Ранняя пташка

Я промолчал.

– Ну же, – с улыбкой добавила Джонси, стараясь хоть как-то разбавить самые неприглядные истины о Зиме, – на твоем месте я бы не говорила о поедании лунатиков с Токкатой. Это очень деликатная тема.

Полноприводная машина Авроры по-прежнему стояла перед Консульством, там же, где я видел ее в последний раз. Эдди Танджирс и Блестящая Диадема, привязанные сзади, скатились в неподвижный Rigor torpis, защищаясь от холода.

– Так-так, – сказала Джонси, – еще двое для пенсионной программы Двенадцатого сектора.

– Это добыча Авроры, – возразил я, возможно, излишне поспешно. – Она собирается забрать их в «Гибер-тех».

– Ей следовало бы поторопиться. Трикл дежурит на входе. Я тебя найду.

Потрепав меня по плечу, Джонси забралась в машину Авроры.

Меня впустили в ударопрочные ворота. Внутри мало что изменилось. Отрывной календарь на столе показал мне, что до Весеннего пробуждения остается девяносто один день. В дальнем конце я заметил Лору, перебиравшую бумаги. Вопросительно посмотрев на меня, она приветливо помахала рукой, и я ей ответил. За столами стояла перегородка из матового стекла, за которой находился кабинет. На застекленной двери было выведено краской:

Мисс А. Токката

Глава Консульской службы 12 сектора



Сквозь матовое стекло Токката была видна как смутный силуэт, судя по всему, ведущий оживленный разговор по телефону. Я употребил слово «разговор», но на самом деле это скорее был гневный монолог. Стекло было звуконепроницаемое, поэтому голос звучал приглушенно и неразборчиво, и все же чувствовалось, что Токката кричит на своего собеседника, обвиняя его в некомпетентности, время от времени приправляя свою речь цветистыми ругательствами. Я внутренне напрягся. Предстоящая встреча вряд ли доставит мне удовольствие.

За столом стоял Джим Трикл, говорящий по телефону более сдержанным тоном. Он показался мне более жирным, чем при предыдущей встрече; только поручители могут позволить себе набирать вес Зимой. Подняв взгляд, Трикл улыбнулся и показал жестом, что скоро закончит.

– В настоящий момент у нас сорок четыре лишних зимсонника, что значительно превышает наши возможности размещения, – сказал он в трубку, – поэтому, если мы к концу недели не получим по крайней мере двести человеко-дней продовольствия, Старший консул придет к вам и стальной пикой лично выразит свое недовольство. – Последовала пауза. – Да, это ее точные слова, и я полагаю, что она, вне всякого сомнения, выполнит свою угрозу. Всего хорошего, сэр.

Положив трубку, Трикл хрипло откашлялся и повернулся ко мне.

– Итак, Уортинг, – усмехнулся он, – по словам Джонси, ты проспал по-крупному.

– У меня были проблемы с будильником.

– А то как же. – Он подался вперед. – Джонси что-нибудь говорила про меня?

– Нет, – солгал я, – ничего.

– Я собираюсь жениться на ней и пригласить производителя, но, похоже, в последнее время она передумала. Что скажешь?

Джонси не сказала, что Трикл заложил в брак контракт на генетические права. Это было очень спорное требование. Женщины нуждаются в широком генетическом разнообразии, и один только выбор партнеров не может это обеспечить. Ходили разговоры о том, чтобы закрепить это право на законодательном уровне. Я тоже понизил голос.

– Это очень серьезное решение.

– Знаю; был тут Консул, с которым она спала, но теперь, когда Коттона больше нет в живых, я надеюсь на то, что Джонси забудет про беспорядочные развлечения и прочно свяжет свои чувства со мной.

– Это… только один из многих вероятных сценариев, – осторожно заметил я.

– Согласен, – сказал Трикл, – но ты здесь, ты молод, и хоть видок у тебя не ахти, только без обиды…

– Я не обижаюсь.

– …вот я и опасаюсь, что твое самое привлекательное качество поднимет тебя в рейтинге Джонси.

– А какое мое самое привлекательное качество? – спросил я, охваченный любопытством.

