Реквием по мечте

Не так давно, еще на «Контусе», слушая треки в своем телефоне, мне пришла в голову такая мысль: «Вечность говорит с нами языком музыки». Не помню, чье это выражение и существовало ли оно когда-нибудь прежде, но мне эта мысль показалась чрезвычайно правильной. Чем же еще может разговаривать с нами вечность, кроме того языка, который доступен всем?

Мы с удовольствием слушаем музыку, которой уже много столетий. Пройдут века, тысячелетия или даже тысячелетия тысячелетий. Сменятся народы, умрут одни языки и появятся другие, но вся та музыка, которая родилась много-много лет назад, по-прежнему будет понятна нам и близка. Не нам самим – нашим далеким потомкам. Знать бы еще, что именно вечность пытается ею сказать.

Если разобраться, любая музыка – всего лишь звуковые волны в определенной последовательности. Ее не существует без нас, она становится музыкой только в нашей личной вселенной – в мозге. У каждого в своей. Пока в нее не попадет, она остается лишь волнами, но не там. Что это, если не чудо, волшебство? Или язык вечности… Не самые правильные мысли, когда подкрадываешься к людям, которых страстно желаешь убить. Но других у меня и не было.



– Трое их, – прошептал Трофим.

– Вижу, – сказал я, прижимая приклад к плечу и вставая в полный рост, так мне будет удобнее. – Надеюсь, они последние.

Один из них все же ушел. Этого не должно было произойти, но это случилось. Не знаю, что стало тому виной, но точно не я сам. И глаз не подвел, и рука не дрогнула, в общем, не знаю.

– Жди! – сказал Трофим, перед тем как исчезнуть в «зеленке».

И я согласно кивнул, буду ждать. Потому что все куда-то ушло, сменившись полной опустошенностью, места в которой не нашлось ничему. Ни мыслям, ни желаниям, ни раскаянию за разрушенные вселенные, ни даже слуху и зрению. Обнаружь меня кто-нибудь в тот самый момент, ему было бы чрезвычайно легко со мною расправиться.

– Игорь! Игорь! – Я очнулся оттого, что Трофим тряс меня за плечо. – На вот, попей.

Фляжка была не его. Такая же алюминиевая, как и у всех нас, но не в суконном чехле.

К тому же воды в ней оказалось до самого горлышка. И еще – о чудо! – вода оказалась прохладной. Я пил, разглядывая пленника. Стоявшего на коленях мужика лет тридцати, с заросшим лицом, в замызганной армейской форме, с глазами, в которых метался ужас. И еще в них была крохотная надежда: ну а вдруг все обойдется? Вдруг?

Нет, не обойдется. Хотя могло бы. Если бы не тот самый ужас в глазах. За жизнь нужно бороться, а он тебя сковал, наполнил безысходностью и заставил покориться судьбе. А ведь у тебя был шанс, пусть в случае с Трофимом и крохотный. Но он был! Ты мог бы попытаться его убить. Но ты даже не пытался, иначе выстрелы я бы точно услышал. И потому теперь шансов у тебя уже нет.

Но что произошло со мной? Куда подевались все мои инстинкты самосохранения, которые заставляют нас бороться за жизнь до самой последней минуты и уходят только тогда, когда ресурсы организма полностью истощены? Вряд ли мне удастся найти ответ. А Трофим рассказывал:

– Иду я себе, вдруг вылетает он из кустов и кричит мне в самое ухо: дядя Сережа, сейчас я вам все расскажу! И прежде всего, зачем мы на вас напали. Правду ведь говорю? – подмигнул Трофим пленнику.

Тот закивал так часто и отчаянно, как будто одно только это могло спасти ему жизнь.

Трофим ткнул ему пальцем куда-то в район правой лопатки. Удивительно, но пленник повел себя так, как будто ему со всего маху ударили носком обуви куда-нибудь в печень: лицо его исказилось от боли, и он завалился на бок.

Самому мне известно штук двадцать точек на человеческом теле, при воздействии на которые возникает сильнейшая боль. Не всегда точно знаю их местонахождение, и некоторые, чтобы показать, пришлось бы нащупывать. Но ни одна из них даже близко не расположена там, куда ткнул его Трофим. Или Сергей, как он сам недавно оговорился. Я посмотрел на спину пленника, удачно повернутую ко мне. Возможно, у него там рана? Иначе откуда бы такая реакция? Затем на пустые руки Трофима. Ладно, оставим на потом.

– Мне интересно единственное, – обратился я к страдальцу, который уже начал приходить в себя. – Почему вы на нас напали?

