Соблазн двойной, без сахара

- Ладно, - Костя протянул будто нехотя. – Расстегни мне штаны.

Я дрожащими пальцами справилась с пуговицей, звякнула молнией на джинсах, потянула вниз. О, он определенно притворялся – член налился, синие венки вздулись. Потянулась рукой, чтобы ласкать его там, но Костя остановил:

- Нет, Анют, ртом.

Но на колени мне опуститься не позволили, Андрей удержал за бедра. Пришлось сильно наклониться, упереться руками в колени. Неудобно. Но я вобрала головку и начала посасывать. Просто облизывать языком – знала, что нужны глубокие ритмичные движения, чтобы он смог кончить. Но теперь была моя очередь немного поиздеваться. Костя застонал, погрузил пальцы в мои волосы и начал насаживать. Не слишком резко, но теперь в его рычащих стонах звучало больше удовольствия.

И вдруг Андрей вошел сзади резко, одним толчком. Я была мокрая, потому не почувствовала боли. Только неудобная поза мешала. Мои руки кто-то из них оторвал от коленей, не позволяя упираться, и снова завел за поясницу. Я оказалась почти на весу, ноги задрожали от перенапряжения. Но Андрей лишь слабо придерживал за бедра, когда я покачивалась, а потом снова убирал опору. От каждого его движения все тело подавалось вперед, Костя в том же ритме и сам немного двигал бедрами. Он трахал меня, почти достигая горла. А я даже стонать не могла или как-то это замедлить. Придержал меня за шею, и теплая струя ударила в рот. Но Андрей все двигался, потому мне приходилось держать во рту член и продолжать почти столь же интенсивные движения. Ни сглотнуть, ни отстраниться, а Костя и не думал отодвигаться сам – кажется, наоборот, наслаждался тем, что я вынуждена облизывать его орган снова и снова.

К счастью, меня удержали на руках, когда накрыло оргазмом, иначе бы упала. Теперь Андрей, удовлетворившись моим наслаждением, словно перестал сдерживаться. Или внутри у меня так сильно сжималась, что ему хватило только двух толчков.

Через несколько минут я, разнеженная и до сих пор еще не вполне пришедшая в себя, оказалась на кухне, на коленях у Кости. Мне не позволили одеться. Даже помыться не дали. Так и приходилось жаться к нему и наблюдать, с какой ехидцей поглядывает на нас Андрей, готовя ужин. Я уже тогда знала, что буду ужинать голая и даже сил воспротивиться не найдется. Но Костя теплый и большой, а они оба – пусть смотрят и глотают слюни. Совсем не от еды. Вот только потом пойдем все вместе в душ, а там уже никто слюни глотать не подумает, снова раздраконят меня и возьмут свое сладкое.

Несмотря на подобные, очень страстные эпизоды, они случались не так уж часто. И крайне редко мы занимались сексом чаще, чем раз в день. Иногда и весь день проходил без этого, мы ограничивались нежностью. А когда у меня наступили женские дни, я прямо заявила, что я в это время неприкасаема.

- Глупо, - сказал Андрей, не отрываясь от монитора. – Ты в такие дни особенно чувствительная.

Костя вообще недоуменно уставился на меня и нахмурился:

- Анют, неужели ты до сих пор чего-то стесняешься? Это животное, - он указал на друга, - тогда с собой не возьмем, а я умею быть нежным.

Он умел, кто бы спорил. Но я отрицательно мотнула головой и повторила упрямо:

- Не хочу. И живот болит.

И в следующие несколько дней я оказалась в каком-то раю. Почти без чувственных удовольствий, но в полной неге. Мои мужчины как-то без лишних разговоров прониклись, вообще не позволяли мне ничего делать, а ласки их стали подчеркнуто бережными. Честно говоря, боли в животе меня беспокоили только день-два, но я была готова притворяться какой угодно больной, лишь бы продлить это удовольствие – когда Костя смотрит внимательно, удобно ли меня устроили на диване, когда Андрей даже не думает командовать или включать привычный диктат. Это же не жизнь, это концентрация счастья! Женщина, прожившая с ними столько, сколько я, наверное, просто не сможет ужиться с любым мужчиной – да ни с одним из них никого не сравнишь, а двое они вышибают разом.

