родился свободным, подобно мне самой. Тебе повезло, что ты пережил операцию…

Юноша кивнул:

— Я из племени руми, с побережья Адриатики. Меня пленили пять лет назад, тогда мне было двенадцать… Двое моих братьев умерли под руками хирурга. Да и я, как мне потом сказали, с трудом избежал смерти… Мое имя переводится как «спасенный». А здесь я вот уже два года. Я понимаю, почему ты выбрала среди прочих именно меня, госпожа, но, сделав это, ты вознесла меня высоко. Одного взгляда на тебя достаточно, чтобы понять: калиф полюбит тебя. Твой успех — это и мой успех, добрая госпожа. Я стану служить тебе преданно и верно.

— Привлечь внимание мужчины под силу любой дурочке, — сказала Зейнаб. — А вот удержать мужчину способна лишь умная женщина, Наджа. Ты понимаешь меня?

Мальчик впервые улыбнулся.

— Я не подведу тебя, госпожа! — пообещал он и поспешил на кухню.

— Интересно, можно ли ему доверять? — спросила Ома. — Это совсем не то, что Мустафа…

— Он будет служить мне верно, пока я не перейду дорогу госпоже Захре… — сказала Зейнаб по-кельтски. — В гареме владычествует она, а вовсе не калиф, моя Ома. Мы не должны ни на секунду забывать об этом. Госпожа Захра — спутница калифа вот уже долгие годы, он любит ее и доверяет этой женщине. Если мне повезет, то на краткое время я привлеку внимание калифа, может быть, даже рожу ему дитя, но королевой останется госпожа Захра. Наджа станет преданным и верным моим слугой, но, если мальчику придется выбирать, он предпочтет Захру. Поэтому не распускай при нем язычок!

— Как ты думаешь, придет к тебе калиф нынче вечером? — спросила Ома. — Мне он показался лихим мужчиной…

— Он придет, — уверенно сказала Зейнаб. — Когда он снял с меня вуаль, я видела его глаза… А когда я повстречала Захру нынче в бане, она сказала, что владыка заскучал и нуждается в развлечении. Она сказала так, разумеется, чтобы меня унизить… Чтобы дать мне понять, что она — царица его сердца, а я — так, мимолетное увлечение…

— Это жестоко, госпожа… — сочувственно сказала Ома.

— Но это же сущая правда, маленькая моя! Вряд ли удастся мне снискать вечную любовь властелина, но, возможно, мне повезет, и я рожу от него. Тогда мы с тобою будем здесь в полной безопасности — и конец одиночеству! Уж я постараюсь на славу…

Воротился Наджа, неся поднос с блюдом дымящегося риса, смешанного с обжаренными аппетитными кусочками куриной грудки. Рядом стояла чаша нежного йогурта с плавающими в нем зелеными виноградинками. Здесь же был добрый ломоть теплого хлеба и ваза с фруктами. Наджа осторожно поставил свою ношу на медный столик, подле которого расположились девушки. Вытащив из необъятных своих одежд серебряную ложечку, юноша сперва отведал риса с цыпленком, потом йогурта… Удовлетворенно кивнув, он вручил девушкам по чистой ложечке и знаком объявил, что можно смело приступать к трапезе.

— Я обязан пробовать все, что тебе подается, госпожа Зейнаб, — сказал Наджа. — Здесь, в гареме, яд — излюбленное оружие. Хлеб я лично извлекаю из печи, и фрукты отбираю сам, а вот прочие блюда готовят повара на кухне… Мы не имеем права быть безоглядно доверчивыми — как, впрочем, и не можем обезопасить себя совершенно… Но даже в случае, если вам не посчастливится, знайте: лейб-медик калифа Хасдай-ибн-Шапрут знает универсальное противоядие. Маловероятно, что ты умрешь, госпожа, но можешь серьезно пострадать…

