Смертельная белизна

На ней тяжким грузом лежала вина за родительские траты на ее свадьбу и за предстоящие объяснения матери и отца с родными и знакомыми по поводу недолговечности этого брака, но хуже всего была перспектива бесконечных материнских нотаций и жалостливых утешений. Меньше всего ей сейчас хотелось возвращаться, следуя совету матери, в Йоркшир, чтобы кутаться в одеяло на своей кровати – свидетельнице худших времен в ее жизни.

После двух дней хождения по теснящимся друг подле друга домишкам в поисках жилья Робин внесла залог за угол в комнатенке на шестерых в Килберне и получила разрешение въехать на следующей неделе. Каждый раз, когда она вспоминала это место, ей становилось дурно от переживаний и тревог. В свои двадцать восемь лет она готовилась к роли самой старой из жильцов.

Чтобы приободрить Страйка, Робин вышла из машины и предложила взять у него вещмешок, но босс прокряхтел, что справится сам. Когда брезентовый тюк ударился о днище «лендровера», она услышала громкий лязг металлических инструментов и нервно содрогнулась.

У Страйка, который окинул Робин беглым оценивающим взглядом, усилились худшие подозрения. Бледная, с черными кругами под глазами, она выглядела опухшей и изможденной одновременно, а еще вроде бы похудела за те несколько дней, что он ее не видел. Жену одного его армейского друга, Грэма Хардэйкра, из-за неудержимой рвоты положили в больницу на раннем сроке беременности. Возможно, одна из «важных встреч» Робин была посвящена решению той же проблемы.

– У тебя все нормально? – пристегивая ремень безопасности, грубовато спросил Страйк.

– Все хорошо, – в сотый раз ответила она, приняв его жесткость за раздражение по поводу долгой поездки в метро.

Из Лондона они выезжали молча. Когда автомобиль наконец-то свернул на трассу M40, Страйк сказал:

– Паттерсон тут как тут. Сегодня утром следил за офисом.

– Да что ты?!

– У твоего дома никто не отирался?

– Насколько мне известно, нет, – сказала Робин после секундного замешательства.

Не о том ли хотел предупредить Мэтью, когда разыскивал ее в Мэссеме?

– Утром выехала без проблем?

– Да, – почти честно ответила Робин.

После разрыва с Мэтью она не переставая думала, как бы сообщить Страйку о крахе своего замужества, но пока не нашла таких слов, которые можно произнести без тени волнения. Это выбивало ее из колеи. Что тут сложного? – спрашивала она себя. Страйк ведь друг и коллега, он был с ней, когда она отменила свадьбу; он знал, что Мэтью изменял ей с Сарой. Казалось бы, открыться можно между делом, в разговоре, как она и поступила при встрече с Рафаэлем.

Но здесь имелась одна загвоздка: в тех редких случаях, когда они со Страйком делились откровениями о личной жизни, один из них всегда бывал не вполне трезв. В остальное время оба сохраняли глубокую сдержанность, несмотря на параноидальное убеждение Мэтью, что на работе они только и делают, что предаются разврату.

Правда, ей мешало и кое-что поважнее. Именно Страйка она у себя на свадьбе обняла на лестничных ступенях; именно ради него она в своем воображении, пока таинство брака еще не свершилось, бросала мужа; именно он не шел у нее из головы, когда она во время медового месяца бродила по ночному пляжу, оставляя за собой борозду на белом песке и думая: уж не влюблена ли она в этого человека? Она боялась выдать свои мысли и чувства, поскольку была уверена, что малейшее подозрение Страйка о его разрушительной роли как в начале, так и в конце ее семейной жизни, равно как и его малейшее подозрение о ее панических атаках, наверняка прервет их рабочие отношения.

Нет, ей следовало брать пример с него: быть независимой и мужественной, достойно переносить удары судьбы и хромать дальше, не отступая и не отворачиваясь от цели, даже если судьба готовила ей неприятный сюрприз на дне лощины.

– Как по-твоему, что нужно Паттерсону? – спросила она.

– Время покажет. Твои встречи нормально прошли?

