Северный витязь

– А город не готов, – процедил сквозь зубы Владимир. – Тяжела же ты, княжья доля…

– Города нам не удержать. И отдать на разграбление нельзя. В поле нам половцев не победить. За пять дней рати не собрать. За пять дней можно только часть выкупа наскрести.

– Часть и соберем! – зло ответил Владимир. – Он хитер, а мы хитрее, прикинемся овечками безобидными, собачонками, что под клеть забились. За это время бояре соберут хоть сколько-то выкупа. Выиграем время. А ты, Роман, будешь собирать рать и станешь на Днепре выше Переславля. Пять дней пройдет, отвезем хану, сколько собрали, пообещаем еще, а за это время ты новых воев приведешь. И когда силы будут…

– Ты забыл, княже, через пять дней тебе самому ханом наказано приехать к нему. Он тебя не выпустит назад.

– Так что же делать?! – закричал Владимир. – Не я, так сыновья мои, ты, воевода, поведешь в бой мои рати. И выгонишь нечисть с земли русской. А мне, видать, судьба такая.

– Нет, и этого делать нельзя, княже, – покачал Войтишич головой.

– А что можно?

– У нас каждый воин на счету, каждого ратника потерять жаль, потому что сил и так мало. Илью надо из погреба выпустить.

– Муромца? – лицо князя снова налилось кровью. – Не бывать тому, и не напоминай!

– Илья один десятка стоит, а то и сотни. Ты вспомни, княже. Как они в Чернигов пробивались с сотней Алексы. Клином построились, Илью вперед поставили, так он один дорогу всей сотне расчистил. Он один, почитай, и побил половцев, а за ним уж остальные. А как он один перехитрил и перебил в лесах ватагу Соловья? А как он убедил вождей родовых половецких от хана уйти? Илья хитер, своим мужицким умом хитер! Очень он нам нужен здесь.

– Я сказал – забудь!

Владимир тронул коня. Воевода только покачал головой, глядя на своего князя, которому столько лет служил верой и правдой. Всякое бывало, но князь всегда находил выход из трудного положения, любая беда проходила стороной, и он одерживал победу за победой. А если не одерживал сразу, то просто время не пришло, понимал он, и шли дни и годы, и все равно победителем оказывался князь Владимир.

Так он собирал воедино княжество, князей под своей рукой. И все время на границах было неспокойно, приходилось отбивать набеги степняков. Но те набеги были баловством, басурмане нападали и грабили мелкими отрядами.

Что греха таить, и русичи тоже, бывало, нападали на половецкие становища. Конечно, нападали, чтобы полон русский отбить да добро, половцами захваченное. Но всегда ли этим кончалось? Нет, тоже грабили, тоже скот с собой уводили. Потом мирились, заключали союзы с родами. Бывало, что и вместе выступали с одними родами против других. Всякое бывало. Но чтобы вот так: один из ханов грозил сжечь города и требовал выкуп у князя киевского, такого давненько не было. И чтобы половцы вмешивались в дела русичей, такого тоже не припоминали старые дружинники.

Итларь – вот кто виновник всех бед. Одна паршивая овца… Воевода вздохнул, пришпорил коня и поскакал догонять князя. Ох, непростое решение предстоит Владимиру. И Итларя в городе побить нельзя было, хан тут же убил бы Святослава. Готов ли князь пожертвовать сыном ради спасения города? Может, и пожертвовал бы, да только города он все равно не спас бы. Половцев слишком много. Хитер Итларь, все знал наперед.





Глава 8




Сотник Алекса с Чеботком нашли воеводу не скоро. Войтишич распоряжался на стенах, расставляя ратников и показывая, куда таскать камни, как подавать воду. По всему было видно, что воевода Роман не слишком надеется, что на стенах можно удержаться. Но и выводить рать в поле не хотел.

– Ну, Алекса, – воевода похлопал сотника по плечу, – тебе я место определю самое опасное и самое важное. Ты, если случится нам через пять дней сразиться с половецким войском, ударишь им сбоку.

– Погоди, воевода, – Алекса, блестя от возбуждения глазами, схватил Романа за рукав. – Выслушай своего воя, с которым не раз в битвах сражался, которому веришь, как себе. Ведь веришь?

– Что с тобой? – нахмурился Войтишич. – А ты чего, Чеботок, мнешься и топчешься, как девица?

– Дело у нас к тебе, батюшка-воевода, – пробасил Сила. – Еле нашли тебя с Алексой.

– Ну, нашли, так говорите.

– Дозволь за Ильей в Киев поехать, – тихо проговорил сотник, воровато оглядываясь по сторонам.

– Ополоумели? – рыкнул воевода и тут же перешел на шепот: – Поперек слова князева решили? Да знаете, что вам за это…

– Князь сына ради своей земли не пожалел, – возразил Алекса. – Так нешто мы чего пожалеем? Мы же не ради корысти, не мошну набить хотим, мы ведь для земли русской стараемся, против поганых хотим его вызволить из погреба. А князь, когда все сложится, уже и серчать не будет, только спасибо скажет.

