Рабыня страсти

— Передай их тотчас же имаму, пусть он незамедлительно совершит церемонию. Ежели женщина едет сюда, то, должно быть, она согласна на этот брак. Ты проследишь за всем. Таким образом, когда она прибудет сюда, то будет мне уже не невестой, а женой. Потом запри ее в гареме. А когда я вернусь, то нанесу ей визит и объясню, какой ценою заплатит она за то, что стала супругой князя Малики!

— Карим, умоляю тебя, сжалься над этой несчастной! — взмолился Аллаэддин. — Помни: она всего лишь слабая женщина! Она — пешка в руках калифа. Это, должно быть, какая-нибудь смазливая бедняжка, попавшая в гарем владыки, или же дочка какого-нибудь вельможи, жаждущего благосклонности Абд-аль-Рахмана… Она покорна чужой воле — у нее просто-напросто нет выбора! Не будь с нею жесток!

— Я не жесток, Аллаэддин. Да полно, разве ты ничего не понял? Снова начинается пытка… Женщину, которую я не знаю, да и не хочу знать, навязывают мне в жены. Как могу я любить ее, если мое сердце до краев полно одной-единственной, имя которой Зейнаб? Любое воспоминание о ней причиняет мне неописуемую боль… Я люблю ее. И буду любить всегда. Для меня более не существует женщин. И хочешь сказать, что ты этого не понимаешь, старый мой дружище? Ты ведь не желал никого, кроме Омы… Аллаэддин-бен-Омар глубоко вздохнул:

— Это святая правда. Карим… Но если бы Аллах не возвратил мне возлюбленную мою Ому — я нашел бы в себе силы взять в дом жену. Пусть я не любил бы ее так, как Ому, но есть ведь еще и долг перед старым моим отцом, перед всем моим родом… Мы с тобою давние друзья, Карим-аль-Малика, — посему говорить я с тобою буду предельно откровенно. Ты — последний мужчина в роду. Твой долг — зачать сыновей, а долг твоей будущей жены — их родить, дабы не прервался славный род ибн-Маликов. Жизнь сыграла с тобою злую шутку — это правда. Судьба навек разлучила тебя с твоей единственной любовью. А подумал ты о Зейнаб? Разве она не страдает? И все же она, слабая женщина, свято исполнила свой долг — вначале с калифом, а затем с Хасдаем-ибн-Шапрутом. Любил ли ее Абд-аль-Рахман так, как ты? А любит ли ее Хасдай? Зейнаб же не рыдает, словно малое дитя, у которого отняли любимую игрушку. Она делает то, что велит ее чувство долга, — так же должен поступить и ты, князь. — В голосе визиря уже звучала злость. — Пора бы тебе перестать жалеть самого себя и начать выполнять завет покойного родителя. Веди себя как истинный князь Малики!

Карим глядел на друга, изумленный жестокой правотою его слов.

— Просто все произошло чересчур быстро… — безнадежно бросил он. — Я еще не готов к новому браку Визирь согласно кивнул:

— Я поприветствую невесту от твоего имени, господин мой, а ты тем временем побудь в Убежище, и.., да снизойдет желанный покой на твою душу! Возможно, калиф и поторопился — но ведь в этом нет вины твоей невесты, правда? Она едет сюда, преисполненная надежд, как всякая невеста. А если она к тому же совсем юна, то еще и напугана, и крайне взволнована. Ей же ведь предстоит выйти замуж за неизвестного и остаток дней прожить на чужбине. С твоего разрешения я пошлю Ому навестить ее в гареме до твоего возвращения…

— Да, — кивнул Карим. — Это будет мудро… Друзья тем же вечером отправились к верховному имаму Малики в сопровождении кади. Имаму были предъявлены брачные договоры, и он, внимательнейшим образом их изучив, совершил брачную церемонию. Таким образом, невеста, не ступившая еще на берег Ифрикии, стала уже женою, не подозревая об этом. На следующее же утро Карим в сопровождении полудюжины воинов отправился на охоту в горы, а тем временем визирь его и друг поспешил в Танджу навстречу свадебному поезду. Путь, который караван преодолел бы за целых три дня, Аллаэддин и его сакалибы проделали всего за полтора.

Правитель Танджи сердечно приветствовал их. Он был уже в курсе скорого прибытия княжеской невесты — поскольку погода стояла славная, то наутро она должна была уже быть в городе.

На рассвете солнце не застили облака — погода была необычна для поздней осени. Морская гладь была словно гигантское зеркало, в которое загляделись голубые небеса, завороженные собственной красою. И вот раздался предупреждающий крик наблюдателя с самой верхушки минарета главной мечети Танджи — на горизонте показался корабль. Визирь с правителем города поспешили в гавань, чтобы там дождаться прибытия княжеской невесты.

