Рабыня страсти

— Теперь все зависит от их собственных сил, — тихо произнес Карим. — Они могут прожить от нескольких часов до нескольких суток. А тот, кто умрет последним, сможет насладиться незабываемым зрелищем: вскоре налетят хищные птицы и выклюют глаза его товарищам…

— Надеюсь, это будет вон тот, толстый, — сказала Зейнаб. — Это он избивал Инигу. Ок худший из них… Молю Небо, чтобы он подольше страдал!

Вид мучений умирающих, казалось, утишил боль, рвущую ее сердце. Зейнаб знала, что этого она никогда не забудет — но справедливость восторжествовала. Праведный суд свершился, и Инига отомщена. Позор ее смыт кровью этих троих подонков, которые так безжалостно терзали ее…

В течение следующих нескольких недель Хасдай-ибн-Шапрут помогал Кариму уладить все государственные дела, в которых со времени гибели Хабиба-ибн-Малика царил полнейший хаос. Зейнаб же всецело посвятила себя приготовлениям к свадьбе Омы и визиря, Аллаэддина-бен-Омара. В то время, когда Зейнаб томилась в плену, друг Карима припер-таки Ому к стенке… А когда воротилась Зейнаб, Аллаэддин явился к ней с нижайшей просьбой.

— Ты должна убедить ее выйти за меня! — говорил он. — Я люблю ее всем сердцем. Я ведь так и не женился в надежде на то, что она сменит гнев на милость и вернется ко мне, госпожа моя Зейнаб! Но я уже не юноша — мне ведь за тридцать! Если я хочу иметь сыновей, мне надо как можно скорее взять жену!

— Я уже давно объявила ей, что дарую ей свободу, и советовала выйти за тебя, — отвечала Зейнаб. — Она ведь осталась со мною лишь потому, что я уезжала в далекую незнакомую страну, где никого не знала… Теперь же у меня есть Нази и маленькая дочка, принцесса… Я вовсе не хочу лишать ее счастья, которое она наверняка изведает, став твоею женой! Я поговорю с нею — но ничего не могу тебе обещать, мой господин. Ома так же независима в суждениях, как и я сама… Уверен ли ты, что хочешь иметь такую жену? Она ведь не переменится…

— Я не хочу никакой другой жены! — искренне воскликнул Аллаэддин, приложив руку к сердцу в знак клятвы. А потом Зейнаб вцепилась в Ому:

— Любишь ли ты его?

— Люблю, — отвечала Ома. — Но и тебя тоже, добрая моя госпожа.

— Если ты любишь его, — отвечала Зейнаб, — тогда ты должна выйти за него замуж. — Она завладела руками подруги:

— О-о-о, моя Ома, не будь ты дурочкой! Я ведь тоже люблю тебя. Более близкой подруги у меня никогда не было — но рядом с Аллаэддином-бен-Омаром ты изведаешь истинное счастье! Ты получишь свободу и завидное положение в обществе — ведь ты будешь супругой главного визиря! У тебя будет много детей, а я ведь знаю, что ты об этом мечтаешь. Но главное: у тебя будет любовь достойного человека! Не отказывайся от всего этого лишь ради того, чтобы остаться при мне. Ома! — глаза Зейнаб наполнились слезами. — Дражайшая моя Ома, если бы Судьба подарила мне то, что дарит тебе, я была бы счастливейшей женщиной в мире!

— У тебя есть Нази.., и Мораима… — медленно сказала Ома.

— Мы с Нази друзья, и, безусловно, за это я благодарна Небу. Я должна жить так, как предназначено мне Богом, но ты вовсе не обязана делить со мною мою судьбу, моя добрая Ома! Я хочу, чтобы ты начала новую жизнь, став женою Аллаэддина-бен-Омара и матерью его детей. За то, что само идет тебе в руки, я душу бы заложила! Но в моей жизни не будет более любви… Единственный человек на свете, которого я люблю, не может любить меня. Судьба невероятно благосклонна к тебе, моя Ома. Если ты и в этот раз отвергнешь ее щедрый дар, то до конца дней своих будешь терзаться раскаянием! А я.., я скажу только, что таких дур земля еще не рождала!