– Нормально, – сказала Робин, чтобы отвлечься от мыслей об арендованной живопырке и о студенческой парочке, которая показывала ей квартиру, косясь на взрослую тетку – только ее и не хватало в этой тесноте. – Там сзади, в сумке, есть печенье. Чая нет, уж извини, но при желании можем куда-нибудь заскочить.

Термос остался на Олбери-стрит, в числе тех вещей, которые она забыла прихватить из дома, когда вернулась туда в отсутствие Мэтью.

– Спасибо, – сказал Страйк, хотя и без особого энтузиазма.

А сам подумал: не может ли очередное появление печенья на фоне его добровольной диеты считаться обычной прихотью, еще одним доказательством беременности его договорного партнера?

У Робин в кармане зазвонил телефон. Она не шелохнулась. За это утро ей уже дважды поступали звонки с одного и того же неизвестного номера, и она опасалась, как бы это не оказался Мэтью, который, обнаружив, что его номер заблокирован, позаимствовал чужой мобильник.

– Не будешь отвечать? – спросил Страйк, глядя на ее застывший бледный профиль.

– Мм… я же за рулем.

– Хочешь – давай я отвечу.

– Нет, – отрезала она чуть быстрее, чем нужно.

Гудки умолкли, но тут же возобновились. Вконец уверившись, что это Мэтью, Робин достала телефон из кармана жакета и сказала:

– Догадываюсь, кто это, и сейчас разговаривать не собираюсь. Когда гудки прекратятся, отключи, пожалуйста, звук.

Страйк взял ее мобильник.

– Звонок переведен с нашего офисного номера. Я включу громкую связь, – из лучших побуждений предложил он.

Поскольку в допотопном «лендровере» не было даже работающей печки, не то что устройства «блютус», так он и поступил, а потом приблизил мобильник к губам Робин, чтобы ее было слышно сквозь дребезг и рычание продуваемого насквозь автомобиля.

– Алло, это Робин. С кем я говорю?

– Робин? То есть Венеция? – зазвучал голос с валлийским акцентом.

– Это вы, мистер Уинн? – Робин не отрывала глаз от дороги; телефон по-прежнему держал Страйк.


– Ах ты, мерзавка, стерва, гадина!

Робин и Страйк недоуменно переглянулись. Куда делся елейный, похотливый Уинн, мастер очаровывать и производить впечатление?

– Получила, что хотела, так ведь, а? Шастала взад-вперед по коридору, выставляла титьки повсюду, где на них есть спрос. «Ой, мистер Уинн! – Он копировал ее так, как это делал Мэтью: дурашливым, визгливым голосом. – Ой, подскажите, мистер Уинн, чем мне заняться, благотворительностью или политикой, дайте-ка я наклонюсь над столом пониже, мистер Уинн». Скольких же мужиков ты окрутила и на что готова…

– Вы хотите мне что-нибудь сообщить, мистер Уинн? – Робин повысила голос, перекрикивая это ерничество. – Если вы позвонили, чтобы браниться…

– О, я хочу до черта всего сообщить, просто до черта! – гаркнул Уинн. – Ты еще поплатишься, Эллакотт, за все, что со мной сотворила, поплатишься за вред, причиненный нам с женой, и так просто не соскочишь, ты в этом офисе нарушила закон, и я тебя засужу, понятно? – Он едва не бился в истерике. – Посмотрим, как твои уловки подействует на судью, посмотрим! Глубокий вырез… «О, мне кажется, здесь слишком жарко…»

Пределы видимости Робин ограничил какой-то бледный туман, отчего бегущая впереди дорога сузилась до тоннеля.

– НЕТ! – выкрикнула Робин, вскинув ладони и обрушив их обратно на руль; у нее дрожали руки. Это «нет», уже брошенное мужу, несло в себе такую силу и ярость, что точно так же остановило и Герайнта Уинна. – Никто вас не заставлял гладить меня по волосам, по спине и глазеть на мою грудь, мистер Уинн, к этому я не стремилась, хотя уверена, что вы кайфуете, думая, что именно ради этого…

– Робин! – одернул Страйк, но она обратила на него не больше внимания, чем на скрип изношенных тормозных колодок, и точно так же не обратила внимания на внезапно перебившего ее Уинна:

– Кто это там? Страйк, что ли?

