Реанимация судьбы

И только тут Авдеев понял, что машины давно остановились, горит зеленый светофор, а эта женщина, конечно, не его мать. На ватных ногах он перешел дорогу, повернул к своему дому и, оказавшись в квартире, лег прямо на пол в коридоре, с трудом переводя дыхание. Дотянувшись до пакета, он вынул бутылку водки, отвинтил пробку и, захлебываясь, опустошил ее почти полностью. Сил подняться так и не нашлось.

Утром он не мог понять, почему так жестко голове и почему болит все тело. Открыв глаза, увидел лампочки на потолке, стены в декоративной штукатурке и не сразу понял, что находится не в спальне. Более того — на нем мокрая куртка, джинсы и ботинки. С трудом сев, Игорь увидел в зеркале большого стенного шкафа собственное отражение и ужаснулся — опухший, помятый, глаза красные, волосы всклокоченные. Валявшаяся рядом почти пустая бутылка из-под водки и пакеты с продуктами напомнили о вчерашнем, и Авдеев застонал. Растолкав продукты в ящики морозильной камеры, он пошел в ванную и долго терзал тело ледяными струями душа, чтобы хоть немного прийти в себя. Поездка на кладбище уже не казалась такой хорошей идеей, но другого времени не будет, а в оградке, наверное, все заросло травой, нужно ее вырезать и помыть памятник. Придется сесть за руль с перегаром, ничего не поделаешь — разве что зерен кофейных пожевать. Игорь не пил, и такие срывы случались крайне редко, теперь ему было нехорошо и физически, и морально, словно неотвратимо приближалось наказание за проступок.

К счастью, машин на трассе оказалось немного, и до кладбища Авдеев добрался относительно быстро. К обеду выглянуло солнце, над могилой отца шелестела еще не успевшими опасть желтыми листьями береза. Травы оказалось много, непросохшая, она плохо поддавалась серпу, который Игорь привез с собой. Расчистив все, помыв памятник, стол и скамейку, Игорь вынес охапки срезанной травы в мусорный бак и присел у могилы, глядя на отцовскую фотографию. Подняв глаза, он вдруг увидел, как в его сторону от заброшенной могилы с покосившимся крестом идет пожилая женщина. Присмотревшись, Авдеев узнал мать, привстал. Но женщина, поравнявшись с ним, бросила беглый равнодушный взгляд на могилу и прошла мимо, к дорожке, ведущей на выход с кладбища. Конечно, это была не его мать. Это просто не могла быть она.





Аделина


Сентябрь

К шлагбауму клиники я подъехала, когда уже начало темнеть. Не заезжая, припарковалась у будки охранника, вышла и, показав пропуск, пошла к административному корпусу. Надо бы поторопиться — дождь усиливается, а мне еще обратно ехать. И Матвею бы позвонить, чтобы не потерял — я не должна была сегодня так задержаться, но кто же знал. А он будет ждать меня с ужином и разложенными материалами для статьи. Как все сегодня наперекосяк пошло с самого утра… Может, не надо было вообще на работу ехать. Да теперь-то уже что…

Ноутбук в сумке лежал там, где я его оставила, — на столе у референта, даже странно, что она его никуда не убрала. Но приемная и мой кабинет на ночь запирались и сдавались на пульт охраны, так что Алла могла просто не придать этому значения.

На обратном пути я старалась не торопиться и держать дистанцию с идущим впереди автомобилем — это оказалась огромная фура с прицепом. Терпеть не могу тащиться по мокрой дороге за фурой, из-под колес которой беспрестанно вылетают водяные брызги, оседая на лобовом стекле и капоте моей машины, но обгонять при плохой видимости и непрекращающемся дожде тоже не рискнула. Ничего, скоро кемпинг, может, водитель свернет туда.

Я не сразу поняла, что происходит впереди, потому что фуру вдруг повело влево, словно водитель пошел на обгон, но в тот же момент раздался звук удара, и я, стараясь обогнуть начавшую тормозить фуру справа, чтобы уйти от столкновения на обочину, врезалась во что-то оказавшееся прямо передо мной. От удара меня откинуло сперва вперед, в раскрывшуюся подушку безопасности, а потом назад, и я почувствовала боль в затылке и шее и только затем — в животе. А потом вокруг все погасло.



Очнулась я от ощущения тряски — как будто лежу на каталке и меня везут по кочкам. Открыв глаза, увидела над собой низкий потолок, схватилась рукой за что-то металлическое и поняла, что это действительно каталка. Справа к моей руке тянулся прозрачный шланг капельницы, голова нестерпимо болела, я попыталась приподняться, но меня тут же вернули в исходное положение.

— Не шевелимся, а то капельницу вырвете.

— Куда… везете? — еле вывернула я, чувствуя, как каждый звук отдается в голове взрывом боли.

— В городскую больницу, уже недалеко осталось, — ответил женский голос.

— А… машина?

— Машина ваша на месте аварии осталась, но сумку и ноутбук мы забрали, вот они. — Молодая девушка в темно-синей куртке «Скорой помощи» показала мне обе вещи. — Не волнуйтесь, все цело. Как вы себя чувствуете?