— Вы, конечно же, заночуете здесь? — спросил правитель Аллаэддин-бен-Омар. — Госпожа наверняка измучена долгой дорогой. Она захочет отдохнуть. Знаешь ли ты, кто она такая, господин мой?

Визирь отрицательно покачал головой:

— Это даже странно… В письме калифа даже имени девушки не упомянуто. Там нет и ни слова о ее семье… Да и в брачном контракте…

— Возможно, до самого последнего момента из нескольких достойных девиц выбирали лучшую… — робко предположил правитель. — Столь важное решение не принимается ведь за одну минуту! Калиф оказывает князю великую милость, лично посылая ему невесту! — Пожилой араб обнажил в улыбке все свои белоснежные зубы. — Нет сомнений, что Карим-аль-Малика заслужил благосклонность нашего властелина! Какое это счастье для него, да и для всей Малики! Абд-аль-Рахман всегда добр и щедр к тем, кого высоко ценит. — Если не в словах, то в голосе правителя Танджи слышалась легкая зависть… Ведь, подобно любому наместнику калифа, он мнил себя много большим, нежели просто провинциальным князьком.

— Я верю тебе на слово, мой господин, — кротко ответствовал Аллаэддин. — Твои знания и опыт много превосходят мои — ведь, в сущности, кто я такой? Простой житель Малики… Уверен, князь будет весьма благодарен тебе за твою доброту. — Он улыбнулся и склонился перед наместником. Аллаэддину бен Омару приходилось уже сталкиваться с подобными людьми. Ключом к их сердцу была умеренная и ловкая лесть в сочетании с умелым же самоуничижением, Таким образом, правитель Танджи, считавший себя чуть ли не вторым человеком после калифа, остался вполне удовлетворен…

Корабль, на котором плыла Зейнаб в окружении судов поменьше, вошел в гавань Танджи. Скрываясь за занавесками в своей каюте, Зейнаб жадно вглядывалась в берег. Карим не приехал… Он наверняка в печали: да оно и понятно, ведь калиф прислал ему какую-то невесту, которая нужна ему как собаке пятая нога! Зейпаб улыбнулась собственным мыслям. Она заметила на берегу Аллаэддина-бен-Омара в сопровождении правителя Танджи.

— Наджа! — обратилась она к молодому евнуху. — Вон тот великан с роскошной черной бородой — это Аллаэддин-бен-Омар, визирь князя.

— Так это муж Омы! — понял Наджа. — Он очень хорош собою.

— Да… — улыбнулась Зейнаб. — Так вот, Наджа: когда он примется выпытывать у тебя, как меня зовут, — делай что хочешь, но не называй ему моего имени! Мне ужасно любопытно, узнает ли он меня… — Она лукаво хихикнула. — Думаю, Аллаэддин-бен-Омар меньше всего на свете ожидает увидеть именно меня, Наджа. Он, скорее всего, немного заинтригован…

— Такою я никогда не видел тебя прежде, моя госпожа, — с изумлением произнес Наджа. — Что с тобою? Зейнаб положила руку на плечо евнуха:

— Я вновь стала свободной, Наджа, и я еду к человеку, которого давным-давно любила и люблю… — Она кликнула Раби. — Принеси-ка мне, милая, сандаловый ларец с серебряной отделкой.

Когда служанка поспешила исполнить приказание, Зейнаб открыла ларчик и извлекла оттуда три пергаментных свитка с печатями трех разных цветов.

— Подойдите все сюда, — сказала она слугам. Потом вручила каждому по свитку: с печатью темно-зеленого цвета — Надже, с красной печатью — Аиде, и с синей — Раби.

— Перед самым отплытием из Кордовы я ходила к кади и официально освободила всех вас, — объявила им Зейнаб. — Это ваши вольные. Надеюсь, вы станете продолжать служить мне, но, если у кого-то из вас есть другие планы и надежды, я с радостью отпущу любого. Для меня было очень важно, чтобы все те, кто делил со мною рабство, разделил и мою свободу, и мое счастье.

Все трое были глубоко потрясены и на какое-то время онемели.

— Госпожа! — заговорил наконец Наджа от имени всех. — Мы ничем и никогда не сможем отблагодарить тебя за этот благословенный дар и великую милость. Что же до меня лично, я буду вновь преданно и верно служить тебе — лучшей хозяйки мне все равно не сыскать, — И я не желаю готовить ни для кого, кроме тебя, госпожа моя! — воскликнула Аида со слезами в черных круглых глазах.

— И я тоже остаюсь, — старательно и медленно выговорила по-арабски Раби, а продолжала уже на родном своем языке. — Ты добрая и милостивая леди, а в Аллоа, на родине, не видать бы мне лучшей доли! Там я жила бы в нищете, а закончила бы подзаборной шлюхой, отдаваясь за кусок хлеба…

— Спасибо вам! — просто ответила Зейнаб. — Наджа даст вам подробнейшие инструкции до выхода на берег. Скорее всего, мы проведем ночь тут, в Тандже, а наутро отправимся в Алькасабу Малику. А теперь, Раби, подай-ка мой яшмак — визирь вот-вот будет здесь.