– …вы негодяй, мистер Уинн, негодяй и расхититель, запускающий лапу в благотворительный фонд, но теперь я вывела вас на чистую воду, а еще я не премину сообщить миру, что на фоне портретов своей покойной дочери вы лапаете молодых женщин…

– Как ты смеешь! – задохнулся Уинн. – Это неслыханно… как ты смеешь оскорблять память Рианнон… я этого так не оставлю, и семья Сэмюеля Мурапе…

– Да пошел ты со своими угрозами! – взорвалась Робин. – Извращенец, вор!..

– Если у вас заготовлены еще какие-нибудь соображения, мистер Уинн, рекомендую изложить их в письменном виде! – прокричал в трубку Страйк, пока Робин, плохо понимая, что делает, продолжала клеймить Герайнта.

Прервав разговор движением пальца, Страйк схватил руль, поскольку Робин всплескивала руками и жестикулировала.

– Да твою мать, съезжай с дороги! – приказал он. – Давай на обочину!

Робин на автомате выполнила это распоряжение. Адреналин дезориентировал ее не хуже алкоголя, и, когда «лендровер» резко остановился, она рывком освободилась от ремня безопасности и выскочила на утрамбованную землю. Мимо со свистом пролетали автомобили. Плохо соображая, что делает, Робин неверным шагом, со слезами ярости поспешила прочь от «лендровера» и от подступающего психоза: ведь она только что безвозвратно испортила отношения с человеком, который, вероятно, еще мог ей пригодиться, который в открытую грозил отомстить, который, вполне возможно, и нанял Паттерсона…

– Робин!

Теперь, подумала она, Страйк тоже сочтет ее скандалисткой, конченой психопаткой, какую вообще нельзя подпускать к такого рода делам, – вот, пустилась наутек, когда запахло жареным. Резко обернувшись к боссу, ковыляющему за ней по обочине, она небрежно вытерла лицо рукавом и сказала, пока он не начал ее отчитывать:

– Я знаю, до этого нельзя опускаться, я знаю, что провалила все дело, извини.

Но его ответ был заглушен звоном у нее в ушах, и Робин охватила паника, будто только и ожидавшая, чтобы она остановилась. Пошатнувшись от головокружения, не в силах упорядочить свои мысли, она рухнула на обочину; сухая щетина травы впивалась в кожу сквозь джинсы, а Робин с закрытыми глазами обхватила голову и пыталась дышать ровнее, чтобы прийти в норму; мимо по-прежнему неслись автомобили.

Сколько минуло времени, она не поняла: то ли одна минута, то ли десять, но пульс наконец-то замедлился, мысли стали приходить в порядок, и паника начала отступать. Робин всегда делала вид, будто контролирует свое поведение, но теперь все покатилось к чертям.

До нее донесся запах сигаретного дыма. Открыв глаза, она увидела справа от себя ботинки Страйка. Он тоже сидел на земле.

– Давно у тебя панические атаки? – как ни в чем не бывало спросил он.

Похоже, утаивать не имело смысла.

– С год, – выдавила она.

– За консультацией обращалась?

– Да, какое-то время даже лечилась. Теперь делаю упражнения когнитивно-поведенческой терапии.

– Точно делаешь? – мягко спросил Страйк. – Просто я неделю назад купил вегетарианский бекон, но он не ведет к снижению веса, поскольку тухнет себе в холодильнике.

Робин засмеялась и не могла остановиться. Из глаз опять полились слезы. Страйк наблюдал за ней без осуждения, покуривая сигарету.

– От случая к случаю, – призналась Робин, кое-как промокая лицо.

– Не хочешь ничего мне рассказать, коль скоро мы влезли в эту тему? – спросил Страйк.

Он чувствовал, что лучше услышать самое плохое сейчас, прежде чем давать советы насчет ее душевного состояния, но Робин, похоже, растерялась.

– Какие-нибудь другие проблемы со здоровьем, которые могут повлиять на твою работоспособность? – подсказал он.

– Например?

Страйк задумался, не будет ли заданный в лоб вопрос нарушением трудового права.

– Я подумал, – сказал он, – что ты, вероятно, э-э, беременна.

Робин засмеялась:

– О господи, что за нелепость!