Чтобы убрать возможных конкурентов? У них есть заказ на мою голову? На чью-то еще? Они узнали Грека, которого считают своим врагом? И услышал торопливый ответ:

– Телки у вас, – и быстро поправился: – Девушки. Чинзано прибежал сам не свой и давай рассказывать: «Там какие-то люди прутся, их немного, и если сделать все по уму, точно ведь всех положим!» А Вася Карабас ему в ответ: «Ну и на хрен они нам нужны? Ради чего своими шкурами рисковать?» И тут Чинзано выдает: «Чиксы у них классные, целых две штуки! Сиськи, фигурки – полный отпад! Нам здесь долго торчать, так что бабы точно не помешали бы». После этого все и завертелось. Нет, сам-то я категорически был против! – куда торопливее закончил он.

«Охотно верю, – кивнул я. – Именно так ты своим и сказал. А затем долго еще убеждал, но никто тебя не послушал».

Я посмотрел на Трофима, чтобы увидеть ответный взгляд. Все произошло не случайно – мы попали в засаду. Теперь, когда нас стало меньше, кто сможет утверждать, что подобного больше не повторится? По той же самой причине? Никто. Трофим скосил взгляд на пленника – что будем делать с ним?

«Что хочешь. Можешь даже на нем жениться», – пришла откуда-то злая мысль, пусть злиться на него у меня не было абсолютно никаких оснований.

Мне он больше неинтересен. Но убивать его не буду, давай уж сам. Не так давно пришлось убить нескольких. И все-таки у всех у них был шанс. Если разобраться, шанс куда больший, чем у меня самого.





Глава одиннадцатая




Трофим отсутствовал недолго, всего тринадцать минут. Привычку засекать по часам любое событие я перенял от Грека. Воспоминание о смерти которого заставило меня скрипнуть зубами. Конечно же напарник вернулся один. Со стороны, где он пропадал, не донеслось ни выстрела, ни вскрика, ни удара, ни даже стона. Но можно было нисколько не сомневаться – Трофим успел и выпотрошить пленника, и приговорить к смертной казни, и привести ее в исполнение.

Все и должно так быть. Здесь нет ни суда присяжных, ни чрезвычайной тройки, как нет ни обвинителей, ни адвокатов. Заслуживал ли тот смерти? Вполне возможно, что нет. Допускаю даже, он действительно был против нападения и на коленях умолял своих товарищей нас не трогать.

Ну и что из того? Мы обнаружили его не под благоухающим кустом местной розы, где он сладко спал. А среди тех, кто устроил засаду с единственной целью: убить мужчин и забрать женщин. Разве одного этого уже недостаточно?

Вполне допускаю, на его месте мог оказаться и я. Если бы Грек не взял меня к себе и мне пришлось бы примкнуть к другой группе людей, что непременно однажды произошло бы: в одиночку здесь не выжить. Пусть даже попал бы не в банду – так сказать, в кружок по интересам. Затем могло произойти нечто такое, что в одночасье превратило бы нас в бандитов. Например, удачно подвернувшийся шанс стать обладателями каких-нибудь местных ценностей, платой за которые стали бы чьи-то жизни.

К чему питать жалость к тем, кто мог и сам оказаться на твоем месте? И кто возьмет на себя смелость утверждать, что они и без твоей помощи не сдохнут уже завтра? Или даже сегодня? Нарвавшись на гвайзелов, геламон, тех же перквизиторов или любым другим способом? Ну и чего тогда их жалеть?

Именно так я и рассуждал бы через некоторое время, уже не пытаясь отмыть от крови запачканные по самые локти руки. Все мы любим находить себя оправдания и обязательно их находим. И занесла бы меня однажды судьба на побережье. В числе тех людей, которые на нас напали. Затем тот самый Чинзано, к тому времени, быть может, мой лучший дружок, закатывая глаза и капая слюной, взахлеб рассказывал: «Какие у них девочки! Какие девочки! Мм!» И я пошел бы вместе с другими, даже если бы совсем того не хотел. Чудом бы спасся, чтобы в конечном итоге угодить в плен. И сдохнуть от руки Трофима. Если бы не Грек.

– Пошли, Трофим. – Я посмотрел на положение солнца на небе. – Нам следует поторопиться.

Хотелось бы похоронить всех четверых, пока их лица не тронул тлен, что в здешнем климате произойдет быстро. Им конечно же разницы нет, но для меня самого почему-то это крайне важно.




– …А дальше что?

– Дальше возвращаемся в Радужный. – Голос мой был тверд, как и уверенность в принятом решении. Хотя я и был пьян.

Мы сидели за столом, сооруженным из филенчатых дверей. Красивых таких дверей, собранных из множества частей. Плашек, наверное. А может, и нет, не знаю. Моя недолгая работа плотником под руководством главы Хутора Ивана таких знаний дать не успела. Да и разные это занятия – плотник и столяр. Дверь конечно же была земного происхождения. Хотя чему тут удивляться? С Земли сюда переносятся и не такие вещи.

