Сохраняя веру

– Что – это? То, что я оставила свою дочь, когда была ей особенно нужна?

– Нет. Он пригласит эксперта, который скажет, будто вы сами наносите Вере раны и внушаете галлюцинации, а если вас разлучить, то все прекратится.

Мэрайя зажимает рот рукой и отворачивается:

– Что же они обо мне думают?!

Джоан хмурится, недовольная направлением собственных мыслей. Мэрайя молчала о показаниях, которые собирался давать Иэн. Как знать, может, она скрывает не только это?

– Они думают, – говорит Джоан, – что в конце концов вы ее убьете.



Глава 15

Для матери оплоты жизни – дети.

Софокл. Федра[35]



Прежде чем слова Джоан успевают вполне дойти до моего сознания, проходит несколько долгих секунд.

– Вы шутите? – наконец выговариваю я; мне действительно было бы смешно, если бы так сильно не хотелось плакать. – Они думают, я хочу убить собственную дочь?

– Малкольм Мец намерен представить вас как эмоционально неустойчивую женщину, переживающую кризис. Он собирается привести эксперта, который расскажет о других матерях, которые причиняли ущерб здоровью собственных детей. У этого есть название – синдром Мюнхгаузена.

Кризис… Сколько же я еще должна вынести?! Дочь в больнице. Мужчина, в которого я влюблена, оказался лжецом. А мужчина, которого я любила раньше, считает меня способной на убийство собственного ребенка.

– Это неправда! – твердо произношу я. – Вы можете им это доказать?

– Постараюсь. Но Мец имеет право говорить, что ему вздумается. Если захочет, может даже заявить, будто вы программируете Верино поведение с помощью кукол вуду. Не важно, правда это или нет. Важно, что, когда он закончит, наша задача – заставить судью понять, какая это несусветная чушь. – Джоан вздыхает. – Послушайте, в вашей биографии есть слабое звено: вы лечились в психиатрической больнице. На месте Меца я, наверное, тоже плясала бы отсюда.

– Джоан, я должна увидеть дочь, – говорю я дрожащим голосом.

Она смотрит на меня с такой жалостью, что я едва не теряю контроль над собой.

– Я позвоню в медицинский центр и спрошу, как она.

Я понимаю: мой адвокат хочет, чтобы я продолжала надеяться. Но надежда утекает у меня сквозь пальцы как песок.

– Может быть, уже совсем скоро вы вернетесь домой вместе с Верой.

Из вежливости я киваю и заставляю себя улыбнуться. А на самом деле думаю: какой смысл бороться за право опеки, если ребенок умрет?





Возвращаясь в зал суда, Джоан чувствует себя так, будто покорила гору Вашингтон. Нет ничего хуже, чем в эмоциональном смысле сделать из клиентки желе, когда ей скоро предстоит давать показания. Вертя в голове самые ужасающие мысли, Джоан сверлит Меца глазами в надежде на секунду установить с ним телепатическую связь. Он стоит, опираясь на ограждение, за которым сидят зрители, и разговаривает с уменьшенной и облегченной копией себя самого, – видимо, это кто-то из его помощников. Судья входит и подзывает адвокатов:

– Ну, мистер Мец, если память мне не изменяет, настало время нашего с вами запланированного рандеву. Полагаю, вы готовы представить нам своего эксперта?

Прежде чем Мец успевает ответить, Джоан заявляет:

– Ваша честь, я возражаю. Моя клиентка только что узнала о том, что до конца разбирательства ей нельзя видеть дочь, и, честно говоря, совсем расклеилась. Сейчас три часа дня, а у нас нет тех человеческих ресурсов, которыми располагает контора мистера Меца. Поэтому я до сих пор так и не смогла навести никаких справок о синдроме Мюнхгаузена. Я по-прежнему ничего не знаю ни об этом таинственном отклонении, ни о специалисте, которого пригласила противоположная сторона: кто он, где получил образование? Раз уж вы все-таки позволяете мистеру Мецу его вызвать, будет справедливо, если я получу хотя бы выходные на подготовку.