— Голова… очень голова болит…

— А живот?

Я машинально положила левую руку поверх юбки:

— Тоже…

— Ничего, сейчас доедем, там врачи посмотрят.

— Я сама… врач…

— Тогда должны понимать, что лишних движений делать не нужно.

Фельдшер отвернулась, ища что-то в аптечке, а я вдруг вспомнила, что дома ждет Матвей и уже, наверное, с ума сходит.

— Девушка… позвоните моему мужу, пожалуйста… телефон в сумке…

Она вынула мобильный:

— Диктуйте номер.

Я продиктовала, она с серьезным лицом подождала ответа и спросила:

— Как обращаться?

«Матвей Иванович», — успела сказать я до того, как в трубке раздался голос мужа.

— Да, Мажаров. — Видимо, заработался, не увидел сразу, что звонок от меня.

Лицо фельдшера вдруг сделалось растерянным, и она протянула:

— Ой, Матвей Иванович… это вы?

— Это я. А с кем я говорю?

— Это Алина Глазкова, пятьсот вторая группа, лечебный факультет.


— А почему вы звоните с телефона моей жены? — насторожился Матвей.

Я протянула руку, чтобы забрать трубку:

— Матвей, ты только не волнуйся, хорошо?

— Впечатляющее начало. Уже не волнуюсь. Что случилось?

— Я, кажется, в аварию попала, но почти ничего не помню. Меня «Скорая» везет в городскую…

— Так, все, трубку фельдшеру передай! — оборвал муж.

Когда я передала трубку девушке, услышала:

— Алина, по существу скажите.

— Автотравма, сотрясение головного мозга, подозрение на тупую травму живота и повреждение шейного отдела позвоночника, — отчеканила фельдшер, чуть порозовев. — Состояние стабильное, средней тяжести.

— Я понял. Постараюсь быстрее подъехать. Вы далеко?

— Только въехали в город.

— Успею, — и Матвей сбросил звонок.

Алина вернула телефон в мою сумку и спросила:

— Вы действительно его жена?

— У вас мои документы, проверьте.

— А я его студентка. Учусь на дневном, но дежурю по старой памяти, да и деньги нужны. Ну, и практика хорошая. Вас не тошнит?

— Нет. Но голова очень болит, — закрывая глаза, призналась я.

— Вы ударились затылком о подголовник, вышло жестко. Ничего, сотрясение средней степени, пролежите недельку, прокапаетесь — пройдет.

— Все бы ничего, но у меня на понедельник операция назначена, — пробормотала я, понимая, что ни о какой операции речи уже не идет — куда я в таком состоянии… неизвестно еще, что с травмой живота. На ночь точно придется в городской остаться, а завтра посмотрим.

— Вы же пластический хирург, да?

Я кивнула.

— А я хочу на «Скорую» врачом вернуться, — сказала девушка, поправляя шланг капельницы. — После училища отработала три года, решила — надо учиться дальше.

— Правильно.

Поняв по моим односложным ответам, что мне явно не до разговоров, Алина умолкла, принялась заполнять сопроводительный талон — я слышала, как чуть поскрипывает шариковая ручка.

Голова болела все сильнее, но я не стала просить обезболивающее, чтобы не путать картину.

Сотрясение явно есть, тут девочка права — меня страшно тошнило, хорошо еще, что я ничего весь день не ела, может, хоть рвота не откроется.

К больнице мы подъехали, кажется, одновременно с Мажаровым, потому что первым, кого я увидела, когда дверь машины открылась, был именно он — с ключами в руке.

— Ну, ты даешь, — укоризненно покачав головой, произнес Матвей, помогая Алине выкатить носилки. — Как умудрилась?

— Да не помню, — поморщившись, буркнула я — соприкосновение колес носилок с асфальтом вызвало у меня новый приступ тошноты и головной боли. — Матвей, постарайся меня домой забрать.

— Еще чего! Пока диагноза четкого не будет, полежишь тут, даже не разговаривай со мной.

Я закрыла глаза — спорить с Матвеем бесполезно, а в присутствии его студентки еще и неэтично.

В приемном, разумеется, Матвея узнали — практические занятия он вел здесь, да и я тоже нередко появлялась в больнице для консультаций. К счастью, народа почти не было, ждать не пришлось, мне сделали снимки и — по настоянию дорогого супруга — ревизию брюшной полости, за что я ему была отдельно благодарна в самом негативном смысле этого слова. Теперь меня точно не отпустят, пока не уберут оставленный в полости дренаж.

— Ты не переборщил? — спросила я уже в палате, когда вся суета немного улеглась, а мне стало полегче после пары уколов.

— Прекрати, Деля. Ты сама хирург, понимаешь, что такое тупая травма живота.

— К счастью, я больше с этим не работаю. Ты бы позвонил Василькову, а?

— Завтра позвоню. Выходные ведь, что там без тебя случится?

— Мне нужно, чтобы он мой операционный план просмотрел и вместо меня кого-то поставил.

— Завтра позвоню, — повторил Матвей, — и он разберется за воскресенье. А ты лучше поспала бы.