Сестрица

После того завтрака у мадам прошло уже два дня, и вот Изабель наконец выпал случай поговорить с Феликсом, рассказать ему, что случилось, объяснить, что она сама не имеет ни малейшего намерения продолжать эту помолвку, пока до него не дошли сплетни. Ведь Тетушка рассказывала об их скорой свадьбе каждому встречному и поперечному. Она даже заказала пекарю торт, оповестила священника о том, что его услуги скоро потребуются, и предложила оплатить свадебное платье.

Изабель говорила, а Феликс слушал – молча, опустив руки и устремив глаза в пол. Он не пошевелился и не сказал ни слова, даже когда Изабель умолкла.

– Феликс? Феликс, скажи хоть что-нибудь, – умоляла она, боясь, что оскорбила его и теперь он сердится.

– Из него выйдет хороший муж.

Изабель моргнула, ошеломленная.

– Он не так уж и плох, – добавил Феликс.

– Вот сам за него и выходи!

– Я только хочу сказать, что, может, тебе стоит подумать как следует.

Потрясенная Изабель сделала шаг назад. В словах Феликса ей чудилось предательство, а незнакомая грусть, туманившая его лицо, сбивала с толку. Всего минуту назад известие о помолвке вызвало у него возмущение. И вот теперь он велит ей подумать.

– Феликс, зачем ты так говоришь? – спросила она. – Гуго не любит меня. Он любит Одетту. А я не люблю его. Я… я люблю тебя.

Ее слова были для него как удар ножом в сердце. Изабель сразу поняла это, и ей стало очень больно.

– Я не должна была этого говорить? Первым в любви должен признаваться мальчик, да? Такое правило? – залепетала она, совершенно сбитая с толку. – Вечно я все перепутаю. Если бы я знала, что такое правило существует, то я… но я думала, что мы…

– Давай сядем, – сказал вдруг Феликс и указал на деревянную скамью.

– Я не пойду замуж за Гуго! – сердито отрезала она, чувствуя, как на глаза набегают слезы.

– Хорошо, Изабель. И не надо. Тебе не придется.

«Что он хочет этим сказать? Почему ведет себя так странно?» – подумала девушка.

Скоро она получила ответы на свои вопросы от самого Феликса.

Когда она села, Феликс вынул из жилетного кармана небольшой кожаный кошелек, туго перехваченный бечевкой вокруг горловины. Опустившись перед Изабель на пол, юноша распустил бечевку и высыпал содержимое кошелька ей на колени.

Шесть блестящих золотых монет сверкнули как обещание лучшего будущего.

– Возьми их, – сказал он. – Этого хватит, чтобы добраться до Рима. И тебе, и твоей сестре, и матери. Снимешь там комнатку. Много не трать. Там ты будешь в безопасности, Изабель. Далеко от этой войны.

– Что значит «возьми»? С чего мне брать твои деньги? И почему ты говоришь, что я буду в безопасности? А ты?

– Я не еду в Италию.

У Изабель даже голова закружилась.

– Я… я не понимаю, Феликс. Всего пару дней назад ты говорил, что едешь. И даже звал меня с собой…

Феликс опустил голову:

– Да, верно. Но с тех пор многое изменилось.

– Ты жалеешь, что звал меня с собой. Я тебе больше не нужна. Ты меня не любишь…

Феликс перебил ее.

– Люблю. Всегда любил и всегда буду любить, – пылко добавил он. – Больше жизни.

– Тогда почему?

Феликс взял ее руки в свои. Его синие глаза смотрели прямо в ее глаза.

– Изабель, – сказал он. – Я ухожу в армию.





Глава 88




Это было самоубийством.


Феликс был мечтателем, художником, но не солдатом.

Изабель хотела его отговорить, пробовала спорить, но он лишь сжал ладони девушки своими и не дал ей произнести ни слова.

– У меня не было выбора, – сказал он. – Не осталось после Мальваля. Я не могу работать. Не могу спать. Все время вижу во сне мертвых.