Вот только когда месячные закончились, немного изголодавшиеся мужчины устроили мне многочасовой сеанс почти непрерывного удовольствия. Я не возражала, ведь тоже успела привыкнуть получать и отдаваться.

Эта пара месяцев, очевидно, останется в моей памяти навсегда.

В Питер мы съездили еще раз – только с Костей. Три дня провели в театрах и на выставках, а ночи – в одной постели. Андрей, кажется, был только рад тому, что его с собой не потащили и позволили целых три дня заниматься работой. Ну а когда я вернулась, он заявил, что теперь его очередь. Косте было позволено только смотреть. Но последний не слишком огорчился, потому что мы во время поездки тоже ни в чем себе не отказывали.

За эти недели мы начали врастать друг в друга. Почти не ссорились – иногда Костя с Андреем ругались, но только по поводу дел. А у меня не такой характер, чтобы намеренно выводить кого-то из себя. Если же что-то для меня было принципиально важным, то они шли навстречу. Упорядочилась и наша жизнь: я начала посещать с парнями спортивный зал, хотя «спорта» было и без того предостаточно. Но мне нравилось заниматься рядом с ними хоть чем. Да и взгляды на них ловить – тоже нравилось. Странно, я раньше не замечала за собой тщеславия, но в груди что-то приятно давило от мысли, что эти оба – мои. И пусть другие девицы соглашаются на варианты попроще.

Я очень сильно изменилась, хотя и не замечала этого сама. Но самоуверенности стало многократно больше, чем раньше. Теперь я уже не сутулилась, когда шла по улице. И это странным образом притягивало взгляды мужчин – я словно начала излучать что-то, на что им хотелось смотреть – чуть ближе, чуть внимательнее, чтобы разглядеть получше. Один даже в кафе подошел, где мы были с Костей в ожидании Андрея. Он как раз отошел к бару, чтобы взять мне коктейль, и в этот момент ко мне подошел довольно молодой мужчина. Он видел, что я с другим, но подошел. Улыбнулся и положил передо мной листок:

- Просто позвони, если захочешь. Я буду ждать.

Хмыкнула. Мягко говоря, я всю жизнь прожила с совершенно другим ощущением самой себя, а теперь вот – подходят, ждать готовы, даже не просят ничего – все, что захочу дать, обрадует. Я изменилась, смотрю иначе, улыбаюсь шире и, самое главное, перестала оглядываться. Замучилась я за всю жизнь оглядываться на других. И по Кате я могла сделать такие же выводы. Мы с ней виделись теперь очень редко, а мне казалось, что в глазах подруги появилась зависть – еще не мешающая дружбе, но уже отемняющая мысли. Она ничего такого не говорила, я по взгляду поняла, когда Костя после встречи с клиентами вошел в кухню, где мы с ней сидели, смазано и нежно поцеловал, а потом удалился:

- Не буду мешать посиделкам. А то как наши косточки перемывать?

А через полчаса приехал Андрей, который задержался в офисе. Сделал то же самое – наклонился и привычно, мимоходом коснулся губами моих, но сказал другое:

- На вино бы не налегали без закусок. Давайте я вам из ресторана что-нибудь закажу. Кать, оставайся сегодня у нас, поздно уже.

Эти два поцелуя говорили вообще обо всем. Именно к ним больше нечего было добавить. Весь мир мог орать, как это неправильно, но эти два поцелуя перечеркивали все аргументы. И именно тогда я поняла суть всеобщего неприятия – людям непозволительно быть настолько счастливыми. Мне непозволительно, когда все остальные вынуждены довольствоваться полумерами. Мир не прощает другим такого абсолюта, потому обязательно пресекает его.

