С тобой? Никогда!

– Миллион, миллион, миллион алых роз…

Ник, не выдержав, громко заржал.

Никто из них не смотрел на Ярика, но все знали, о ком и о чем идет речь.

– А вообще я конфеты люблю, – заметила я и подмигнула ребятам.

«Бам-ба-ба-бам!» – сыграл Ярик, признавая собственный промах.

– В умеренных количествах. Сдержаться-то трудно, и если их будет пять килограммов, то съем пять. И все они отложатся на моей заднице. Мне-то по фиг, но ухажеры нынче привередливые пошли…

Парни посмотрели на Ярика, а Леся рассмеялась.

– Так что одной коробочки хватит, Яр! – хлопнув его по плечу, сказала она. – Дерзай!

Я вышла из репетиционной, закрыла дверь. Подумала пару секунд, затем открыла ее, просунула голову и с улыбкой надиктовала:

– Молочный шоколад, пралине, цельный фундук было бы идеально.

Вечером прекрасный принц ждал меня у кабинета с конфетами.

– Все как ты заказывала. – Он протянул мне коробочку.

Я взглянула сначала ему в глаза, затем на часы и потом уже на конфеты.

– Разве твоя репетиция не закончилась еще… – посчитала в уме, – четыре часа назад?

От вида конфет, таких вредных для фигуры, у меня закружилась голова. Хотя кому я вру! Она закружилась от вида упругих мышц Ярика. Они выделялись даже под футболкой, и по ним хотелось немедленно провести рукой.

– Я уходил, но вернулся. – Его бархатистый голос разнесся по пустому коридору, а мне почему-то захотелось, чтобы Тим в своем кабинете его не услышал. – Искал твои любимые конфеты и нашел. Пришел тебя угостить и украсть.

– С какой целью? – поинтересовалась я.

– С целью соблазнения. – Он смущенно кашлянул. – Я что, так и сказал? Я хотел сказать, что мы могли бы прогуляться, посидеть где-нибудь. Ты мне обещала.

– Разве? – Теперь я открыто покосилась на дверь кабинета Левицкого. – Помнится, я давала согласие сходить с тобой к твоим родителям. В качестве моральной поддержки. Нет?

– Да? – Он задумался. – Мы обязательно сходим, но сегодня я хочу тебя украсть.

– Не думаю, что это хорошая идея. – Я снова покосилась на злосчастную дверь кабинета выдуманного бойфренда. – Тим меня не отпустит.

Челюсти Ярослава сжались, желваки заиграли. Было заметно, как неприятна ему эта ситуация, но он все же сохранял лицо. И улыбку – дерзкую, уверенную и хитрую.

– Как друзья, – предложил он. – Ему мы не скажем, чтобы не психовал, но между собой будем иметь в виду: мы – друзья.

– Это как-то неправильно, – вздохнула я, протягивая руку, чтобы взять конфету. – Знаешь, я не из таких, кто за спиной своего парня крутит…

Не могу поверить!

Стоило мне потянуться за конфетой, как Ярик сделал шаг назад.

– Собирайся, мы валим! – прошептал он. – Жду тебя внизу.

– Я… я никуда с тобой не пойду! – прошипела я и сглотнула слюну – мне очень хотелось сладкого.

Он наклонился к конфетам и, состряпав самую довольную мину, жадно втянул носом шоколадный аромат:

– М-м-м… Почему-то мне кажется, что пойдешь.

– Ни за что! Меня так запросто не купишь… – неуверенно сказала я.

И пусть это было всего лишь забавной игрой, меня манило: и к конфетам, и еще больше – к этому наглецу.

– Три минуты. Отсчет пошел.

– Я не…

– Просто как друзья!

Он сунул коробку с конфетами под мышку и удалился. Мне оставалось только вернуться в кабинет, вдохнуть аромат цветов и признать: этот бой проигран, крепость почти сдана врагу.

Уже через полчаса мы оживленно спорили:


– Это кафе моих друзей!

– Нет моих!

– Мы с Машей учились вместе!

– А мы с Димой!

В груди у меня булькало вскипающее счастье, когда мы, смеясь и толкаясь, ввалились в «Десерт» к Калининым[2].