Изабель вспомнила запах гари, тела в поле.

– Ты считаешь, меня есть за что винить? – спросил он ее.

Ее гнев, доводы, которые она хотела привести, – все улетучилось.

– Нет, – сказала она. – Нет.

– Помнишь, у тебя была книга? «Иллюстрированная история величайших военачальников мира»? Сколько мы прочли из нее историй, и в каждой герой шел на войну не по своей воле. А этот Фолькмар – он существо совсем другой породы.

– Фолькмар – не воин, он убийца, – сказала Изабель, и в ее голосе звякнула сталь.

– Что, если он нападет на Сен-Мишель? Как я буду жить, зная, что даже не попытался ему помешать?

– Когда ты уходишь? – спросила она.

– Через четыре дня.

У Изабель перехватило дыхание.

– Так скоро? – спросила она, собравшись с силами.

– Сержант, который меня записывал, хотел, чтобы я сразу пошел с ним. Но я объяснил, что мне надо закончить кое-какие дела. Гроб, который я начал. Руку. И генерала для моей деревянной армии.

Изабель опустила глаза, чтобы Феликс не видел, как в них собираются слезы. Золотые монеты по-прежнему лежали у нее на коленях. Она сгребла их, ссыпала в кошелек и затянула завязку на его горловине.

– Я тебя дождусь. Ты вернешься. Обязательно вернешься, – сказала она, возвращая ему кошелек.

Но он не взял.

– Ты ведь тоже видела все эти повозки с ранеными, которые без конца тянутся в лагерь, – сказал он. – И деревянные кресты, целые рощи, которые вырастают рядом с ним. И ты не хуже меня знаешь, что я неважно управляюсь с ружьем.

– Феликс, не надо, не говори так, – взмолилась Изабель, прижимаясь щекой к его щеке.

От его слов внутри у нее стало пусто. Ведь она только что его нашла и вот снова теряет. Почему судьба так жестока?

– Уезжай, Изабель. Ради нас обоих, уезжай из Сен-Мишеля. Оставь другим коров и капусту. Оставь Гуго и ту жизнь, которая тебе не нужна. Для тебя здесь ничего нет. И никогда не было.

– Здесь был ты.

Феликс отпустил ее руки. Встал. Его глаза влажно блестели, а он не хотел, чтобы Изабель это видела. Ведь он солдат. А солдатам не положено плакать.

– Мы еще увидимся? До твоего отъезда? – спросила она.

– Это нелегко, Изабель, – ответил он.

Девушка кивнула. Она понимала. Трудно говорить «прощай» тому, кого любишь. Невыносимо.

– Я буду писать тебе, – пообещал он. – Когда смогу.

«„Пока смогу“, хочешь сказать ты, – подумала Изабель. – Пока тебя не найдет пуля».

Феликс повернулся, чтобы уйти, но она схватила его за руку. Потом встала, взяла его лицо ладонями и поцеловала его в губы. Их поцелуй длился до тех пор, пока она не наполнила им свое сердце. И душу. Пока не почувствовала, что сможет вспоминать его всю жизнь.

Когда Изабель шагнула прочь от него, ее щеки были мокры, но не от собственных слез. Феликс покачал головой и притянул ее к себе снова. Прижал так, что ей стало больно. А потом ушел. Изабель осталась одна.

Она представила себе Феликса на поле сражения. Как он бежит по грязному полю, в дыму. Слышала, как гремят пушки, грохочут копытами лошади, кричат люди, стонут умирающие. Видела, как Фолькмар, пьяный от крови, размахивает страшным мечом.

Сердце ее рвалось на части. Гнев, ужас, тоска терзали душу.

Но вот к ним присоединилось еще одно чувство. Оно возникло внезапно, в едкой зеленой дымке, как злая фея из сказки, которую не пригласили на праздник. Изабель хорошо знала, что это за чувство, хотя и не понимала, почему оно захватило ее именно сейчас.

Зависть.