Я не удивилась, когда Катя все же засобиралась домой, многозначительно на меня поглядывая – дескать, не буду мешать этим двоим разрывать мое полупьяное тельце. И притом не отказалась бы побыть на моем месте. Наши отношения с ней не испортятся, я вообще этого не опасалась, - она открытая душа. Потому со временем смирится с этим новым для нее самой чувством и все станет, как раньше.

И все же что-то остается неизменным: счастье не умеет быть бесконечным. Я вышла в гостиную, Андрей сидел за компьютером, а Костя должен был прилететь через час из короткой командировки. Но я не могла молчать, раз уже решилась:

- У меня задержка, Андрей.

Он поднял на меня серьезный взгляд:

- Сколько?

- Пара дней.

- Допустим. И что с твоим лицом? Сейчас я схожу в аптеку, куплю тест, но он пока может не показать результата. В чем причина паники?

Я раскрыла рот и тут же захлопнула, отвернулась. Мне было страшно, до дрожи в пальцах, до желания заорать во всю глотку. Андрей подошел и обнял, но я оттолкнула, попросила поскорее сбегать в аптеку. И, как только осталась одна, бессильно опустилась на пол. Конечно, я принимала противозачаточные, но ведь стопроцентной гарантии не бывает! А мир просто обязан подкинуть свинью, если кто-то в нем до безобразия счастлив и портит этим вселенскую гармонию.

Тест показал отрицательный результат, но два дня - слишком маленький срок для точности. Костя зашел ко мне вечером, а я даже не обняла его после поездки – хотелось просто лежать, точно все силы закончились. И Андрей стоял позади него, хмурясь.

- Анют, - позвал Костя тихо. – Давай это обсудим.

- Не хочу. Я уже сплю.

И, как всегда бывает в принципиальных для меня вопросах, они сдались.

А наутро закровило, живот затянуло менструальными болями. Спускаясь к завтраку, я не бежала – летела:


- Ложная тревога! Самой смешно, что всех перепугала!

Костя ободряюще улыбнулся. Андрей поставил передо мной тарелку с омлетом и будто невзначай коснулся пальцами волос.

- Ань, но нам троим все же надо поговорить на эту тему. Мало ли, как жизнь повернется.

Я мотнула головой, не собираясь портить себе настроение:

- Нечего обсуждать. Катастрофа отменяется! Вот была бы катастрофа – тогда бы и обсудили.

Они только переглянулись.

И что-то за это короткое время паники во мне изменилось. Я далеко не сразу это осознала, только через несколько дней, постепенно. Ничего неприятного ни один из них не сказал, но что было бы в случае беременности? Создалось ощущение, что вряд ли меня бы отправили на аборт – денег у обоих достаточно, чтобы поднять ребенка, но… но что дальше?

Тогда, лежа на кровати вечером, я все думала – что же будет дальше? И вспоминались какие-то мелочи. Например, то, что страсть между нами вошла в уже довольно щадящий график. Она до сих пор впечатляла, но того голодного желания, которое было между нами в первые дни, не осталось. Они еще не потеряли ко мне интереса, но наша жизнь стала очень напоминать семейную. Любая жажда со временем насыщается, и не сейчас, так потом, она будет полностью удовлетворена. И вдруг – ребенок. Ребенок – это уже серьезно. Ребенок не позволит нам разбежаться в разные стороны, когда наступит пресыщение. И хоть я раньше понимала, что оно когда-нибудь наступит, относилась к этому философски – мол, тогда и буду думать. Костя – вечный шебутной мальчишка – и не скрывает, что никогда не хотел остепеняться. Андрей, наверное, сказал бы, что ребенок так ребенок, лишь бы работе не мешал. И чтобы я точный список дала, что мне требуется. И, возможно, даже график бы назначил, кто из них ездил бы со мной по врачам. А я бы даже не знала, от кого зачала! И даже это не самое страшное: воспаленное воображение не останавливалось, рисовало дальше – что будет через пять, через десять лет? О каком папе малыш будет рассказывать в детском саду? Или так честно всему свету и заявит, что у него их целых два? Или тест ДНК сделаем, если не будет очевидно похож на одного? Или будем притворяться перед ним, что папа с мамой вполне нормальные, а этот дядя живет с нами просто так?