Лавки вокруг стола были сделаны уже здесь. Стесанные с двух сторон стволы деревьев. С нижней – чтобы устойчивей лежать на камнях, заменивших ножки. Ну а с верхней – для удобства сидения. Стоянка вообще была оборудована на редкость добросовестно. С полувзгляда можно понять, что пользуются ею часто и подолгу. Спальные места, очаг, навес, прикрывающий от лучей солнца, поскольку дожди здесь большая редкость. И маскировка. Натянутая где необходимо настоящая армейская маскировочная сеть.

Две лодки, вытащенные на берег. Одна – чуть ли не баркас с двумя парами весел, способная вместить сразу всех нас даже в прежнем составе. И другая, куда меньше. Как выразился Демьян – разъездная.

Лагерь располагался у подножия утеса, на вершину которого вела едва заметная тропа. Там мы обнаружили целое укрепление. Несколько стрелковых ячеек с бруствером из камней, огневые сектора которых перекрывали подходы полностью. Еще один навес, еще одна маскировочная сеть и даже запас воды. Имелся и ее источник. Нет, не на вершине – тоже у подножия. Довольно скромный, где вода просачивалась сквозь камни редкими каплями. Но подставленный под капли трехлитровый котелок за полчаса оказался заполненным почти наполовину. После несложных подсчетов Славы выяснилось, что в сутки на брата и сестру выйдет что-то около ведра. Словом, мечта, а не стоянка, чтобы переждать нашествие. Если бы не заплаченная за нее цена.

– И что мы будем делать в Радужном? – Трофим, кроме девушек, единственный, кто не выпил ни капли.

– То же, что собирались и раньше: строить новую жизнь. Наведем порядок, заставим с собой считаться, возьмем весь бизнес на побережье в свои руки и так далее. Только не с целью стать в этом мире самыми богатыми. Если мы сумеем наладить в Радужном нормальную жизнь для всех, народ потянется толпами. И тогда нам будет не страшен уже никто.

Почему-то я считал, что Гудрон выскажет свое обычное: что же еще может предложить Теоретик, как не разбрасывать деньги направо и налево? Он промолчал. Вернее, сказал, но другое.

– Туда еще добраться нужно. А там первым делом обеспечить твою безопасность. Да, я еще вот что думаю. Сдается мне, эти недоноски не шмот всякий на островах собирали, что-то другое:

Гудрон, опершись головой на ладонь, возлежал на боку недалеко от стола. Рана Бориса оказалась не настолько опасной, чтобы всерьез за него беспокоиться, пуля пробила мягкие ткани чуть ниже плавающих ребер. А если и задела их, то не настолько, чтобы повредить.

Сам склонялся к его мнению. Место, где мы находились, располагается куда южнее островов, на которых и появляется, как выразился Гудрон, шмот. Отсюда до них добираться далековато. Тем более на веслах. К тому же нет никаких признаков того, что именно он был интересен прежним обитателям стоянки. Зато в очаге полно пепла от пережженных водорослей. Для чего они их жгли? Чтобы получить соду? Что-то куда более ценное? Но что именно?

Помимо многих вещей, которые могли бы нам пригодиться в нашем нынешнем положении, мы обнаружили и запас спиртного. Самогонку конечно же, что же еще. Далеко не самого приличного качества, но в достаточном количестве, чтобы хватило на всех. В частности, для меня лично. Я пил ее, не чувствуя ни вкуса, ни мерзкого запаха, ни крепости. Даже не пытаясь произнести тост или дождаться других, чтобы выпить вместе. Наливал пластмассовый стаканчик почти до краев, смотрел вдаль невидящим и, подозреваю, мутным взглядом и выпивал. И еще. И еще… И напился так, что едва не уснул за столом. Не самое подходящее время, но я точно знал – это мне необходимо. Необходимо так, как никогда раньше.

Ни Лере, ни Даше причины нападения конечно же не сказали. Зачем? Они будут чувствовать себя виноватыми в том, к чему совершенно непричастны. К тому, что несколько человек оставили свою совесть и порядочность на Земле. Или потеряли ее уже здесь, что не имеет никакого значения. В конце концов, в большей степени виноваты мы сами – не смогли обнаружить засаду. Или того самого Чинзано, который какое-то время находился от нас настолько близко, что смог рассмотреть женщин во всех подробностях, а затем благополучно исчез.



Следующий день встретил меня сильнейшей головной болью, воспоминанием, что накануне погибли Грек, Малыш, Паша Ставрополь и Гриша, и вестью о том, что к нам пожаловали гости. Ради этого и разбудили.

Вернее, новостью о том, что они скоро пожалуют, поскольку лодка с восемью пассажирами ткнется носом в берег минут через пятнадцать. Все действия на случай неожиданных визитеров были обговорены еще вчера, когда Трофим нас сюда привел и мы едва успели осмотреться.

