Серьга Артемиды

— Что вы, Александр Наумович! — вскричала Тонечка.

— Извиняюсь, — буркнул режиссер.

— Сосредоточились?

— Мы… пытаемся, — Тонечке принесли тарелку, и теперь она нюхала пар.

Пахло, между прочим, просто прекрасно.

— Сценарий нужно переделать, — сказал Герман, чуть повысив голос. — Эдик, вы когда в съемки уходите?

— Как… переделать? — обомлел режиссер. — Да он же утвержден! Вами утвержден, я извиняюсь!.. А кастинг? А сроки?

Тонечка ела суп. Такой вкусный суп в этом особом буфете!..

— Ну и что, какая разница! Я же его не читал, когда утверждал!..

— Это вы напрасно, — заметила Тонечка.

— Веселитесь, веселитесь. Переделывать сценарий будете вы.

— Я?!

Режиссер с размаху нахлобучил кепку, словно кепка могла как-то помочь ему в этой жизненной драме.

Тонечка перестала есть и положила ложку.

— Саша, — начала она, испуганно глядя на Германа. — Это не мой сценарий! Я даже не знаю, о чем там речь! У меня заявка, вы сказали, что ее нужно было сдать вчера! Я не могу… переписывать чужие сценарии.

— Ничего, научитесь.

— Да мы в производство не уйдем! — режиссер Эдуард сорвал кепку, ничего она не помогает. — Александр Наумович, вы же все понимаете и про бюджет, и про группу! А простои кто будет оплачивать?! Да вы же сами утвердили!..

— Называйте меня Сашей, — сказал Герман режиссеру. — И не волнуйтесь. Вот Антонина. Она моментально поправит все огрехи.

— Я не буду ничего поправлять!

— А я вам не дам работу в следующий раз, — сказал Герман будничным тоном. — Просто не дам, и все.

— Это шантаж.

— И угрозы, — согласился Герман с удовольствием. — Подождите, будет еще подкуп.

— А как же производство? — перебил режиссер. — Сроки?! Пожалейте вы нас, Александр Наумович!

— Саша, — поправил Герман. — Я так решил как раз потому, что всех пожалел. Вас, Эдик, в первую очередь. Потом актеров. Снимать и играть такую… мутотень, должно быть, трудно.

— Мы привыкли, — заметил режиссер.

— Еще я пожалел себя. Мне абсолютно понятно, что никаких рейтингов канал не получит с таким сценарием. А у меня тоже бюджет и сроки!.. Тонечка, что вы смотрите на меня, как лишенец на управдома? Я предлагаю следующее. Тонечка, вы поправите диалоги. Секунду, дайте мне договорить! — И крепкой рукой он взял ее за запястье. — Это в первую очередь. Там, где сочтете нужным, поправите сюжет. Такие правки много времени не займут. Эдуард, вы проводите кастинг, утверждаете артистов, все, как предполагалось. Ну, с чем-нибудь мы потянем, сколько сможем! Допустим, я долго буду отсматривать главных героев. Группу распускать не станем, в производство пойдем по мере готовности текста.

— Елки-моталки, — простонал Эдуард. — Вот влипли!..

— Ни штрафовать за простой, ни требовать соблюдения утвержденного графика с вас никто не будет. Попробуем немного… поднять планку, вы согласны?

Эдик нахлобучил свою кепку на коленку и с досадой дернул ее, многострадальную, за козырек.

— Да мы-то согласны, Александр Наумович! Мы давно согласны, только все это не вовремя. Ну, что вам наш проект, а? У вас таких два десятка! А мы уж готовы, а тут такое! Мы ж не авторское кино снимаем!

— До авторского кино нам как до Китая на велосипеде, — перебил Герман. — Зрителей оно не интересует, меня тоже не слишком. Поэтому авторское кино мы снимать не будем, просто попробуем снять получше, чем обычно. Считайте, что у меня такая придурь.

— Придурь, — повторил режиссер тоскливо.

Тонечке стало его жалко:

— Да вы не отчаивайтесь раньше времени, Эдуард, — сказала она. — Может, и не понадобится ничего переделывать.

— Это в том смысле, что придурь завтра пройдет? — уточнил Герман, и Тонечка ничего не ответила.