Совсем немного беспричинной паники, а все вдруг стало серьезным. И да, черт возьми, я хочу когда-нибудь родить ребенка! А может, и нескольких! Но, увязнув в этих отношениях, я сама не даю судьбе пойти по правильной дороге. Я люблю обоих, но будто очнулась от долгой эйфории – разве любовь позволяет творить со своей жизнью все, что угодно? Разве в сорок лет, вспоминая эти два месяца, я не пожалею о собственном одиночестве?

Пыталась скрыть свое изменившееся настроение, и все будто бы вошло в привычную колею. Но теперь я не чувствовала того же абсолютного счастья, меня изнутри давило, не позволяло радоваться и расслабляться в их руках. Потому в понедельник я вошла в кабинет Андрея и положила заявление перед ним:

- Подпиши, пожалуйста. Без отработки.

Он сильно прищурился, на листок даже не посмотрел.

- С чего вдруг?

- Андрей, не хочу на тебя работать. Вот ты недавно злился на Костю, что он меня в свой кабинет затащил. А как иначе? Так всегда будет, пока я здесь. И ты… неужели не мешаю работе? И я тоже не могу сосредоточиться.

- Только эта причина?

- Да. Подпиши, - настаивала я. – С завтрашнего же дня начну искать другое место, теперь у меня и опыт есть, и самоуверенность появилась. Мне пора уже самой вставать на ноги!

- Ты ведь понимаешь, что тебе необязательно вообще работать, Ань?

Кивнула.

- Понимаю. Но мне хочется так.

- Только эта причина? – он повторил вопрос, не сводя с меня взгляда.

А я изменилась сильнее, чем предполагала. Потому что совершенно спокойно ответила:

- Да.

И Андрей не усомнился. Пододвинул к себе листок, размашисто подписался. Буркнул недовольно:

- Костя будет злиться на меня.

- Не будет. Я ему все объясню прямо сейчас.

- Вот за это спасибо. Потом в отдел кадров и бухгалтерию.

Костя, действительно, разозлился. Особенно тем, что я сначала отдала заявление в отдел кадров, а уже после зашла к нему. Но выслушал, хоть и морщился. И снова я ввернула козырь – я и без того нечасто о чем-то прошу. Но когда прошу, то жду, что буду услышана. Он вынужден был смириться, предложил подвезти меня до дома. Но я мотнула головой:

- Нет, не отвлекайся от работы.

Дома быстро собрала вещи, оставила записку. Написала, что мне просто надо подумать и навестить родителей. Это не побег, не прощание, просто несколько дней такой нужной изоляции. Попросила не беспокоить звонками – я сама позвоню. Очень скоро. И извинилась за то, что научилась врать.

И в аэропорту шла бодро. Впервые я возвращалась домой с желанием там оказаться. Просто разорвать отношения я не могла, потому и оставила им именно такое послание. Сердце кричало, что я остыну, пообщаюсь с мамой, поскучаю, а потом галопом побегу обратно. Мозг говорил, что я больше никогда не вернусь в столицу. Что я стала именно в той степени сильной, чтобы хватило сил оторвать от себя приятное и вредное. Или это во мне Костя с Андреем спорили, каждый по-своему правый? Я шла легко и чувствовала в себе влияние каждого. Вот от этого уже не избавлюсь, но моей походке такое осознание не мешает.





29




Мама застыла в дверном проеме.

- Аня? А почему не позвонила? Мобильную связь придумали как раз для таких случаев!

- Ты как будто мне не рада, - я выдавила улыбку.