Зейнаб страдальчески сглотнула. Этого Карим не открыл ей… Карим… Она поклялась себе, что никогда больше не произнесет этого имени, никогда больше не вспомнит о нем, и вот, солнце еще не зашло, а она снова думает о Кариме… Каким волшебным был тот месяц в Убежище!.. Там были только он и она… Еда появлялась на столике, словно по мановению волшебной палочки. Графин с вином всегда был полон-до краев… Они беседовали, любили друг друга, совершали дивные прогулки в горы… Она желала всей душой, чтобы это блаженство никогда не кончалось. Зная, что это невозможно, она втихомолку призывала смерть, но та не приходила… Выбор оставался за ней, но Зейнаб не была слабовольной дурочкой, подобной несчастной Лейле. Выбирая между жизнью и смертью, она, не колеблясь, выбрала жизнь, пусть даже без Карима. Конечно, это выбор сильного — но в ее жилах течет кровь Сорчи Мак-Дуфф! И ни один мужчина, пусть даже это Карнм-аль-Малика, не стоит того, чтобы из-за него умирать. Она никогда не перестанет любить его, но всегда будет предана калифу, своему господину…

И все же Зейнаб глубоко и прерывисто вздохнула… В конце концов они с Каримом возвратились на его виллу, и оттуда все те же носилки отвезли ее на борт «И-Тимад». Они пересекли Кадикский Залив и вплыли в устье Гвадалквивира, а оттуда уже рукой было подать до Кордовы… Карим не касался ее с тех самых пор, как они покинули Убежище. И никогда больше не коснется, с грустью думала Зейнаб. Она заставила себя встряхнуться. Все позади…

Кончено! Перед нею новая жизнь, а если ей повезет, то и новое счастье!

Она взяла из вазы какой-то фрукт и впилась белыми зубками в сочную мякоть. По ее подбородку тотчас же потек сладкий сок.

— Это что такое? — спросила она Наджу. — Вкусно…

— Да это же слива, госпожа! Разве в твоей стране они не растут?

— Нет, в Аллоа и в помине нету слив… Только яблоки, да кое-где растут груши. И все… — объяснила она.

Они закончили трапезу, и Наджа унес поднос. Потом принес чашу с благоухающей водой для омовения рук.

Зейнаб поднялась.

— А теперь мне необходимо отдохнуть, — объявила она и удалилась в спальню.

— Ты уже выбрала для госпожи наряд для сегодняшнего вечера? — спросил Наджа у Омы. Девушка кивнула:

— Но она настолько хороша, что вовсе не нуждается в украшениях. Наденем простой шелковый кафтан, надушим волосы гарденией и распустим их… А кафтан я уже выбрала под цвет ее глаз.

— Замечательно, — согласился Наджа. Раздался стук в дверь. Юный евнух поспешил отпереть. В дверях стоял другой евнух, протягивая Надже шелковый пакетик. Наджа не мог сдержать волнения, передавая сверточек Оме.

— Что это? — спросила изумленная девушка.

— Подарок от калифа. Ома! Это означает, что владыка непременно посетит госпожу нынче же вечером! Вот она и привлекла его внимание — так скоро! О таком я еще не слышал! Ни одной невольнице подобное пока не удавалось… Быть ей последней любовью властелина, я предчувствую это, — возбужденно говорил евнух.

В шелковом свертке обнаружилась огромная, без единого изъяна округлая розовая жемчужина.

Темные глаза Наджи устремились на Ому. Это был знак!

***


В дверь никто не постучал. Она просто распахнулась — и вошел калиф. Ома и Наджа просто-напросто подпрыгнули, но тут же согнулись в три погибели.

— Где госпожа Зейнаб? — вежливо вопросил калиф.

— Она уединилась в спальне, повелитель, — тихо отвечала Ома, опустив глаза.

Калиф кивнул. Затем открыл двери спальни и вновь без стука вошел.

…Она услышала, как он входил. Теперь стояла, почтительно склонившись и ожидая высочайших повелений. Калиф закрыл за собою двери и устремил на девушку долгий взгляд… Зейнаб не шелохнулась. Она едва дышала, вдруг ощутив, что по-настоящему напугана, но лицо ее ничего не выражало. Она застыла, словно прекрасная мраморная статуя.

— Я уж было подумал, что мне привиделась твоя сияющая краса, — наконец прервал калиф это тягостное молчание, — но ты живая, Зейнаб, ты настоящая! Ты существуешь! Разденься, моя красавица. Твое полуобнаженное тело нынче поутру возбудило во мне любопытство. Я желаю видеть тебя всю.

