Сердце Сумрака

– Я знаком с официальной версией истории, – нетерпеливо сказал Артем.

– Конечно же, это ложь! Все ложь! Жак де Моле нашел Сердце Сумрака. И не просто нашел – он заключил его в каменный кубок!

– Что это такое?

– Так вам неизвестно, мессир Инквизитор! Значит, его до сих пор не нашли! Ах-ха-ха-ха! У-у-у-у!

Заключенный повалился на пол, загремел цепями. Теперь слезы текли из его глаз в три ручья.

– Что за Сердце Сумрака? – вскричал Артем. – Вы можете сказать наконец?

– Столько лет, столько лет! А сколько прошло лет? Может быть, и не было ничего, был только сон? И ты – только мой сон. Я сплю! Все сон – проснись, проснись!

Несчастный бросился к стене, прильнул к холодным камням, заскреб по ним длинными ногтями.

– Что там, наверху? – спросил он тихо.

– Вы не ответили на мои вопросы.

– Ваши вопросы?

– Да, вы можете объяснить, что это такое – Сердце Сумрака?

– Сердце… Святой Грааль, который так долго искали, – вот что… оно исполнит желание, любое желание, но не спеши радоваться. Ты должен просить у Грааля, стоя рука об руку с Жаком де Моле. Жак тоже просил, сгорая на костре, – и Сердце Сумрака услышало его смертный крик даже вдали. Он проклял тех, кто его предал, – и проклятье настигло каждого. Светлый магистр убил множество Светлых… смерть за смерть, кровь за кровь… мы сами убили свою победу.

– Где теперь эта чаша?

– Кто знает? Де Моле мертв, и потомков у него не осталось. Если бы были наследники! Необходима их кровь, хоть немного крови, да, нужна кровь… всегда – кровь.

Он задрожал, затрясся, словно в лихорадке, кандалы зазвенели печально – и эхом застучал ключ в замке. На пороге камеры появился Иоганн Попп.

– Наворковались, птенчики?

– Умоляю, – Максимилиан схватил за руку Артема, – вы обещали сказать, что там, в мире? Кто правит людьми? Состоялось ли второе пришествие Христа? Жива ли Франция? Я ничего не знаю, прошу вас…

– Я должен идти, – пробормотал Артем, – простите.

– Постойте! Вы солгали мне!

Узник сполз по стене, держась за горло, будто задыхался:

– Вы бесчестный мерзавец!

– Простите.

– Низкий негодяй! Проклинаю вас!

Локшин вышел в коридор, пытаясь разобраться в хаосе мыслей. Дверь захлопнулась с лязгом, и вопли несчастного Максимилиана затихли. В этот момент что-то произошло. Перед тем как двинуться обратно к выходу из башни, Иоганн снова слегка натянул «поводок». Погруженный в свои мысли Артем ничего не успел разглядеть или понять. В следующее мгновение они уже стояли на краю шахты и смотрели на сочащийся сверху свет.

– Что это… было? – спросил Локшин, и голос его звучал хрипло и глухо, словно перед этим долго надрывался криком.

– Ничего, – Иоганн быстро коснулся его горла, и голос молодого Инквизитора снова стал прежним, – вам стало дурно, и я принес вас сюда. Здесь воздух чуть свежей. А теперь наверх, у меня еще много дел!

Артем никогда не смог бы описать, что он испытал в подземной галерее, оставшись наедине с тюремщиком. Иоганн сделал с ним нечто ужасное. Как-то воспользовался его телом. В ушах стояло эхо криков и довольного уханья омерзительного демона. С Локшина как будто содрали живьем кожу, пропустили его несколько раз через мясорубку, а потом собрали снова и стерли память об этом. Обрывки образов один страшнее и омерзительнее другого заметались в памяти и растаяли как дым. Ничего более дикого не случалось с ним в жизни… но он не мог бы с уверенностью сказать, что это действительно было. Как краткий, поразительно реальный кошмарный сон, в котором долгие часы были смяты в мгновения. Иоганн поднимался наверх без единого слова, глядя в сторону, словно потерял к гостю всякий интерес. Локшин сдерживал ужас, от которого его сердце готово было разорваться. Вся полость рта его, до глубин горла, зудела и чесалась. Что Попп делал с его ртом? Он вспомнил, что «поводок», лишающий его воли, все еще на шее (о Свет и Тьма, а если этот извращенец творит такое со всеми, кто приходит сюда? Со всеми, кто ему понравился? Что, пожалуешься на него? Но ты сам подписал отказ от претензий), – и лишь молча сжимал зубы, пока не оказался наверху, и последняя дверь в ад не закрылась за спиной.

– Вы не боитесь, что кто-нибудь вернется сюда и отомстит? – спросил он глухо, когда Иоганн снял «поводок».

– Кто отомстит? За что? – удивленно спросил старичок своим обычным скрипучим голосом. Он включил электрочайник и достал из шкафчика пыльную бутылку виски. – Не желаете рюмочку на дорожку, юноша?