Наджа быстренько объяснил двум женщинам, как им следует вести себя, а потом Раби помогла Зейнаб надеть розовато-лиловое платье с длиннейшими рукавами и плотным капюшончиком, закрывающим лоб по самые брови, а затем приладила шелковую вуаль, совершенно скрывшую лицо госпожи. Видны были одни лишь глаза… Непрозрачная вуаль не позволяла разглядеть черты молодой женщины.

Тут послышался стук в дверь, и Наджа поспешил отпереть.

— Я Аллаэддин-бен-Омар, Великий Визирь Князя Малики, — отрекомендовался вошедший. — Я послан, дабы почтительнейше приветствовать княгиню.

Наджа склонился перед визирем, одновременно изящным движением руки приглашая того пройти в каюту.

— Госпожа! — обратился он к Зейнаб, глаза которой были скромно потуплены. — Это посланник князя.

Она грациозно кивнула.

— О госпожа! — начал визирь с глубоким поклоном. — Меня послал мой господин, чтобы сопровождать тебя в твой новый дом. Поскольку до него три дня пути, мы эту ночь проведем в Тандже — ты сможешь отдохнуть в удобных покоях перед новой дорогой. А теперь разреши мне проводить тебя к носилкам. Там достаточно места и для твоих служанок.

— Госпожа благодарит тебя, — быстро заговорил Наджа. — Она просит у тебя прощения, великий визирь. Она женщина очень скромная и поклялась, что как звук ее голоса, так и ее имя услышит первым лишь ее жених. Посему она и молчит, но надеется, что все поймут ее и простят.

— Как это тонко, изысканно и очаровательно, — сказал визирь, подумав про себя, что это еще и по меньшей мере странно… А этот вежливый молодой евнух говорит так серьезно… — Тогда сойдем на берег, — вздохнул Аллаэддин-бен-Омар: добавить ему было нечего.

Правитель города приказал предоставить княжеской невесте роскошные апартаменты за пределами своего гарема, что несказанно успокоило и обрадовало Зейнаб. Она страшилась, как бы кто-нибудь из жен или наложниц наместника не узнал ее — ведь она уже прежде один раз была здесь…


— Договорись, чтобы я могла выкупаться в бане в полном одиночестве, — попросила она Наджу.

— В этом нет необходимости, хозяйка, — отвечал он. — При твоих покоях есть отдельная баня.

Наджа на службе у Зейнаб отъелся и поправился. Его гладкие розовые щеки лоснились, выгодно оттеняя блеск умных темных глаз. Во всей осанке его появилась некая важность: как-никак он был доверенным лицом весьма значительной персоны.

— Ты очень находчиво все объяснил визирю, — сделала ему комплимент Зейнаб. — Какой ты, оказывается, романтик, Наджа… — Она хихикнула. — Я и впрямь ни с кем слова не скажу, покуда не встречусь с женихом — и до тех самых пор никто не услышит моего имени. Аллах!

Если бы ты владел приемами стихосложения, ты создал бы эпическую поэму — не меньше! — Она от души рассмеялась. — Визирь будет веселиться, когда узнает правду, — он сам любитель доброй шутки! Ну, а теперь в баню, я до смерти истосковалась по душистой водице, а волосы мои насквозь пропитались морской солью…

Она скинула с плеч кафтан на руки подоспевшей Раби.

Ранним утром они двинулись из Танджи в Алькасабу Малику. Пожитки Зейнаб и ее роскошное приданое навьючили на верблюдов, а также погрузили на тележки, запряженные осликами. На визиря все это произвело сильное впечатление.

— Родственники твоей хозяйки на удивление щедры, — шепнул он Надже, который с серьезным видом надзирал за последними приготовлениями.

— О да, мой господин! — Наджа широко улыбнулся.

Зейнаб проследовала из своих апартаментов во двор, где села в крытые носилки. Она вновь с ног до головы была укутана в роскошные ткани и шитые вуали, а голова ее была низко опущена. Аллаэддин-бен-Омар не смог разглядеть не только цвета ее глаз, но даже не уразумел, сколько лет этой женщине и какого она сложения… Его все сильнее разбирало любопытство: какова же из себя молодая княгиня? Ну что же, недолго ждать: когда они достигнут Алькасабы Малики, Ома первым делом наведается к молодой, а дома все ему подробнейшим образом расскажет…

За время путешествия ничего примечательного не произошло. Вечером перед заключительным переходом визирь явился в палатку Зейнаб и объявил Надже, что желает переговорить с княгиней. Наджа почтительно проводил его к госпоже. Она села на стул, одетая в простой кафтан — но на голову было накинуто покрывало, а другое надежно скрывало лицо.