Он угадал. Конечно, пройдет!

— Все в производстве, — продолжал Эдуард, — лето впереди, самое хлебное время! Говорят, Филиппов тоже запустился! А я в простоях погрязну.


— Филиппов виски трескает, как чай, — сказал Герман и поморщился от воспоминания. — И орет на всю телекомпанию!..

— Из-за Светы? — спросил режиссер Эдуард. — Жалко девчонку, хорошая девчонка Светка!

— Вы не знаете ее родственников? — спросила Тонечка быстро. — Дольчиковой?

— Нет, откуда! Василия жену — эту знаю. Деловая баба, слов нет! Он за ней как за каменной стеной жил. Она то ли юрист, то ли адвокатша, и красивая! А Васька вечно у нее под носом со всеми подряд крутит!

— Он женат? — удивилась Тонечка, и Эдик засмеялся.

— А как же! В Москве все женатые, только в экспедициях разведенные!

— А как зовут жену?

— Зоя, — ответил почему-то Герман. — Какая вам разница, Тонечка.

Как это какая, подумала Тонечка стремительно. Выходит, пьяный Филиппов убивался по своей молодой возлюбленной, а собирался звонить жене, чтобы она «все уладила»? Как хотите, а это странно.

И спросила вслух:

— Эдик, вы не знаете, у Василия есть недоброжелатели? Только такие, настоящие? Чтоб с угрозами звонить, например?

— Да у нас тут все друг другу недоброжелатели, особенно когда один в производстве, а второй лапу сосет, вы не в курсе? Вы ж наша! А Васька что? Как все. Может, конечно, бабы ему и грозят карой небесной, когда он их бросает, этого сказать не могу, а так…

— Он прямо герой-любовник, да? — уточнила Тонечка, вспоминая пьяненького Василия, его слезы, сопли, вопли. — Орел-мужчина?

— Орел, — сказал Герман. — Давайте в павильон вернемся, у нас все же работа.

Гори она огнем, от души добавила про себя сценаристка.

Провались все пропадом, подумал режиссер.

Получится хороший фильм, решил продюсер.





* * *


— У нас что-то случилось, — выпалила Тонечка.

— У нас все в порядке.

— Господи, что могло случиться? С мамой?!

Герман сбоку посмотрел на нее. Она вдруг дернула ручку автомобильной двери и чуть не вывалилась на ходу. Он надавил на тормоз.

— Тонечка, черт вас побери!

Машина встала. Тонечка выскочила и помчалась со всех ног, изо всех сил. Герман приткнулся позади черной представительской «Ауди», перегородившей ворота и хлипкую калитку, посидел, подумал и зашел на участок.

Дом с высоким крылечком и пристроенной терраской был как из старого кино, герои которого то и дело восклицали: «А теперь на дачу! Поедем на дачу!» Отмытые после зимы окна сияли на закатном солнце, дикий виноград, обвивший сосну и крышу терраски, еще не взялся зеленеть, но чувствовалось, что вот-вот. Рамы старинные, с частым переплетом, ухоженные, недавно выкрашенные, да и вообще дом, как Тонечка, производил впечатление… веселья и жизнерадостности. Видно было, что его любят и ухаживают за ним.

На крыльце, на особой циновке стояли чистые резиновые сапоги, на перилах в детской лейке с желтым цветком на боку — первые нарциссы, целая охапка.

Герман постучал в переплет двери и заглянул:

— Можно?

Ему показалось, что в комнате уйма людей, и все одновременно и очень громко говорят. Девчонка с хвостом на голове оглянулась, скользнула по нему взглядом и опять заговорила, громко и сердито.

Герман помялся в дверях и зашел.

— Ну и что?! — запальчиво говорила девчонка — С кем не бывает! Она что, виновата?! А Даня нас провожал!..

— Я провожал, — соглашался высоченный, худой, очень симпатичный парень. — Пап, я же тебе позвонил!..

— Да мало ли что ты позвонил, — рокотал седовласый дядька, очень похожий на парня. — Почему я должен гоняться за тобой по всей области?!

— Мама, что тут происходит?! — это Тонечкин возглас.

Ухоженная моложавая дама махнула рукой: