Сохраняя веру

– Не знаю.

Вера молчит. Иэн с любопытством на нее поглядывает. Она сидит съежившись и размышляет. Никого отмеченного Богом Иэн не видит. А видит только испуганную маленькую девочку. Он делает неуклюжую попытку ее отвлечь:

– Готов поспорить, что тебе нравятся Spice Girls. Я с ними знаком.

Вера смотрит на него, моргая:

– Это из-за вас бабушка упала?

У Иэна в животе что-то сжимается.

– Думаю, да, Вера. И мне очень жаль.

Она отворачивается:

– Вы мне не нравитесь.

– Не только тебе.

Иэн ждет, что Вера уйдет сама или за ней придет полицейский, но тут входит Мэрайя Уайт и обводит комнату заплаканными глазами. Когда она находит взглядом Веру, девочка вскакивает и бежит, чтобы обнять ее. Мэрайя холодно смотрит на Иэна.

– Полицейский… пошел… – запинается он, указывая в сторону коридора.

– Не приближайтесь к моей дочери, – сухо произносит Мэрайя, берет Веру за плечи, и они обе исчезают за дверью отделения интенсивной терапии.

Выждав несколько секунд, Иэн встает и подходит к медсестре:

– Я полагаю, мать миссис Уайт не выкарабкалась?

Сестра, не отрывая взгляда от своих бумаг, отвечает:

– Вы полагаете правильно.





Трагедии тем и страшны, что случаются внезапно. Бьют со всей силой и яростью урагана. Стоя над телом матери, Мэрайя крепко держит Веру за руку. В палате сейчас никого нет, добрая медсестра вытащила из Милли все трубки и иголки, чтобы близкие могли с ней проститься. Решение войти к покойнице вместе с дочкой далось Мэрайе нелегко, но она понимает: без этого ребенок будет отрицать произошедшее.

– Ты знаешь, – голос Мэрайи словно бы загустел от слез, – что это значит, что бабушка умерла?

Не дождавшись ответа, она начинает плакать. Садится рядом с телом, закрывает лицо руками и не сразу обращает внимание на скрежещущий звук, который издает ее дочь, подтаскивая к каталке складной стул с другой стороны. Вера влезает на сиденье, прижимается щекой к бабушкиной груди и неловко обнимает тело.

В какой-то момент Мэрайя чувствует, что волоски на шее встают дыбом, и трогает себя ладонью. При этом она не отрываясь смотрит, как Вера приподнимается на локтях, как берет лицо Милли обеими ручонками и целует в губы. Как руки Милли медленно отрываются от простыни и крепко сжимают внучку.



Глава 5



Радушное дитя,



Легко привыкшее дышать,



Здоровьем, жизнию цветя,



Как может смерть понять?





У. Вордсворт. Нас семеро[17]




30 сентября 1999 года

С тех пор как моя мать возвратилась к жизни, прошло уже много часов, а я все никак не перестану трястись. Тот самый врач, который подписал ей свидетельство о смерти, сейчас направляет ее на всевозможные анализы, осторожно предполагая, что она здорова. Я сижу, спрятав руки под себя, и делаю вид, будто это нормально, когда человек, принятый в больницу с формулировкой «доставлен мертвым», разгуливает по коридорам.

Доктор хочет оставить маму на ночь в стационаре для наблюдения, но она категорически отказывается:

– Ни в коем случае! Я могу бегать, прыгать и даже не устаю. Я еще никогда себя так хорошо не чувствовала.

– Может быть, ма, тебе действительно лучше здесь переночевать? У тебя же все-таки остановка сердца была…

– Вы были мертвы, – уточняет врач. – Ребята в колледже рассказывали мне о мертвецах в морге, которые подымались в тот момент, когда санитар застегивал молнию на мешке. Мне всегда хотелось и самому увидеть что-нибудь подобное. – Мы с мамой переглядываемся; он откашливается. – Итак, нужно сделать кардиограмму, КТ, еще кое-какие анализы и проверить, какие сердечные препараты вы пьете.

– То есть вы хотите убедиться, что я не овощ? – фыркает мама.

