Семь смертей Эвелины Хардкасл

– Вы меня знаете? – удивленно спрашиваю я.

– Простите, сэр. Меня зовут Освальд. Я вчера седлал вам жеребца. Славно, когда джентльмен умеет ездить верхом. Теперь такое редко увидишь.

Он улыбается, обнажая два ряда редких, до желтизны прокуренных зубов.

– Ну конечно! – говорю я.

Лошади толкают его в спину.

– Освальд, я ищу леди Хардкасл. Она хотела навестить Альфа Миллера, старшего конюха.

– Про леди Хардкасл не скажу, а вот с Альфом вы разминулись. Он минут десять с кем-то ушел. Видно, к озеру, потому что свернул на тропинку за выгулом. Вон там, справа, сразу как под арку пройдете, сэр. Может быть, вы их еще догоните.

– Спасибо, Освальд.

– Мое почтение, сэр.

Он снова дергает козырек фуражки, возвращается к лошадям.

По краю дороги я иду к конюшне – медленно, оскальзываясь на расшатанных булыжниках. В любом другом воплощении я бы просто перепрыгивал через них, но дряхлые ноги Дэнса утратили былую гибкость. Всякий раз, когда я наступаю на шаткий камень, колени и щиколотки подгибаются, я едва не падаю.

Я раздраженно вхожу под арку, во двор, усыпанный овсом, сеном и растоптанными фруктами. Крошечный грум огромной метлой старательно, но без особого успеха, сметает мусор в угол. Мальчишка застенчиво косится на меня, хочет почтительно приподнять фуражку, но ее срывает ветер. Грум стремглав бросается за ней, словно за улетающими мечтами.

Тропинка за выгулом раскисла от дождя, залита лужами. Грязь заляпывает мне брюки. Шелестят ветви, с листвы стекает вода. Я нервничаю, мне кажется, что за мной следят, что кто-то прячется за деревьями, не спускает с меня глаз. Надеюсь, что мои страхи бесплодны, ведь, если лакей выскочит на тропинку, я с ним не справлюсь и убежать не смогу. А значит, жить мне осталось ровно столько, сколько он будет выбирать, как со мной разделаться.

Ни конюха, ни леди Хардкасл по-прежнему не видно. Я забываю о приличиях и бегу опасливой трусцой, разбрызгивая грязь во все стороны.

Тропинка огибает выгул и скрывается в лесу. Чем дальше я отхожу от конюшни, тем больше мне кажется, что за мной следят. Колючие плети ежевики цепляются за одежду. Я продираюсь сквозь заросли и наконец слышу негромкие голоса и плеск воды о берег. С облегчением вздыхаю полной грудью и только сейчас понимаю, что от волнения почти не дышу. Делаю еще два шага – и оказываюсь лицом к лицу с конюхом. Правда, с ним не леди Хардкасл, а Каннингем, камердинер Рейвенкорта. Каннингем одет в теплое пальто и фиолетовое кашне – то самое, которое он будет торопливо стягивать с шеи, когда прервет беседу Рейвенкорта с Даниелем.

Судя по всему, банкир спит в библиотеке. Конюх и камердинер встревоженно переглядываются, – очевидно, мое появление прерывает какой-то важный разговор.

Каннингем, первым справившись с волнением, дружелюбно улыбается:

– Мистер Дэнс, какая приятная неожиданность! Что заставило вас выйти на прогулку в такой ненастный день?

– Я ищу Хелену Хардкасл. – Я перевожу взгляд на конюха. – Мне сказали, что она с мистером Миллером ушла к озеру.

– Нет, что вы, сэр. – Конюх мнет в руках фуражку. – Она обещалась заглянуть ко мне домой. Я как раз туда иду.

– Что ж, я тоже хотел с ней увидеться, – говорит Каннингем. – А давайте пойдем все вместе. Мое дело не отнимет много времени, я могу и подождать своей очереди.

– А что у вас за дело? – спрашиваю я по пути к дому конюха. – Насколько мне известно, вы уже виделись с леди Хеленой Хардкасл перед завтраком.

На лице Каннингема, обескураженного моей откровенной прямотой, мелькает досада.

– Лорд Хардкасл велел кое-что уладить, – объясняет он. – Ничего особенного, ну, вы же знаете.

– Но с леди Хардкасл вы уже беседовали?

– Да, еще утром.

– И как она себя вела?

Он пожимает плечами, недоуменно глядит на меня:

– Как обычно. Мы недолго разговаривали. Простите, мистер Дэнс, это что, допрос? У меня такое ощущение, что я на скамье подсудимых.