– Если будет к тому времени кому говорить, – проворчал Чеботок.

– Эх, вы, – покачал воевода головой, глядя на воинов. – Не смогли Муромца удержать в Чернигове, не уследили за ним в Киеве. Как теперь, если он натворит еще чего? Он же обет дал против лжи и предательства, у него меч Святогора, он поклялся за родную землю биться. А ну как взбредет Илье в голову, что надо князя поменять? Не боитесь такого?

– Илья не станет, – заверил Алекса. – Илья умен, потому и просим тебя. Только он может придумать, как половцев одолеть.

– Знали бы вы, други мои, что я сегодня утром слово в слово то же самое князю Владимиру говорил.

– Уговаривал Илью вернуть? – заулыбался Алекса.

– Ишь, засиял, будто зерцало начищенное, – проворчал Роман. – Да, просил. И князь отказал, даже слушать не стал. Эх, что с вами делать. Все одно большой сечи нам не избежать, а там уж все одно, кто в погребе должен сидеть, а кто на коне скакать. Когда до битвы дойдет, князю будет не до погребов!

– Отпускаешь?

– Скачите сейчас же, сменных коней возьмите. К ночи будете в Киеве, а к утру чтоб уже тут стояли. Предо мной. А про Илью никому ни слова. Врагов у него здесь не меньше, чем за стенами. Это в погребе он в безопасности. Я-то знаю, что вы глазок за ним присматривать оставили. И от голодной смерти уберечь решили, и от ножа в темноте ночной. Так ведь?

– Так, – с улыбкой закивал Алекса. – Нет надежнее охраны, чем сейчас у Муромца нашего.




Закутавшись в тулуп, Илья лежал на лавке и смотрел в маленькое оконце, за которым мерцали звезды. И думалось ему, что вот так, из года в год, и дети, и внуки, и правнуки будут смотреть в небо, и мысли от этой красоты будут в голове родиться хорошие, добрые и теплые. О земле-матушке, о кораблях, что уходят с рыбаками в море, о птицах, что летают над морями, лесами и горами. А не о войне, о половцах, распрях и смерти. Что же это за красоту такую необыкновенную создал Бог, что человек смотрит на нее и не налюбуется!

Мысли опять вернулись к Апраксии, опять в ушах зазвучал ее голосок, опять привиделись ее лучистые глаза, почувствовалась горячая ласковая ладонь, что положила она ему на грудь. «Позови меня, ласточка моя, – подумал Илья. – Позови и приду, стены прошибу, горы с места сдвину – приду».

– Илюшенька, – в дальнем углу погреба скрипнула маленькая дверь.

«Вернулась!» – обрадовался Илья, но тут же его охватило беспокойство. Что-то случилось, ведь он простился с Просей вечером, договорились, что она навестит его только на следующий день. И тут он услышал, как тихо кашлянул и что-то буркнул мужской голос. И что-то в этом голосе почудилось знакомое.

– Как он тут, скучает, небось? – теперь уже раздалось громче, и Илья узнал Алексу Всеславича. – Для детей, что ли, делали, как тут пройти-то и голову не разбить?

Илья соскочил с лавки, отбросил в сторону тулуп. Вот уже и свет замерцал в углу. Еще немного шума, и в подвал через маленькую дверь пролез Алекса с масляным светильником в руке. Увидев улыбающегося Муромца, кинулся к нему, обнял друга, похлопал по широченной груди, потом повернулся к Апраксии:

– А говорят, он тут на хлебе да воде…

– Говори, Алекса, что случилось, – заторопил Илья, хватая сотника за плечи. – Неужто Владимир смилостивился и выйти мне разрешил?

– Все не так, Илья, – вздохнул сотник, – ты садись. И слушай.

Илья опустился на лавку и стал слушать рассказ Алексы про то, что половцы не ушли к себе в степи, что хан Итларь остановился ниже по течению под Переславлем. И принялся собирать отряды с вождями родов, которые покинули его под Черниговом. Не угрожал, а заманивал, обещал, задабривал. Хитростью и лестью вернул к себе многих. И теперь у него под Переславлем войско стоит под три тысячи всадников. А у князя Владимира и полутора нет. Ну еще наберет мужиков в ополчение да селян, что в Переславль сбежали из окрестных мест. Стены старые, к осаде город не готов, в городе нет припасов, чтобы прокормить всех, кто сейчас там укрылся.

Рассказал Алекса и про визит самого Итларя в Переславль, и про то, что увез он с собой сына Владимира, Святослава. И как Владимир не решился напасть на хана в городе, как решают сейчас воеводы с боярами, как быть дальше. Откуда и как собирать дань для уплаты хитрому половецкому хану, как задобрить его, чтобы и город спасти, и Святослава Владимировича выручить. И как с воеводой Романом втайне от князя Владимира договорились они вызволить из погреба Илью и привезти срочно в Переславль. А уж что потом будет, одному Богу известно.