– Мы хотим убедиться, что нет угрозы повторной остановки сердца, – поправляет ее врач. – Сейчас я вызову медсестру, и она отвезет вас на другой этаж.

– Большое спасибо, но я и сама ходить умею, – говорит мама, спрыгивая со стола.

Доктор, покачивая головой, направляется к выходу из палаты. Я забегаю вперед, трогаю его за рукав и жестом прошу отойти за ширму.

– С ней действительно все в порядке? Вдруг это просто странный сбой в работе ее нервной системы и через час она впадет в кому?

– Не знаю, – подумав, признается доктор. – Бывало, что в операционной монитор показывал прямую линию, а потом человек кашлял и приходил в сознание. Я видел людей, которые лежали в коме месяцами, а потом просыпались и разговаривали как ни в чем не бывало. Одно я могу сказать вам определенно, миссис Уайт: ваша мать была клинически мертва. Это указали парамедики в своем отчете. Да и я, черт возьми, это констатировал! Может ли ее нынешнее состояние оказаться неустойчивым? Не знаю. Я сталкиваюсь с таким впервые.

– Понимаю, – говорю я, хотя на самом деле ничего не понимаю.

– Сейчас мы не видим на ее сердце никаких признаков травмы. Конечно, мы будем продолжать обследование, но в данный момент сердце кажется здоровым, как у подростка. – Он похлопывает меня по руке. – Объяснить этого я не могу. Даже пытаться не буду.





– Может, хватит меня поддерживать? – Мама отталкивает мою руку. – Со мной все нормально.

Она энергично, впереди нас с Верой, выходит из отделения экстренной помощи. Медсестра крестится. Водитель машины «скорой помощи», уплетающий слоеное пирожное, болтая с другой медсестрой, роняет одноразовый стакан с кофе.

– Извините, – говорит мама, останавливая интерна. – Где здесь лифт? – Девушка показывает, а мама оборачивается ко мне. – Ну? Ты здесь остаешься или как?

Она шагает по коридору мимо Иэна Флетчера, который смотрит на нас с таким недоумением, что я впервые за много часов начинаю смеяться.





Пока флеботомисты тычут в маму шприцами, мы с дочкой сидим в комнате ожидания. Вера бледная, уставшая, под глазами фиолетовые круги.

– Я сделала, что ты хотела, – шепчет она, поднимая личико.

– Ты не имеешь никакого отношения к бабушкиному выздоровлению, – с трудом сглотнув, говорю я. – Ты же это понимаешь?

– Ты ее просила, – бормочет Вера. – Я слышала.

– Кого – ее?

– Бога. Ты говорила: «О Боже! О Боже! О мой Боже!» – Вера трется носом о свое плечо. – И она тебя услышала. Она сказала мне, что сделать, чтобы ты не огорчалась.

Я опускаю голову и смотрю на Верины кроссовки: на одной ноге шнурки развязались и болтаются по полу, как у самого обыкновенного ребенка. И все-таки моя дочь не обыкновенный ребенок. Она разговаривает с Богом и, по-видимому, только что совершила чудо.

Я борюсь с желанием расплакаться. Все это очень похоже на затянувшийся ночной кошмар. Кажется, Колин вот-вот встряхнет меня и прошепчет: «Переворачивайся на другой бок и спи дальше». Дети должны ходить в школу, качаться на качелях, обдирать себе коленки. А то, что происходит сейчас с нами, – это бывает в фильмах, в романах, но не в настоящей жизни.

Я не глядя тру Верину ладошку и нащупываю мозоль.

– Что это?

Вера прячет руки:

– Это от рукохода.

– А не от… – Как же такое выговорить?! – Не от того, что ты прикоснулась к бабушке? Тебе не было больно?

Вера качает головой:

– Я как будто бы катилась с горки вниз. – Она смотрит на меня в замешательстве. – Ты разве не хотела, чтобы с бабушкой все было хорошо?

Я обнимаю ее так, словно пытаюсь спрятать обратно внутрь себя и защитить от того, что теперь уже неминуемо ей грозит.