– Леди Хардкасл сегодня никто не видел. Это очень странно, вы не находите?

– Может быть, ей не хочется, чтобы ее допрашивали, – язвительно замечает он.

Мы оба с трудом сдерживаем раздражение. Мистер Миллер, сгорая от смущения, приглашает нас войти. В доме все так же чисто, но втроем здесь тесновато.

Я присаживаюсь к столу, Каннингем изучает книжный шкаф, а конюх не находит себе места и пытается навести еще больший порядок в аккуратно прибранной комнате.

Проходит десять минут, но леди Хардкасл так и не появляется.

Взглянув на часы, Каннингем нарушает молчание:

– Похоже, планы миледи изменились. Ну, мне пора, меня ждут в библиотеке. Всего хорошего, мистер Дэнс, мистер Миллер. – Он коротко кивает, распахивает дверь и уходит.

Миллер испуганно смотрит на меня:


– Мистер Дэнс, а вы остаетесь? Хотите подождать подольше?

Я подхожу к камину и спрашиваю:

– О чем вы разговаривали с Каннингемом?

Он смотрит в окно, будто ждет посыльного с ответом. Я прищелкиваю пальцами у него под носом. Конюх обращает ко мне водянистые глаза.

– Мистер Миллер, сейчас мне просто интересно, – негромко говорю я тоном, намекающим на возможные неприятности. – А через пару минут я рассержусь. Признавайтесь, о чем вы беседовали.

– Он хотел, чтобы его проводили к озеру. – Под оттопыренной нижней губой Миллера влажно мелькают розовые десны. – Что-то высматривал на берегу.

Лгать он не умеет. Морщинистое старческое лицо с отвислыми щеками будто сцена, на которой чувства разыгрывают спектакль. Каждая гримаса – трагедия, каждая улыбка – фарс. Ложь занимает место как раз между ними и проваливает представление.

Я кладу руку на плечо конюха, вглядываюсь в его глаза. Он их смущенно отводит.

– Чарльз Каннингем вырос в этом имении. Ему провожатые не нужны. Итак, о чем вы разговаривали?

Он мотает головой:

– Я обещал, что…

Я сжимаю его плечо, он морщится от боли и неохотно произносит:

– Он выспрашивал про убитого мальчика.

– Про Томаса Хардкасла?

– Нет, про другого.

– Про кого?

– Про грума, Кита Паркера.

– Про какого еще грума? Вы о чем?

– Да про него все забыли, сэр. Он же из прислуги, – через силу выдавливает конюх. – Хороший был паренек, лет четырнадцати. Пропал за неделю до смерти мистера Томаса. Полицейские обыскали весь лес, так ничего и не нашли, объявили, что мальчишка сбежал. А я вам вот что скажу, сэр, никуда он не сбежал. Он и свою мать любил, и работу тоже. Я тогда всем говорил, только меня не стали слушать.

– Так и пропал?

– Ага, ни слуху ни духу.

– И это все, что вы рассказали Каннингему?

– Да, сэр.

– А больше вы ему ничего не рассказали?

У него бегают глаза.

– Что еще? – требую я.

– Ничего, сэр.

– Миллер, не отпирайтесь, – холодно, сурово требую я.

Дэнс не выносит тех, кто пытается его обмануть, поскольку ложь предполагает глупость и легковерие собеседника. Лжецы считают себя умнее тех, кому лгут, и Дэнс воспринимает это как личное оскорбление.

– Я правду говорю, сэр, – настаивает несчастный конюх; на виске у него дрожит жилка.

– Нет, вы лжете! Признавайтесь: что вам известно?

– Не могу.

– Вы мне все расскажете, или вам несдобровать, мистер Миллер, – ярится Дэнс, которого я выпустил из-под контроля. – Я вас оберу до нитки, пущу по миру. – Угрозы легко слетают с языка. Запугивая и унижая ответчиков, Дэнс выигрывает судебные тяжбы и по-своему так же мерзок, как и Дарби. – Я отыщу…

– Это все неправда, – побледнев, выпаливает Миллер и смотрит на меня туманным взглядом.

– Что неправда? Признавайтесь!

– Говорят, что Томаса убил Чарли Карвер, сэр.

– Ну и что?

– А он не убивал. Мы с Чарли вроде как дружили. Так вот, в то утро лорд Хардкасл на него рассердился и уволил, поэтому Чарли решил получить свое выходное пособие.