Ребята уже ждали нас. Дима за эти годы обзавелся огромным количеством татуировок: шея, руки, пальцы, грудь – все неприкрытые дорогими шмотками участки кожи оказались просто ими забиты. Его можно было рассматривать, как холст: долго и с удивлением. А вот Машка осталась такой же – разве что распустила привычные косички.

Мы, конечно, виделись с ней пару раз за эти годы. Пересекались буквально на бегу, успевая поздороваться и обменяться новостями. Да созванивались разок, когда я просила ее устроить к себе Арину на стажировку. Но вот так увидеться: обняться, посидеть, вспомнить былое – это стало настоящим подарком для меня.

Ребята выбрали для нас небольшой столик в углу, чтобы никто нам не помешал, Дима собственноручно приготовил мясо, Маша лично накрыла на стол. Сидеть на мягком диванчике рядом с Яриком, считать количество ударов тока от нечаянных соприкосновений коленями, смеяться над их с Димой безумными шутками – это было так искренне тепло, что я потеряла счет времени.

– Он наколол себе такую пошлость… – Глядя на своего мужа, Маша развела руками. – В таком месте…

– Правда? – Я покраснела и бросилась заедать неловкость десертом.

– Реально? – переведя взгляд на Диму, рассмеялся Ярик.

– Эй, ты говорила, что тебе нравится! – возмутился Калинин, стискивая в объятиях жену.

– Скажи, зачем было писать там мое имя?! – Она закрыла лицо ладонями.

– О боже! – Я от смеха чуть не сползла под стол. – Не верю!

– Но, согласись, даже с твоим именем он выглядит брутально и воинственно! – не унимался Дима.

– Ребята, вы самые улетевшие чуваки из тех, кого я знаю! – сквозь смех произнес Ярик. – Просто без башки!

– Это надо обныть, – вздохнула Машка.

– Обмыть, милая? – Калинин поднял бокал.

– Нет. – Кисло сказала она и пожала плечами. – Обныть.

И тут Дима поставил бокал, сгреб жену в охапку и поцеловал с такой страстью и нежностью, что нам с Ярославом стало жутко неловко. Мы переглянулись с улыбкой и расхохотались. Как же это круто – просто хохотать, просто смотреть друг на друга. А случайное прикосновение всегда можно оправдать попыткой удержать равновесие в приступе смеха.

– Даш, помнишь Яну Логунову? – спросила меня Маша, когда мы с ней удалились в «припудрить носики».

– Конечно, – улыбнулась я, рассматривая себя в зеркало.

Подруга убедилась, что в туалете никого, кроме нас, нет, и подошла к раковине.

– Она очень больна.

Я замерла.

– Чем?

– Нервная анорексия.

– Ничего себе. Жалко ее. – Мне сразу вспомнилась наша с Яной случайная встреча.

– Мне ее мама сказала. Мы виделись как раз тогда, когда все стало слишком плохо. Сейчас Яну положили в специальную клинику – психиатрическую. Я подумываю ее навестить, если пустят.

– А из-за чего у нее это?

– Хотела стать моделью, но ей сказали, что у нее слишком большой вес.

– Вот как…

У Янки? У этой сушеной воблы?

– Да. Сначала после шести вечера не ела, потом перешла на воду и яблоки. Ее мама рассказала, что на весы она смотрела чаще, чем на окружающий мир. Нервничала, если скулы и ключицы не проглядывали из-под кожи. Похудела до тридцати восьми килограммов и впадала в панику, если весы показывали больше этой цифры. Потом психотропные таблетки, желание уйти из жизни и еще большее погружение в болезнь. Вес упал сильнее, и, хоть она понимала, что нужно поесть, но уже не могла. Теперь одна надежда на врачей.

– С ума сойти!

– Такие девочки, как Яна, дисциплинированные, привыкшие быть лучшими во всем, перфекционистки, отличницы, всегда в зоне риска. Им так отчаянно хочется соответствовать стандартам, что они постоянно ощущают неуверенность в себе.

– Но она… Янка была красавицей – стройной, высокой. Я думала…

– В чужую голову же не заглянешь. – Горько улыбнулась мне Маша. – Возможно, задирая тех, кто слабее, она самоутверждалась?