Ома залилась слезами:

— О-о-о, госпожа, сердце рвется пополам! Я хочу, я жажду стать женою этого чернобородого негодяя, но мысль, что для этого мне надлежит тебя оставить, просто невыносима! Ну кто приглядит за тобою, кто утешит…

— Я попрошу Нази приказать прочесать все невольничьи рынки и отыскать невольницу родом из Аллоа, — сказала Зейнаб. — Она, конечно, не заменит мне моей дражайшей Омы, но займет при мне свое место. Выходи за визиря, Ома! В конце концов, учти: ты тоже не молодеешь! Тебе уже шестнадцать, а в твоем возрасте я была уже матерью Мораимы! — поддразнила подругу Зейнаб. — Если ты будешь тянуть кота за хвост, то визирь вынужден будет найти себе молоденькую и свеженькую женушку!

— Будто кто-то польстится на него, на этого чернобородого злыдня! — Ома улыбнулась дрожащими губами:

— Но все вправду будет хорошо? Ты не будешь страдать, если я выйду за него и покину тебя?

Зейнаб крепко обняла подругу.

— Ты не покидаешь меня, Ома, — уверила она девушку. — А теперь беги и объяви «злыдню»о своем решении. В твоей власти сделать его счастливейшим из смертных! Я дам за тобою богатое приданое, а Нази проследит, чтобы выкуп за невесту был достойным!

— Ты вполне уверена, что охотно отпускаешь Ому? — спросил Хасдай-ибн-Шапрут, лежа с Зейнаб ночью в постели.

— Она любит его… — последовал тихий ответ. — Никому не дано права попирать любовь, хотя многие посчитают меня сентиментальной дурочкой. Не будешь ли ты так добр договориться о брачном выкупе за нее? Это будет для нас величайшей честью… Да, нам понадобится еще и имам, дабы засвидетельствовать ее официальное освобождение и заверить брачный договор.

— Я попрошу князя поговорить с имамом, а сам займусь переговорами о выкупе… — Он двумя пальцами приподнял с подушки золотой локон Зейнаб. — Расскажи, что ты сделала с Али Хассаном… Что это было за безумное наслаждение, которое убило его?

— Али Хассан сам убил себя, — апатично промолвила Зейнаб. — Сердце его дотла сожгла похоть, мой господин… Мне кое-как удавалось держать его на безопасном расстоянии до той самой ночи, когда вы отыскали нас наконец. В конце концов мне пришлось уложить его в постель… Я связала ему руки и ноги шелковыми шнурами. Потом прибегла к сладкой пытке, которая у любящих вызывает обоюдный восторг, но для Али Хассана явилась смертным приговором — хотя я и не предполагала…

Он притянул ее золотую головку к самому своему лицу и, нежно целуя ее, прошептал:

Сделай со мною то же, что и с Али Хассаном, моя обожаемая маленькая злодейка!

— А не боишься, что тебя постигнет та же участь, господин мой? — поддразнила Нази втайне шокированная Зейнаб. Его карие глаза пристально глядели на нее:

— Я ничего не боюсь…

Будь на месте Нази другой, Зейнаб нашла бы способ увильнуть, но Хасдая обуяло острейшее любопытство… Она поднялась с ложа и принесла свою золотую корзиночку. Порывшись в ней, она вынула два шелковых шнура и связала Нази. Начала она с того, что присела поверх его бедер и принялась поигрывать собственной грудью. Зачарованный, он наблюдал, как она сунула пальчик в рот, пососала, а потом стала водить им вокруг сосков, которые на глазах твердели…