Аллаэддин-бен-Омар вежливо поклонился:

— Господин мой поручил мне объявить тебе, что, когда ты въедешь в город, ты будешь уже супругой Карима, ибн-Хабиба, высокородная госпожа. Брачная церемония совершен. несколько дней тому назад нашим верховным имамом. Брачные договоры составлены как надобно. Мой господин выражает надежду, что ты вполне этим довольна.

Зейнаб сделала знак Надже, тот склонился к самому ее лицу, прислушиваясь. Выпрямившись, евнух сказал:

— Моя госпожа весьма и весьма довольна, господин визирь. Она только желает знать, встретит ли князь собственной персоной ее свадебный поезд у ворот города.

Аллаэддин-бен-Омар чувствовал себя крайне неловко:

— Мой господин решил поохотиться на оленей и фазанов в горах, госпожа. Я, честно говоря, не уверен, что он поспеет к завтрашнему дню… Он страстный и азартный охотник — а ведь скоро начнется сезон зимних дождей. Он надеется, что ты поймешь его. Мне же поручено проследить, чтобы ты была устроена в княжеском гареме так, как подобает женщине твоего положения. Моя супруга Ома счастлива будет скрасить твое одиночество до возвращения твоего царственного мужа. Уверен, что у тебя возникнет масса вопросов, касающихся нового твоего жилища. Она даст любой интересующий тебя ответ.

— Моя хозяйка крайне признательна тебе, господин визирь..

Она с радостью примет у себя госпожу Ому, — объявил Наджа.

Когда же визирь удалился, евнух возмущенно воскликнул:

— Что же за манеры у этого князя, госпожа моя, если он даже не считает нужным встретить собственную невесту? Что это за человек?

— Гордец и упрямец, Наджа, — со смешком сказала Зейнаб. — Понимаешь, он объявил Нази, что никогда вновь не женится, ибо любит женщину, с которой разлучен навек, так вот: эта женщина — я. И его настроение резко переменится, как только он узнает всю правду. А в настоящее время он и вправду охотится в горах и весь пышет злобой, стремясь показать этой своей неведомой «невесте», кто тут господин!

На следующий день они въехали в город. К удивлению Зейнаб, все улицы запружены были народом: жители Алькасабы Малики приветствовали свою молодую княгиню.

— О, госпожа, какой радушный прием! — воскликнула Раби, на которую зрелище произвело особенно сильное впечатление.

Зейнаб также была тронута, но еще и глубоко взволнована: вот-вот она увидится с дорогой своей Омой! И Ома будет единственной, кому она откроет свое инкогнито до приезда Карима. О, уж кто-кто, а подруга ее умеет хранить секреты! Памятуя о преданности визиря своему князю, можно было ни секунды не сомневаться, что бедняга Аллаэддин, если бы жена ему проболталась, понесся бы стремглав в горы, дабы обрадовать друга. А Зейнаб до ужаса хотелось знать, когда терпение ее супруга истощится само собою…

Ее супруг! Теперь Карим ее супруг!

Процессия торжественно въезжала в ворота дворца, когда Зейнаб тихонько вскрикнула:

— Аллах! Я совсем позабыла о Мустафе! Стоит ему хоть раз меня увидеть, как игре конец! Он же свободно ходит по всему гарему! Аида, попроси Наджу прийти ко мне сразу же, как мы войдем в гарем!

Мустафа и вправду уже поджидал свою новую госпожу. Он выступил вперед, протягивая руку, дабы помочь ей сойти с носилок. Зейнаб грациозно ступила на землю, закутанная с ног до головы, с потупленными очами.

— Добро пожаловать в Малику, княгиня! — торжественно произнес главный евнух.

— Моя госпожа тебя благодарит, — тотчас же ответил Наджа и с превеликой вежливостью объяснил, почему княгиня не отвечает ему сама. Он вовсе не имел намерения с самого начала портить отношения с Мустафою, который был почти что домоправителем и весьма важной персоной.

Им ведь предстояло служить господам вместе.

Мустафа кивнул молодому человеку и в точности повторил слова главного визиря:

— Как это очаровательно…

Их проводили вовсе не в гарем, а совсем в другое крыло дворца. Зейнаб шепнула словечко Надже, и тот обратился к Мустафе:

— Уж не то ли это место, где была убита вся семья князя? Моя госпожа боится призраков… Мустафа повернулся к Зейнаб:

— О нет, княгиня! Старый гарем теперь заперт, и вся та часть здания вскоре будет разрушена. Твои же покои рядом с княжескими — жена должна почивать рядом со своим мужем. Мой господин считает, что тебе будет там удобно, а вскоре будет выстроена новая женская половина…