Стихи для мертвецов

Всего семьдесят два часа понадобилось медсестрам, чтобы невыносимо устать от него.

Колдмун пришел в себя в послеоперационной палате. Поначалу он думал, что все еще спит в каком-то кошмаре зеленых стен, ярких потолков и существ в масках, бродящих вокруг. Потом он снова заснул. Проснувшись в следующий раз, он понял, что это никакой не сон и что он находится в палате отделения интенсивной терапии. Приходили доктора, смотрели на него, потом вполголоса консультировались с коллегами; медсестры проверяли его жизненные показатели, засовывали иглу в инжекционное отверстие его внутривенного зонда. Потом он снова заснул. Тихое бибиканье, гудение и пришептывание приборов заполняло тишину. Это длилось, кажется, целую вечность: сон и пробуждение, сон и пробуждение; но потом он понял, что прошло не больше двадцати четырех часов.

Наконец он проснулся в отдельной послеоперационной палате. Ему хотелось есть и пить, и он впервые ощутил боль. Его покормили – с грехом пополам, потом снова пришли доктора. Его заверили, что он выживет. Позднее они объяснили, что ему очень повезло, с учетом калибра оружия и расположения раны. К этому времени минуло уже два дня, и он пришел в себя настолько, что стал просить кофе. Его сводили с ума. Давали только декофеинированную дрянь. Хуже того, он не мог им объяснить, как правильно варить кофе. В комнате отдыха медицинского персонала стояла кофеварка, но когда он уже убедил одну сестру поставить кофейник на плитку, ее смена закончилась, а пришедшая на дежурство медсестра вылила застоялый кофе и заварила новый. Если Колдмун начинал сетовать, его накачивали успокоительным, и он соскальзывал в сон.

Он смотрел в окно, видел величественные королевские пальмы и ясное небо, какое бывает в начале апреля. Если он и дальше будет выздоравливать с такой скоростью, то не выздоровеет никогда.

Дверь открылась, и вместо медсестры вошли три неясные фигуры. Колдмун повернулся, чтобы разглядеть их получше, и поморщился от боли. Потом он понял, что первый из них – ответственный заместитель директора. Рядом с ним в одном из своих фирменных пастельных платьев стояла доктор Фоше. За ними пристроилась темная тень, точно вписавшаяся в очертания агента Пендергаста. Все они смотрели на него.

Колдмун мучительно сглотнул.

– Давно пора вам появиться.

– Я приходил и раньше, – возразил Пикетт. – Но вы были слишком накачаны болеутоляющими, потому и не помните.

– Меня сегодня впустили в первый раз, – сказала Фоше. – Вы только представьте, меня, доктора!

Пендергаст ничего не сказал. Но Колдмуну казалось, что за последние дни он несколько раз видел Пендергаста – это бледное лицо и черный костюм, нависающий над его кроватью, эти бледные глаза, полные тревоги.

Одна из медсестер, Эстреллита, пришла с чашкой кофе на пластиковом подносе. Она поставила поднос и повернулась, собираясь уходить, но Колдмун запротестовал. Он с трудом достал чашку и сделал глоток тепловатого напитка.

– Слишком свежий, – сказал он, возвращая ей чашку. – Пусть постоит еще несколько часов, тогда принесите.

Сестра посмотрела на него с выражением, которое ему хотелось бы считать притворным раздражением. Потом она обратилась к Пикетту:

– Если вы можете сделать что-то, чтобы ускорить его выписку, вам воздастся.

Когда она вышла, Пикетт подошел поближе и мягко пожал руку Колдмуна:

– Вы сможете запомнить то, что я вам собираюсь сейчас сказать?

– Постараюсь.

– С вами все будет хорошо. Раны залечиваются, вы восстанавливаетесь после шока и кровопотери, и у вас не обнаружено никаких признаков инфекции. Не менее важно, что вы – герой. Вы получите звезду ФБР.

– Правда? – спросил Колдмун.

– Не сомневайтесь.

– Забавно, я не помню за собой ничего героического. Я вообще мало что помню. Мы шли к этому дому-развалюхе, и тут провалилась земля.

– Можно и так сказать, – подал голос Пендергаст.

– Кстати, о героях, – продолжил Пикетт. – Пендергаст спас вам жизнь и привез Брокенхартса. Он должен был бы стоять первым – ведь это он задержал преступника. Мы хотели наградить его медалью за отвагу, но оказалось, что у него уже есть две. Не имеет смысла раздувать его самомнение больше, чем уже есть.

Это что, шутка? По-видимому, нет: Пикетт говорил дружеским тоном и его губы слегка подергивались – вероятно, его лучшая попытка улыбнуться. Колдмун попытался приподняться в кровати, но передумал и вернулся в лежачее положение. Наверное, ему никогда не прогнать эту усталость и не вернуть ясность мысли.