Артем схватил свои вещи и выбежал прочь. Последние обрывки воспоминаний о странном инциденте с Поппом растаяли в его сознании.

Когда он оказался на площади – замер от изумления. Над спящим городом дышало ледяным паром звездное небо. Он провел в подземелье весь день.





* * *


Гостиница «Добрая белка», окрестности Воронежа

25 сентября 2015, 00:46




Огонек спал.

Сон ему не нравился; в нем вдруг стало холодно и одиноко, словно он снова был маленьким и беспомощным – а мама, которая всегда была рядом, вдруг ушла куда-то, не сказав ни слова. Он осознал, что стоит посреди незнакомой заваленной хламом комнаты и смотрит на свои ладони. В воздухе висел кислый запах рвоты.

Меня стошнило. Вывернуло наизнанку. И я даже не проснулся?

Мама тоже не проснулась. Она лежала на кровати напротив и даже не пошевелилась. И Линка. Они все еще здесь?

Но он чувствовал – в комнате было пусто.

Надо идти. А лучше бежать.

Он смутно вспомнил: нечто подобное происходило с ним теперь едва ли не каждую ночь – и это странным образом казалось нормальным. Отец всегда успевал остановить его и уложить в кровать, но на следующую ночь все повторялось.

– Ярик, – тихо позвал из темноты папа, – Ярик, беги…

Ш-ш-ш-шу…

Что это за звук? Ведь так шуршал прибой в его раннем детстве?

– Было бы здорово скатать снеговика!

– Когда-нибудь съездим в Москву к бабушке и дедушке. Там этого снега…

Огонек толкнул плечом дверь и побежал сквозь ночь.

– Ярик…

Папа звал в Сумраке. Голос его казался слабым, безнадежно печальным, он доносился словно сквозь плотное облако.

Юг – это место, где всегда тепло.

На юг! На юг, скорей!

Огонек бежал по длинному черно-синему коридору, и справа мелькала в окнах луна. Она бежала с ним наперегонки.

Огонек свернул за угол и сбежал вниз по лестнице, надеясь, что выйдет на свежий воздух, но оказался в новом коридоре; он снова бежал и снова свернул, пока не стукнулся коленом обо что-то твердое. Боль привела в чувство. Растерев колено, он вытянул во мраке руку и понял, что перед ним ящик, а возможно, и несколько ящиков, а в них… он ощупал странный гладкий предмет и, приглядевшись, не сразу понял, что держит в руках человеческий череп. Зубы оцарапали ладонь. Рядом в ящике он нащупал что-то гладкое, липкое. И запах… здесь пахло тухлым мясом.

Дрожа, мальчик отполз на четвереньках назад. Все это, должно быть, лишь неприятный сон. Ну конечно, это сон, надо выбраться наверх, надо проснуться! Он вскочил и побежал обратно по коридору и по лестнице – и по новому коридору к желтому теплому свету вдали. К человеческим голосам, к живым людям!

Огонек добежал до конца коридора… и замер, вжавшись в холодную крашеную стену. Голоса были незнакомыми. Он боялся повернуть и увидеть, что ждет за углом. Длинные суетливые тени двигались перед ним на полу в прямоугольнике света, голоса звучали приглушенно, словно сквозь плотную ткань.

Ты не спишь. Все это по правде.

От этой мысли стало совсем холодно и тоскливо – Огонек помнил, что ему надо спешить, бежать на юг, туда, где еще продолжается лето…

…где всегда тепло…

…подальше от неприветливого севера, по которому бродят Темные охотники.

Но он был не в силах даже повернуть за угол. Что-то страшное творилось там.

Смелее, нельзя быть таким трусишкой.

Превозмогая ужас, будто двигая тяжелый камень, мальчик сделал шаг вперед.

– Мама…

Крик умер на губах.

Перед ним была просторная комната с белыми кафельными стенами и незнакомыми приборами из блестящего металла. На застеленном пленкой столе лежала мама, очень бледная и очень красивая. Рядом с ней быстро делали что-то трое мужчин и одна женщина в белых халатах и масках, скрывающих лица. На глазах у Огонька маму раздели до трусиков, расчертили фломастером живот и грудь. Пахло йодом и почему-то теплым мясом. Все это время мужчины беспрестанно бормотали что-то нечленораздельное, один раз рассмеялись, от чего у мальчика по всему телу дыбом встали волосы.

Волна ужаса, смешанного со стыдом, была такой внезапной и оглушающей, что Огонек не мог пошевелиться. Он замер, задыхаясь, в дверном проеме, как насекомое, угодившее в пятно смолы. «Все-таки это сон, – промелькнуло в голове. – Это не может быть правдой!»

А на полу была кровь, густая и липкая, – и люди в белых халатах ходили по ней, оставляя на белом кафеле красные отпечатки.

Вдруг мама открыла глаза и посмотрела на Огонька пронзительно-голубыми глазами.

Ярик! Беги!!

Он не услышал, а почувствовал ее мысль – и она ударила его, как вспышка света в глаза, обожгла электрическим хлыстом.

Разве не то же самое прошептал ему минуту назад голос отца в Сумраке?