– Ты – это не я. Обещай, что откажешь Джонси, если она станет с тобой заигрывать? И определимся сразу, под «заигрывать» понимается все, что выходит за рамки обычных отношений между коллегами: ужин вдвоем, гуляние под ручку по снегу, игра в «Клуэдо» и сочинение прошлых приключений. Особенно сочинение прошлых приключений. Ты согласен?

– Хо… хорошо.

– Отлично. Токката освободится, как только закончит разнос. Кофе вон там. Если у тебя есть какие-либо вопросы, выкладывай.

Трикл занялся бумагами, а я налил себе то, что он великодушно назвал словом «кофе». Я осторожно понюхал напиток. От него пахло сгнившими грибами, смешанными с керосином, и на вкус он был примерно таким же.

– Я еще не пью кофе, – раздался голос у меня за спиной, – и, если судить по внешнему виду и запаху, вряд ли когда-нибудь начну.

Это была Лора Строугер, заглянувшая, чтобы поздороваться со мной. Она уже слышала о том, что я проспал и про меня забыли, однако, в отличие от всех остальных, отнеслась она к этому с сочувствием, без издевки, что было приятно. Хотелось надеяться, что реакция Токкаты будет такой же.

– Грымза не появлялась? – спросил я.

– Пока что нет, – сказала Лора, – но у нас еще остается девяносто один день. Я собираюсь разложить по всем стратегическим местам в окрестности скомканное белье и внимательно присматривать за ним. Что скажешь об этом?

Достав из сумки моментальный снимок, она показала его мне. Я разглядел лишь занесенный снегом бугор рядом с газовым светильником. Я долго рассматривал фотографию.

– Она много двигалась?


– Почти совсем не двигалась, – ответила Лора, радуясь тому, что я проявил хоть какой-то интерес. – Морозогоблины славятся своим умением часами выжидать неподвижно, прежде чем наброситься.

– Наброситься на кого?

– Никто не знает, – широко раскрыв глаза, призналась Лора. – Именно этому и посвящены мои исследования.

Я вернул ей снимок.

– Это ведь пожарный гидрант, разве не так?

– Да, – убитым голосом подтвердила Лора, печально разглядывая фотографию, – практически наверняка. Трикл согласился принять в качестве доказательства фотографию, – добавила она. – У тебя есть фотокамера?

Я сказал, что фотоаппарата у меня нет, и тогда Лора вручила мне «Кодак», какой выдают Консулам, со свежим комплектом из четырех фотовспышек плюс еще два комплекта в коробке. Устройство грубое, но без батареек и аккумуляторов, что повышает надежность при отрицательных температурах.

– Снимай сколько хочешь, но только потом вернешь камеру мне. И еще: перематывай пленку осторожно, на холоде она становится ломкой.

– Разве Грымзу можно сфотографировать? – спросил я, запихивая фотоаппарат в рюкзак.

– Понятия не имею, – призналась Лора. – Я прихожу к выводу, что Зимний люд чем-то сродни нарастающим ночным страхам, которые придают физическое воплощение кошмарным образам, существующим в сознании. Поэтому мне будет гораздо сложнее представить Триклу доказательства. Первым делом нужно понять, эквивалентен ли экзистенциальный страх страху осязаемому, и если это так и он способен убить человека, будет ли это считаться доказательством?

– Тебе точно только шестнадцать? – спросил я. – Ты такая… смышленая.

– Очень снисходительное замечание, – обиженно надулась Лора, – но я тебя прощаю. У меня генетическое расстройство гипоталамуса, не позволяющее мне погрузиться в зимнюю спячку. На протяжении всего года я сплю по восемь часов в сутки. В то время как все мои знакомые совершенно бесполезно давили подушку, я расширяла свои знания и набиралась опыта. Мой интеллектуальный возраст ближе к двадцати двум годам. Это еще не делает меня мудрецом, но я уже определенно не подросток.

– Такое часто случается? Я никогда не слышал ни о чем подобном.

– Редко, – вздохнула Лора, – отсюда спор.

– Понимаю, это не мое дело, – сказал я, – но зачем соглашаться ставить на кон своего первого ребенка ради чего-то такого туманного, как Грымза? По-моему, это просто безрассудная глупость, прости за резкость.

Лора молча смерила меня взглядом.

– Не первого ребенка, – наконец медленно произнесла она. – Второго.

– И чем это лучше?