– Не будем мешкать, Алекса Всеславич! – Илья поднялся с лавки во весь свой рост, едва не упершись головой в каменные своды погреба. – Бурушку моего надо сыскать, оседлать, да доспехи мои…

– Все готово, – засмеялся Алекса. – Чеботок уже Бурку твоего оседлал, а Апраксия доспехи сохранила и саблю Святогорову.

– Ну, прощай, голубушка, – Илья подошел к Просе и взял ее за плечи. – Не знаю, какие слова найти, чтобы сказать тебе все. Ты не просто спасала меня, ты согрела мою душу, не дала мне озлобиться, впасть в гнев неправедный. Ты помогла мне сохранить веру, что придет время, и я снова понадоблюсь. Нет, не так, Просенька. Вера, что я даже в погребе все равно нужен, ждут меня мои други.

– Не говори ничего, Илюшенька, – тихо ответила девушка и прижалась щекой к его широченной ладони. – Храни тебя Господь, и пусть твой путь будет всегда правым.

Апраксия перекрестила Муромца и отошла в сторону, пропуская витязей к низкой двери. Выйдя на чистый воздух, Илья вдохнул полной грудью и тут же услышал тихое фырканье. Бурка не ржал, обученный хозяином, но не показать своей радости не мог.

– Бурушка ты мой, – Илья погладил коня по крупу, прижался к морде щекой, почувствовал губы коня, мягкие и теплые. – Соскучился, лохматушка. Думал, не увидишь больше хозяина? Ничего, теперь мы снова вместе. Сейчас поскачем, далеко поскачем, всю ночь будем скакать. А потом… Потом не ведомо, что будет.

– С возвращением, Илья Иванович!

– Сила? Чеботок? За мной, значит, приехал? – Илья обнял друга.

– А как же! – засмеялся воин. – Кто же еще тебя из погреба-то вытащит. Только мы и можем!



Скакали все ночь. Алекса и Чеботок меняли коней, давая им передохнуть. И только Бурка без устали нес своего хозяина. Казалось, ему не в тягость такая дорога, что он резвится, как жеребенок, и готов нестись и день, и другой, и третий.

И когда только-только забрезжил рассвет, в низинке за камышами, дружинники натянули, наконец, поводья, переводя своих коней на шаг. Здесь в пойме Днепра в байрачных [13] лесочках спрятал Алекса свою сотню.

Дружинники тут же принялись радостно поздравлять Илью с избавлением. Алекса Всеславич с улыбкой посмотрел на своих воев, потом решительно заявил:

– Хватит, други, еще успеете наговориться. Сейчас есть дела поважнее. Пойдем-ка, Илья Иванович, потолкуем на бережочке.

Отдав коня коноводам и велев, чтобы его расседлали и вытерли насухо после долгой скачки, Муромец двинулся следом за сотником. На берегу он увидел воеводу Войтишича, сидевшего на бревне.

– Спасибо, воевода, – чинно поклонился Илья. – Видать, и ты руку приложил к моему освобождению. Благодарен тебе и готов служить службу.

– Благодарности подождут, Илья. Садись и слушай.

Роман поднял с песка тонкую щепку, разровнял песок под ногами и стал рисовать линии. Илье приходилось уже видеть у князя Владимира карты, что рисованы были на пергаментах арабами и византийцами. Получалось, что смотришь на все сверху, как птица. И если представить получилось, то сразу все становится понятным. Вот эти две линии – это берега речки Трубеж. А вот это Карань. А это воевода сейчас начертил границы нижнего города, а вот это детинец.

– И где половцы стоят? – спросил Илья.

– Вот здесь основные силы и здесь же шатер хана Итларя, – глянув на Муромца, показал Войтишич. – При нем около тысячи всадников. Вот здесь, ближе к городу, и вот здесь, между становищем Итларя и лесом, еще примерно по пять сотен. За то время, что вы сюда добирались, к хану подошли еще несколько отрядов. Расположились они вот здесь, ближе к Днепру, потом вот здесь, с этой стороны города, и вот здесь. Сейчас, думаю, у него не меньше трех тысяч, у нас едва больше тысячи. Будь в Переславле стены покрепче да запасов побольше, ему с такими силами нас в городе не взять. Да и мы вылазками бы его потрепали. Итларь воин старый, он и сам бы с такими силами на город не пошел.

– Но он был в городе и видел стены и ворота? – спросил Илья.

– Да.

– Половцы хорошие воины, они и их предки всегда воевали в степях, – задумчиво поглаживая бороду, заговорил Илья. – Они могут нападать и уклоняться от боя, когда видят, что противник силен и легкой победы не будет. Они не любят сражаться плотным строем – всегда рассылают по округе свои легкие небольшие отряды, которые все выведывают, за всем следят и вовремя приносят вести своему хану. Большими силами нам на них неожиданно не напасть.

– Да, они узнают, что мы выдвигаемся к ним, заранее и будут готовы встретить, – кивнул воевода.

– Они с самого начала, – добавил Алекса, – подозревают, что мы можем попытаться напасть на них неожиданно и разбить их войско по частям.