Затем она начала мучительно-сладко ласкать его, а когда он вполне возбудился и уже силился высвободиться, Зейнаб села так, чтобы он мог как можно лучше ее видеть — и стала забавляться со своею тайной жемчужинкой, покуда дыхание ее не стало прерывистым, а щеки не окрасились румянцем… Хасдай изо всех сил силился разорвать прочные шелковые путы, обуреваемый мучительным желанием тотчас же овладеть этим дивным телом — и тут Зейнаб, смилостивившись, опустилась на его трепещущий член и принялась медленно двигаться. Когда же терпение его истощилось, Зейнаб освободила его от шнуров и, опрокинув ее на спину, Нази яростно проник в нее, и вскоре вместе они достигли райского блаженства…

После, сжимая ее в объятиях, он говорил:

— А что еще ты скрыла от меня, моя дорогая? Какие еще сладкие игры тебе ведомы? В следующий раз я сам свяжу тебя — и исполню роль палача. Ты не возражаешь?

— Мой господин, дарить тебе наслаждение — это мой долг…

— Да будет так! — торжественно провозгласил Нази и почти тотчас же уснул, утомленный и удовлетворенный…

Зейнаб какое-то время лежала без сна, но когда поняла, что ей не удастся уснуть, встала и надела простой кафтан из белоснежного шелка. Выскользнув из покоев так тихо, что шитые золотом портьеры даже не колыхнулись, она оказалась в саду. Была ночь полнолуния, и серебряный диск таинственным светом своим заливал окрестности. Она шла медленно, вдыхая аромат роз, никоцианы и своих обожаемых гардений… Ночь была теплая, и легчайший ветерок слегка поигрывал ее золотыми волосами…

…Она должна взять себя в руки. Душою и сердцем подготовиться к возвращению в Аль-Андалус — и к долгой жизни, полной страсти без любви…

…Я больше не хочу быть Рабыней Страсти, вдруг поняла Зейнаб, Впервые она, пусть даже мысленно, позволила себе произнести эти слова! Я хочу быть женою Карима, матерью его детей… Я отдала бы все, что имею, за это райское счастье! Я согласилась бы до конца дней своих прожить в шатре из грубой козьей шкуры, есть с деревянных тарелок, если Аллах снизошел бы к моим мольбам! Как ненавижу я свою жизнь!..

…Нет, надо выкинуть из головы эти дикие мысли, решила Зейнаб, вспомнив, что вскоре обнимет свою драгоценную малютку. Теперь ее жизнь — это Мораима. Сюда она никогда больше не возвратится, не увидит больше его… Было несказанно мучительно для обоих быть так близко друг от друга и общаться лишь по-приятельски… Но еще хуже было покоиться в объятиях Нази, зная, что Карим тут, в этом же доме… О, зачем, зачем она вернулась в Алькасабу Малику, призрачный город воспоминаний об ушедшем счастье?! Ома… Ради Омы она вернулась… Или нет?


Зейнаб вдруг замерла, ощутив в саду чье-то присутствие, и тотчас же поняла, кто это, поняла сердцем, даже прежде, чем он окликнул ее по имени…

— Зейнаб!

Силуэт его вырисовывался в лунном свете, падавшем на складки кафтана, такого же белоснежного, как и у Зейнаб. Волосы его были зачесаны назад, красивое лицо открыто взору…

— Прости меня, мой господин, за то, что я невольно нарушила твое уединение, — быстро сказала Зейнаб и повернулась, чтобы уйти. Но на плечо ее властно легла сильная рука.

— Не уходи… — тихо сказал он. — До сих пор нам так и не представилось случая поговорить с глазу на глаз.

Ты счастлива?

Она, не поворачиваясь к нему, бросила через плечо:

— Я состоятельная женщина, хоть и рабыня. У меня прекрасный добрый господин — это Нази, могущественный покровитель — сам калиф Кордовы, и дитя, которое я обожаю всем сердцем.

— Ты счастлива? — повторил он.

Она резко обернулась и зло бросила прямо ему в лицо:

— Нет! Я несчастлива, Карим-аль-Малика! Я никогда не буду счастлива вдали от тебя! Вот! Вот я и сказала тебе это! Тебе стало легче от того, что ты слышал? Теперь ты счастлив?

— Я не был счастлив ни единого мгновения с тех самых пор, как расстался с тобою, — отвечал он.