– Я согласен, – кивает Мец. – Я тоже хотел попросить Вашу честь закончить слушание на сегодня, чтобы миз Стэндиш могла скорее приступить к своим изысканиям.

– С каких пор это вас интересует? – удивляется Джоан.

– Постойте-ка! – хмурится судья Ротботтэм. – Не далее как утром вы требовали допросить этого свидетеля первым же, а теперь поворачиваете на сто восемьдесят градусов? В чем дело, мистер Мец?

– Сегодня мой эксперт несколько раз пытался побеседовать с Верой, что ему, естественно, нужно для полноты картины, но девочка слишком слаба, чтобы разговаривать. – Мец примирительно улыбается Джоан. – Выходит, мне тоже нужно еще немного времени.

– Так не пойдет, – говорит судья. – Прыгнули в воду – плывите. Сейчас действительно три часа, а ваш психиатр, подозреваю, еще целый час будет свои регалии зачитывать. Давайте мы выслушаем все, что у вас есть на данный момент, а в понедельник продолжим. За выходные ваш доктор получит возможность поговорить с ребенком, в то время как вы, – Ротботтэм поворачивается к Джоан, – успеете подготовиться к допросу.

– Да, Ваша честь.

– Вот и чудесно. – Он смотрит на Меца. – Зовите своего свидетеля.






Доктор Селестин Берч, эксперт-психиатр, не зря носит свою фамилию[36]. Высокий, тощий и бледный, как березовая кора, он сидит прямо, словно кол проглотил, и излучает ту высокомерную уверенность в себе, которой обычно преисполнены люди, хорошо сознающие собственную профессиональную значимость.

– Где вы учились, доктор?

– Сначала в Гарвардском университете, затем в Йельском. Резидентуру проходил в медицинском центре Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, потом десять лет работал в больнице Маунт-Синай в Нью-Йорке. Одиннадцать лет назад открыл собственную клинику в Калифорнии.

– Какова ваша специализация?

– Я имею дело преимущественно с детьми.

Мец кивает:

– Знакомы ли вы, доктор, с таким психическим расстройством, как делегированный синдром Мюнхгаузена?

– Да, меня считают одним из трех крупнейших специалистов в стране по этому заболеванию.

– Не могли бы вы рассказать нам, в чем его суть?

– Согласно четвертой редакции Диагностического и статистического справочника Американской психиатрической ассоциации, делегированный синдром Мюнхгаузена – это редкое расстройство, при котором один человек намеренно вызывает симптомы физического или душевного заболевания у другого человека, находящегося на его попечении. Попросту говоря, – продолжает доктор, оживляясь, – кто-то заставляет кого-то выглядеть или чувствовать себя больным. Это отклонение носит имя барона, жившего в восемнадцатом веке и прославившегося благодаря невероятным историям, которые он о себе рассказывал. Большинство жертв делегированного синдрома Мюнхгаузена – дети. Чаще всего мать искусственно создает или усиливает у своего ребенка симптомы какой-либо болезни, а потом обращается за медицинской помощью, делая вид, будто не знает источника проблемы. По мнению исследователей, такие женщины хотят не причинить боль ребенку, а вызвать сочувствие к себе у медперсонала, косвенно сыграв роль пациента.

– Так-так, то есть мать заставляет собственное дитя болеть, чтобы привлечь внимание?

– По сути, да, мистер Мец. Все сводится к этому. Только заставлять ребенка болеть – это еще не худший вариант. Спектр достаточно широк: одни матери добавляют кровь в мочу, собранную для анализа, другие дырявят капельницы, третьи душат новорожденных. Делегированный синдром Мюнхгаузена считается формой жестокого обращения с детьми и в девяти процентах случаев приводит к смерти.

– То есть мать убивает ребенка?

– Иногда, – говорит доктор Берч. – Если ее не остановить.

– Какие симптомы больные женщины могут вызывать у своих детей?

– В сорока четырех процентах случаев – кровотечение. Затем припадки – сорок два процента. Далее следуют угнетение центральной нервной системы, асфиксия, расстройства пищеварения. Ну и конечно же, симптомы психических отклонений.