– А вот чем: когда мне было два года, родители продали опцион на моего первого ребенка ассоциации «Партвуд», чтобы расплатиться со своими игорными долгами. Опцион перепродавался несколько раз, пока в конце концов вместе с другими субстандартными условиями не попал к Джиму Триклу как часть облигации, обеспеченной обязательством деторождения. Мое генетическое расстройство сна означает, что я обладаю геномом, к которому проявляет большой интерес «Гибер-тех». Я предпочла не лицензировать свои генетические права, и мой неродившийся ребенок также будет обладать этим правом. Я не хочу, чтобы мои дети попали в «Гибер-тех», где из них сделают… даже не знаю… подопытных крыс.

– Сколько стоит опцион на первого ребенка?

– Трикл сказал «Гибер-теху», что хочет два миллиона евро, когда мне исполнится восемнадцать.

– Ты получишь половину. Таков порядок.

– Дело не в деньгах, и меня не могут заставить рожать детей – но я сама этого хочу, и если дети у меня будут, я… я хочу, чтобы они не были с рождения обременены всякими юридическими обузами.

– Хорошо, но у тебя же должно быть право обратного выкупа. С точки зрения закона право обратного выкупа должно быть всегда.

– Совершенно верно, но суд установил размер выкупа в пятьдесят тысяч, а у меня и одной тысячи нет.

– Значит, если ты проиграешь спор, – медленно промолвил я, – ты потеряешь генетические права на двух детей, вы с Триклом заработаете целое состояние, но «Гибер-тех» получит легальный доступ к двум детям, потенциально обладающим ценным геномом?

– Примерно так. Но если я выиграю, – добавила Лора, – никаких денег я не получу, зато сохраню права на своих детей.

– Ты очень храбрая.

– Нет, – печально произнесла она, – я просто девушка, у которой не осталось выбора и у которой были никчемные родители.

– Все могло бы быть гораздо хуже, – сказал я. – Они могли бы выставить тебя на продажу и продать все твои яйцеклетки на следующий день после того, как тебе исполнится шестнадцать, чтобы заплатить – не знаю, за новую крышу, пристройку к кухне и микроавтобус.

– Наверное. Но Трикл согласился только на такие условия. Грымза где-то рядом. Мне просто нужно получить какие-нибудь доказательства. Держи фотокамеру наготове, хорошо?

Спрыгнув со стойки, на которой она сидела, Лора жизнерадостно улыбнулась и вернулась к работе. Формально она была зимсонницей, но она честно зарабатывала свой хлеб. Существует огромная разница между достойными и недостойными бодрствующими.

Мой взгляд сам собой упал на стену, увешанную фотографиями пропавших без вести. Море лиц, и всех этих людей больше нет. Всех возрастов, обоих полов, никакой закономерности. Я разглядывал портреты, и мое внимание привлекла одна пара глаз, погребенных в нахлестнутой друг на друга пучине потерянных душ. Это были те самые глаза, которые смотрели на меня во сне с моментальной фотографии, на которой фотограф запечатлел нас с Бригиттой на Говере. Чарльз. Чарльз Бригитты. Протянув руку, я открепил фотографию от стены.

Пропавший мужчина работал санитаром в «Гибер-техе», и звали его, прочитал я, Чарльз Уэбстер. Он пропал без вести три года назад, вскоре после начала Зимнего сезона – приблизительно то же самое рассказывала о своем муже Бригитта.

И это было невозможно.

Я не мог узнать этого человека, поскольку не знал, как он выглядит. Сначала реальность, потом сон. Я почувствовал, как у меня снова начинает кружиться голова, и сквозь дверь в контору проникает пятнами солнечный свет, пробивающийся через крону раскидистого дуба. Я ухватился за стол, чтобы устоять на ногах, и постарался дышать размеренно и глубоко. Трикл не заметил случившийся у меня приступ наркоза, Лора погрузилась в бумаги, а Токката продолжала бушевать за стеклянной перегородкой. Я пытался успокоиться, повторяя: «Бригитта, Бригитта, Бригитта, Бригитта», чтобы унять нарастающую панику. Это сработало, и, несколько успокоившись, я мысленно прокрутил наиболее правдоподобный сценарий: я придал своему сну облик и имя Чарльза Уэбстера задним числом. И то, что его имя совпадало с моим, было чистой случайностью – и только.

– Что там у тебя?