— О, господин мой! — в отчаянии закричала она. — Что проку в этом для нас обоих? Я не могу быть с тобою, ты не можешь мною владеть… Так найди же себе жену, пусть она народит тебе сыновей — продолжателей династии: ведь об этом мечтал твой отец! Я очень скоро ворочусь в Аль-Андалус вместе с моим господином. Будь уверен: я не совершу больше опрометчивого поступка — мы не увидимся никогда!

— Твой господин… — с горькой усмешкой повторил Карим. — Ты даришь ему блаженство, Зейнаб. Его сладкие крики хорошо слышны ночами здесь, в саду… Я доволен, что так славно тебя вышколил…

В то же мгновение ее маленькая ручка отвесила ему звонкую пощечину. Столь же стремительно Карим обнял ее, ища губами ее рот, а найдя, он приник к ее губам жадным горячим поцелуем. Сердце ее едва не разорвалось, когда она ощутила прикосновение такого знакомого тела — губы ее невольно раскрылись, жадно отвечая на лобзанье… Но тотчас же, опомнившись, она отвернулась. По щекам ее градом катились слезы, а аквамарины глаз, словно омытые соленой влагой, почти с ненавистью глядели на него.

— Зейнаб… — шепнул он, чувствуя, что и его сердце вот-вот остановится от счастья и муки. Она вырвалась из его объятий.

— Ты куда более жесток ко мне, чем даже Али Хассан! — тихо и твердо сказала она. — Как ты мог. Карим? Как мог ты так безжалостно пронзить мне сердце? Я никогда не прощу тебе этого!

И она стремительно убежала, легкой тенью мелькнув по ночному саду, на цыпочках пробралась в их с Хасдаем покои… Вся дрожа, она скинула одежду и тихонько скользнула в постель. Нази лежал тихо, стараясь ровно дышать, делая вид, что крепко спит, но он видел сцену, разыгравшуюся в ночном саду, и она потрясла его, хоть он и не расслышал слов… Теперь же Рабыня Страсти лежала подле него, мучительно стараясь подавить рыдания…Он решил дознаться правды, но поклялся себе, что ни о чем не спросит ее, пока они не вернутся в Аль-Андалус.

Свадьба Омы и Аллаэддина-бен-Омара была весьма скромной. У визиря не было родственников, кроме престарелого отца. Обряд же омовения невесты совершила сама Зейнаб. Ома не восседала на золотом троне среди роскошных свадебных даров, подобно Иниге, да это было и к лучшему: так удалось избежать мучительных для всех воспоминаний. Визирь же с отцом. Карим и Нази отправились в мечеть, где имам, уже предварительно переговоривший с кади и удостоверившийся, что брачный договор в порядке и согласие на брак имеется с обеих сторон, торжественно объявил Аллаэддина и Ому мужем и женой. Затем все четверо вернулись во дворец. После непродолжительного празднования Аллаэддин увез молодую жену в свой новый дом — это был свадебный подарок Карима лучшему другу. Его старый отец, Омар-бен-Тарик, собирался переселиться к молодым и наслаждаться видом подрастающих внуков. Ома сразу же покорила сердце старца.

— Она удивительно хорошенькая.., и очень добра и ласкова, — сказал он сыну. — К тому же широка в бедрах… Такой только рожать и рожать!

— Когда мы отплываем в Кордову? — спросила Зейнаб Хасдая в тот же вечер.

— Тебе так не терпится? — задумчиво спросил Нази.

— Мы в отъезде вот уже четыре месяца, мой господин. Князь совершенно окреп и вполне способен встать во главе правительства, дабы прибавить славы нашему владыке калифу. Ома устроена. Я скучаю по дочке… А в Кадикском заливе по осени частенько штормит…

— Об этом говорил мне и князь, — ответил Нази. — Поэтому мы по суше доберемся до Танджи, а оттуда по морю рукой подать до Джабал-Тарака. Оттуда недалеко до Кадикса, а там уже мы взойдем на борт нашего судна в устье Гвадалквивира. Ну а если ты все еще хочешь, то мы можем остановиться в Севилье — ты посмотришь город, моя дорогая. Помнишь, я обещал тебе это по пути в Малику?