Тон владыки был весьма требовательным, и вместе с тем казалось, что он сдерживается изо всех сил. Властное лицо его красноречиво свидетельствовало, что калиф привык к немедленному повиновению. В этот момент, словно для того, чтобы ее приободрить, он улыбнулся, обнажив ровные и белые зубы. Теперь он был без тюрбана, волосы его и в самом деле оказались светлыми, слегка рыжеватыми, а глаза, осененные светлыми ресницами, сияли голубизной.

…Как странно, подумала она. Доселе она уверена была, что все мавры черноволосы и темноглазы, а вот же ведь… Пальчики ее принялись медленно расстегивать жемчужные пуговки кафтана. И вот последняя жемчужинка легко выскользнула из шелковой петельки. Кафтан распахнулся.

Взгляд калифа словно загипнотизировал девушку, она едва дышала.

Прежде чем она успела сбросить с себя одежду, он своими руками распахнул шелковые полы. Кафтан легко соскользнул на пол с тихим шуршанием. Абд-аль-Рахман отступил на шаг и стал внимательно любоваться изгибами ее изящного юного тела.

— Где, во имя всех семи джиннов, этот пройдоха Донал Рай отыскал столь изумительное создание? — вырвалось у калифа.

— Меня привез к нему норманн, викинг, — отвечала Зейнаб, изумленная тем, что не потеряла дара речи. — Он совершил набег на обитель, куда меня отослали мои родичи…

— Так ты была христианской монахиней? — голубые глаза устремились на грудь девушки, калиф с трудом удерживался, чтобы не прильнуть лицом к этим нежным благоуханным холмам…

— Нет, мой господин. Должна была бы стать, но я успела лишь приехать туда. В тот же самый день я стала добычей северянина, — объяснила Зейнаб.

— Что за жестокое, слепое и бесчувственное существо измыслило для тебя такую участь? — в голосе калифа звучали злобные нотки. — Запереть столь прекрасную деву в монастырских стенах! Быть девственницей до конца дней своих! Но Аллах велик — ты попалась на глаза Доналу Раю!

Зейнаб рассмеялась, не удержавшись, — настолько неподдельна была искренность калифа. Вне сомнений, он страстный человек…

— У меня есть сестра-близнец, мой господин, — принялась она рассказывать. — Мы похожи, словно две капельки родниковой воды, но она считалась старшей. Отец наш умер еще до нашего рождения. Мы были единственными его детьми. В силу обстоятельств было решено, что Груочь, сестра, выйдет замуж за сына правителя, нашего соседа, а меня отошлют в обитель. Так порешили в самый день нашего появления на этот свет, мой господин. Никто не в силах был изменить нашей доли…

— Но разве нельзя было подыскать и для тебя мужа? — изумился калиф…Аллах, какие волшебные волосы! Он жаждал ощутить их мягкость на своем обнаженном теле…

— Это создало бы проблемы. Муж мой вправе был бы потребовать половины отцовских угодий, мой господин. А лаэрд — наш сосед — хотел, чтобы все без остатка досталось его сыну и наследнику, Я не могу его винить… Наши семьи враждовали долгие годы. А свадьба сестры положила конец кровавой распре. Мне же самое место было в обители…

— Тебе самое место в моих объятиях, — твердо сказал калиф. — Ты принадлежишь мне, мне одному, моя красавица! — Он привлек девушку к себе. Приподняв подбородок двумя пальцами, калиф поцеловал девушку, впервые пробуя на вкус ее губы… Глаза его затуманились желанием, когда язык его скользнул по нежным губкам.

— М-м-м-м, ты — изысканное лакомство, — объявил он. — Ты создана лишь для наслаждения. Для этого Аллах сотворил тебя! Твое предназначение — дарить наслаждение и наслаждаться… Я искусный любовник — ты очень скоро это поймешь. — Одна рука его принялась ласкать ее левую грудь. — Я уже наполовину влюблен в тебя. Ты распаляешь мою плоть так, как никому не удавалось вот уже многие годы… Сердце мое взывает к твоему, Зейнаб! — Ладонь его ласкала ее лицо, а чувственный низкий голос — мятежную душу:

— Ты страшишься меня, моя дивная? Не нужно! Покорись воле моей — и я буду благосклонен.