– Каковы возможные причины такого поведения женщины?

Доктор усаживается поудобнее:

– Важно помнить, что это не грипп, которым может заразиться каждый. Такое происходит только у людей с расстроенной психикой и часто под влиянием стресса. Может быть, женщина пережила конфликт с мужем или развод, может быть, она сама стала жертвой насилия. Вероятно, она имеет какое-то отношение к медицине, хотя бы как пациентка, и потому немного разбирается в заболеваниях, их симптомах и терминологии. Такие женщины остро нуждаются в поддержке и внимании, а болеть для них означает быть любимой.

– Вы сказали, что у ребенка могут быть спровоцированы симптомы психических отклонений. Пожалуйста, поясните.

– К таким симптомам относятся галлюцинации, бред, потеря памяти, признаки конверсии, такие как мнимая слепота. Не всегда легко понять, как именно матери имитируют это у детей, но в основе лежит выборочное навязывание неадаптивного поведения. Например, когда ребенок рассказывает о реалистичном сновидении, женщина проявляет чрезвычайную отзывчивость, а когда он ведет себя совершенно нормально, игнорирует его или причиняет ему боль. И со временем он, грубо говоря, привыкает давать матери то, что ей нужно.

– Если ребенок воспитывается в неполной семье, это усугубляет ситуацию?

– Безусловно, – отвечает Берч. – Когда родитель один, его одобрение становится для детей единственным критерием оценки собственного поведения.

– Итак, если у ребенка якобы случаются божественные видения, причиной может оказаться делегированный синдром Мюнхгаузена?

– Да. Чаще всего ложные галлюцинации наблюдаются у детей, чьи матери знакомы с подобными психическими отклонениями по личному опыту.

– Например, потому, что лечились в психиатрической больнице?

– Да, это вполне типично, – кивает доктор Берч.

– А как женщина поведет себя, если ее уличат в обмане?

– Будет уверять, что ничего не делала. В редких случаях матери и сами не осознают своих действий, поскольку совершают их во время периодов диссоциации вследствие ранее пережитой травмы.

– То есть если такую женщину прямо спросить, причиняет ли она вред своему ребенку, она скажет «нет».

– Несомненно. Это один из симптомов заболевания.

– Мать может казаться потрясенной, может даже выражать «праведный» гнев, может сама не помнить, как ранила собственного ребенка, и все это не будет означать, что наши подозрения беспочвенны?

– Совершенно верно.

– Понимаю, – медленно произносит Мец. – Доктор, а как делегированный синдром Мюнхгаузена диагностируется?

– С большой осторожностью, мистер Мец, – вздыхает Берч, – и далеко не всегда. Симптомы болезни наблюдаются у детей, а дети не хотят рассказывать о происходящем, если это – залог материнской любви. Обыкновенно врачи получают информацию о состоянии ребенка не столько от него самого, сколько от его родителей, считая их вполне достоверным источником. Мало кому из врачей приходит в голову, что диагноз нужно ставить не маленькому пациенту, а его матери. К тому же никакого особого клейма на таких женщинах нет. Свою вину они отрицают и, более того, даже кажутся очень заботливыми мамами. Медик может заподозрить делегированный синдром Мюнхгаузена, если с самого начала проследит сложную историю болезни ребенка или если заметит, что симптомы очень уж сильно напоминают картину, описанную в учебниках. А в случае психических отклонений может настораживать отсутствие эффекта от назначенного препарата. Он не помогает, поскольку на самом деле ребенок здоров. – Берч откидывается на спинку стула. – Но единственный надежный способ диагностировать синдром Мюнхгаузена – это поймать женщину с поличным, например с помощью видеокамеры, установленной в палате, или изолировать ребенка от нее. Вследствие прекращения контакта с ней он, скорее всего, быстро поправится.

– Доктор, вы видели Веру Уайт?

– Нет, однако не потому, что не предпринимал попыток. Сегодня я три раза пытался к ней попасть, но мне отвечали, что она слишком слаба и говорить не может.