— Я просто хочу домой, — ,тихо сказала Зейнаб.

— Но ведь путешествовать без служанки ты не можешь, — напомнил он.

— Я хочу рабыню, мою соотечественницу, Хасдай. В Алькасабе Малике мы такой не отыщем. К тому же я вполне способна сама о себе позаботиться — даже после того, как столько лет прожила в холе и праздности. В носилках я вполне могу ехать в одиночестве. Еду мне будут приносить, а в бане я прекрасно смогу самостоятельно вымыться…

— Тогда мы можем отправляться завтра, — сказал Нази. — Сакалибы, как добрые воины, могут сняться с места в любой момент. И я тоже.

— Но я не могу, к несчастью, — вздохнула Зейнаб. — Нужно упаковать все мои вещи. Я завтра же пошлю за Омой — она мне поможет. Послезавтра я буду готова, мой господин.

— Дай невесте хоть два дня, дабы насладиться семейным счастьем, моя дорогая! — улыбнулся Нази. — Хоть я и уверен, что Ома тотчас же явится на твой зов, но помни: она тебе больше не служанка. Почему бы не отложить отъезд хотя бы на неделю? К чему эта горячка? К тому же я хотел бы проехаться с князем по всей Малике, дабы удостовериться, что теперь все в полном порядке. Не возражаешь, если покину тебя в одиночестве? Мы выедем завтра поутру и будем отсутствовать несколько дней.

— Я не дитя и скучать не стану, — ответила Зейнаб. — Мне еще непременно надо к серебрянику — хочу привезти Мораиме какую-нибудь диковинку.

Когда Ома через несколько дней прибыла, чтобы помочь Зейнаб со сборами, та была счастлива видеть подругу. Обе вместе быстренько увязали тюки и сложили платья в сундуки. У Омы была масса новостей.

— В гареме две премиленькие служаночки, — трещала она. — Одна родом с острова, именуемого Крит, а другая — румийка. Их преподнес мне на свадьбу свекор. Какой же это милый старик, Зейнаб! А когда мы с Аллаэддином сообщили ему о малыше, он заплакал от радости! О-о-о, как это чудесно — иметь семью!

— О малыше??? — изумилась Зейнаб. — А ты мне об этом ничего не говорила… Ома лукаво хихикнула:

— Ну.., понимаешь, когда мы с Аллаэддином встретились, то.., ну, словом, дали волю рукам — и не только рукам… Я знала о том, что понесла, еще до твоего пленения, госпожа.

— И все же собиралась вернуться со мною в Кордову! — с нежным упреком сказала Зейнаб. — Ах, Ома, Ома! Ни одна из женщин на всей земле не может похвалиться лучшей подругой, чем ты у меня! Я буду скучать по тебе, но утешаться тем, что ты счастлива. — Увидев слезы на щеках Омы, она ласково отерла их, приговаривая. — Ну-ну, нельзя тебе теперь огорчаться! Расскажи-ка лучше о своем новом доме. Сколько там слуг? Помни: с ними надобно быть строгой, но справедливой. Дом очень велик?

— Хозяйством заправляет евнух, — начала Ома. — Но в гареме евнуха нет. Я сказала Аллаэддину, что не нужно специально для меня покупать его — это лишняя трата… Есть повар, служанки-уборщицы и десяток отборных стражников-сакалибов. Аллаэддин говорит, что не может допустить повторения трагедии своего друга, и поэтому проявляет бдительность. Вокруг дома роскошный сад со множеством фонтанов. Это дивный уголок — и.., о, я так счастлива! — И впрямь прелестное личико ее сияло от счастья. Вдруг она вновь хихикнула. — То и дело думаю, как бесилась бы эта ведьма, матушка Юб, прознай она о том, что с нами сталось! Уверена; она искренне полагает, что мы драим полы в какой-нибудь придорожной таверне в Эйре, а хозяин измывается над нами! Так жаль, что нельзя послать ей весточку!