Подташнивало, больше всего хотелось напиться воды и снова завалиться спать. Завалиться надолго, чтобы проснуться ближе к вечеру. Похлебать чего-нибудь жидкого, съесть на десерт парочку похожих на киви плодов и уйти в забытье снова, теперь уже до утра. Плоды довольно безвкусны, но обладают отличным снотворным действием. Перед употреблением их следует тщательно очистить от семян, иначе в довесок можно получить не менее сильное рвотное. Не самая лучшая ситуация, когда тебя неудержимо клонит в сон, при этом выворачивая наизнанку. Здесь растет несколько таких деревьев, ветки плодами буквально усыпаны, остается только сорвать покрупнее и очистить от кожуры и семян. Но придется на время отложить.

– Янис, Дарья, Валерия – наверх! Остальные по позициям!

Девушек на случай заварухи следовало убрать отсюда в любом случае. Для Яниса с его снайперской винтовкой лучшего места не придумать. Другим занятие найдется и здесь. Неплохо было бы оттранспортировать на вершину утеса еще и раненого Гудрона. Но времени уже не оставалось. Командирский голос с пересохшим горлом, в котором, по выражению покойного Гриши Сноудена, «как будто бы кошечки нагадили», дался мне плохо, но хватило и такого.

– Пойду на берег, поговорю с ними, – огласил я занятие и для себя самого.

Берег вокруг острова представлял собой россыпь камней. Где-то огромных валунов, местами куда меньших размеров, и только участок длиной в несколько метров, по сути, крохотный песчаный пляж, был удобен для высадки. С обеих сторон пляж ограничивали валуны, высота которых позволяла укрыться за ними, не слишком-то и пригибаясь. Туда-то я и направился, оставив карабин там, где он лежал, рядом со своим спальным местом. Не забыв по дороге от души приложиться к забытой кем-то на столе фляге с водой. А заодно усмехнуться: могу себе представить, какое амбре исходит из моих уст вместе с каждым выдохом.

Направился неторопливо, на виду у тех, кто находился в почти приблизившейся к берегу лодке. Шансов, что они начнут стрелять сразу же, как только признают во мне чужака, было мизерно мало. К тому же еще не факт, что эти люди знают в лицо всех, кто обитал здесь раньше.

Меня увидели сразу же, но особенного беспокойства не проявили. Сама лодка была практически точной копией одной из тех, что лежали на берегу. Четырехвесельная, длинная, узкая и тоже с просмоленными швами. На северном побережье, в Радужном, среди всех прочих посудин имеются и подобные. С той лишь разницей, что пропитка швов была самой обычной, черного цвета. У этих же цвет был иным – темно-красным. Хотя на ощупь – самая обычная смола.

Дождавшись, когда лодка с незнакомцами приблизится достаточно близко, я потребовал: «Стоять!» Для надежности помахав револьвером. На этот раз голос меня не подвел. Он прозвучал достаточно убедительно для того, чтобы главный из них потребовал от своих: суши весла. Лодка по инерции двигалась еще какое-то время, ее развернуло ко мне боком, и она закачалась в нескольких метрах от берега на поднятой волне.

– Ты кто такой? – требовательно спросил главный.

Мужик как мужик, ближе к сорока, дочерна загорелый, в обычной фетровой шляпе на голове. Еще на нем была напялена разгрузка на голый торс. Но это повсеместная мода, зачастую сам так расхаживаю. Когда нахожусь не в джунглях, где каждый слой одежды создает хоть какую-то защиту от гнуса.

– Власть здесь переменилась, – объявил я, внимательно наблюдая за их реакцией.

Любое движение, которое покажется мне подозрительным, шаг в сторону под защиту камня – а дальше уже по ситуации. Мы могли бы их всех легко выщелкать еще на подходе. Но где бы взять уверенность, что они – наши враги или вообще представляют для нас опасность?

– Когда это она успела? – Вожак, впрочем, как и все остальные, не исключая гребцов, держал оружие наготове. Но, по крайней мере, никто его на меня не направил.

– Вчера еще, – охотно поведал я. – Так что вначале нам стоит поговорить. А самое главное, постараться не натворить глупостей. Ни нам, ни вам.

За своих людей я был уверен. Но последние мои слова должны сказать ему, что я здесь не один. Помимо того, если начнем делать глупости именно мы, они окажутся в куда более проигрышной позиции. Так что не стоит нас провоцировать.

– А куда делся Карабас с остальными?

Резонный вопрос. Он, кроме прочего, говорит о том, что наши предшественники и гости друг с другом были знакомы.

– Так получилось, что их больше нет, – пожал плечами я.

И напрягся, ведь их реакция могла быть непредсказуемой. В лодке послышался ропот, но с моего места нельзя было разобрать ни единого слова.

– Почему так случилось? – Главный, не отрываясь, смотрел мне в глаза.