— Я страшусь твоей силы и власти, мой господин, — призналась она. — Но не думаю, что сам ты страшен…

— Ты достаточно мудра, чтобы уловить разницу, — с улыбкой отвечал он. Руки его обхватили тонкую девичью талию. Рывок — и вот она уже на постели. Вновь отступив, он полюбовался ею.

— Покажись мне хорошенько, Зейнаб… Она медленно вытянулась, покорно позволяя ему любоваться своей наготой. Ее поразило, насколько этот страстный мужчина держит себя в руках… Она перевернулась на живот.

Рука его ласково скользнула по ее дивно очерченному заду.

— Словно прелестный юный персик, — сделал он девушке комплимент. — А отверстие между этими соблазнительными половинками еще девственно? — Ладонь владыки ласкала шелковистую кожу.

— Учитель Страсти сказал, что войти в него первым — твоя привилегия, мой господин, но я готова принять тебя. — Зейнаб изо всех сил сдерживалась, чтобы не задрожать. В движениях этих пальцев сейчас ощущалось нечто почти грязное, низменное…

— Хорошо! — отвечал он. — Теперь повернись ко мне лицом, моя прелестная. — Я знаю, что ты в состоянии дать мне во сто крат больше наслаждения, нежели любая из наложниц, но сегодня я хочу, чтобы ты была просто женщиной. Я буду любить тебя, а ты подчиняться мне во всем, и мы вместе насладимся… — Он помог ей подняться с постели.

— Ты не найдешь женщины более покорной и жаждущей усладить тебя, чем я, господин мой, — пообещала ему Зейнаб. Какая она глупая, что так занервничала! Калиф вовсе не чудовище. Он очень мил, а то, что он для нее чужой… Ну и что из этого? Она не просто его собственность. Она Рабыня Страсти, и помнит свято свой долг.

Он быстро разоблачился, кафтан его соскользнул на пол, туда, где уже лежала ее одежда. Затем отступил на шаг, предоставляя ей в свою очередь возможность рассмотреть его тело.

— Можешь глядеть на меня. Женщина должна знать тело господина так же хорошо, как и свое собственное.

Она изучала его с серьезным выражением лица. Да, первое впечатление не было обманчивым. Он не строен, как Карим, напротив, коренаст. И все же рельефная мускулатура не заплыла жирком. Она знала, что калифу за пятьдесят. Но это тело словно противоречило здравому смыслу… Он привлекателен и крепок. Кожа светлая, без всяких следов растительности. Торс короток, а сильные ноги стройны и длинны. Мужской орган хороших размеров и приятен глазу. Зейнаб вновь взглянула в глаза калифу.

— Ты красив, мой повелитель… — сделала она ему комплимент в свою очередь.

— Мужские тела, — сказал он, вполне довольный услышанным, — лишены изысканной красоты, присущей женским, прекрасная моя. И все же когда они сливаются, то получается то, что нужно… — он заключил ее в объятия и принялся пылко ласкать нежные груди, словно мальчик, впервые в жизни коснувшийся запретных плодов.

Зейнаб на мгновение закрыла глаза. Не так, совсем не так касался ее тела Карим… Мысль эта, вместо того чтобы опечалить девушку, отрезвила ее. Да, их преступная взаимная любовь — величайшее несчастье, но ведь оба они знали, что добром это не кончится… И она не опозорит Учителя в глазах владыки. Она должна стяжать ему славу — ведь это он научил ее страстно отдаваться мужчине. Ради них обоих она должна быть выше всяких похвал. Ведь она не какая-нибудь девственная дурочка, мечтающая о чистой и вечной любви…

Она сосредоточилась всецело на прикосновениях его рук к своему телу. Возможно, они чересчур пылки, но тем не менее нежны. Губы его нашли ее рот — страстный и чувственный поцелуй заставил ее содрогнуться. Она инстинктивно ответила на лобзанье — что ж, хоть он и чужой для нее, но сумел-таки распалить ее чувства! А она было подумала, что это невозможно… Похоже, кое-чему Карим все-таки ее не обучил — ничего, она сама до этого дойдет…