– Так. Кто-нибудь скажет мне, что случилось?

– Подробности могут подождать, – продолжил Пикетт. – Самое главное, что Брокенхартс арестован.

– И кто же он?

На этот раз ответил Пендергаст:

– Рональд Вэнс. Сын Джона Вэнса – человека, побеседовать с которым мы ехали.

– Джон Вэнс – это старик на веранде?

– Нет, это был местный человек, который сдавал аэролодки в аренду, да упокоится он с миром.

– Рональд Вэнс, – повторил Колдмун. – И он там жил? В Кейнпатче?

– Нет, – сказала доктор Фоше. – Там была заброшенная ферма по разведению аллигаторов, когда-то она принадлежала деду и бабке… ну, это не имеет значения. А вот сам Брокенхартс жил в Голден-Глейдс. На Тарпон-Корт.

– Где это?

– Милях в десяти отсюда. Не дом, а уродина. – Она засияла от чувства плохо скрываемой гордости. – Это я нашла его адрес. И дом.

– Неужели вы ездили туда? – спросил Колдмун.


Доктор кивнула.

– И вы вошли туда? В дом Брокенхартса?

– Да нет же, черт побери! Я постучала в обе двери – переднюю и заднюю. Никто не ответил, а поскольку никто из вас не отвечал на телефонные звонки, я повернулась и ушла. Вы думаете, я решилась бы войти в дом серийного убийцы, не имея никого за спиной? Вы считаете меня сумасшедшей?

Вошла еще одна медсестра.

– Мистеру Колдмуну нужно отдохнуть, – заявила она, ни к кому не обращаясь.

– Кофеин, – сказал Колдмун. – Вот что мне нужно.

– Вы уже отказались от прекрасной чашки свежего кофе, дорогой.

Колдмун попытался сердито посмотреть на нее, но без особого успеха. От разговоров у него начинало болеть горло.

– Дайте. Мне. Настоящий. Кофе.

Сестра отрицательно покачала головой:

– Армстронг Колдмун, я вам уже не в первый раз говорю: единственный для вас способ выпить такой кофе – это выйти из больницы и сварить его самому.

Наступила тишина.

– Армстронг? – повторил Пендергаст.

– А что вам не нравится?

– Такое имя дали вам при крещении?

– При крещении или нет, но да, так меня зовут.

За этим последовало новое молчание, и Колдмун понял, что должен нарушить его:

– Мой прапрапрадед убил Кастера. Ну, вернее, помогал его убить. В Лакоте иногда принимают имя убитого врага. И в моей семье с тех пор всегда кто-нибудь носил имя Армстронг[54].

– Мистеру Колдмуну необходимо… – снова начала было медсестра.

Но тут Фоше взяла ее под руку и бережно, но решительно вывела из комнаты, забрасывая вопросами о методике лечения Колдмуна. Трое мужчин наблюдали за тем, как Фоше закрыла дверь с другой стороны.

– Как бы то ни было, – сказал Пикетт, поворачиваясь обратно и распрямляя спину, словно он собрался сделать официальное заявление, – но сейчас подходящее время, чтобы вы узнали: в Вашингтоне открылась вакансия исполнительного заместителя директора отделения Агентства национальной безопасности, и мне предложили это место. То, что дело Брокенхартса было закрыто, сыграло некоторую роль в этом предложении. – Он откашлялся. – Может быть, я требовательный начальник, но я умею отдавать должное. А потому, агент Колдмун, вы должны знать, что в дополнение к звезде ФБР я предпринял бюрократическую процедуру предоставления вам звания «старший специальный агент».

Колдмун не знал, что ответить.

– Спасибо, сэр.

Но Пикетт уже повернулся к Пендергасту:

– Агент Пендергаст. Как я уже упоминал, ваши заслуги в разрешении этого дела велики. Я полагаю, что мог бы повысить вас до звания старшего специального агента с управленческими обязанностями, но сомневаюсь, что вы захотите взять на себя такую нагрузку.

Пендергаст слегка поклонился:

– Верно.

Пикетт посмотрел на часы:

– Прежде чем я уйду, скажите, могу ли я что-нибудь сделать для вас? В профессиональном смысле.

– Вообще-то говоря, можете. Вы помните недавнее соглашение, которое мы заключили в баре на крыше отеля касательно… э-э… методов моей работы?

Лицо Пикетта омрачилось, прежде чем он успел справиться с эмоциями.

– Конечно. И я поговорю с моим преемником в Нью-Йорке, он будет уважать ваши нетрадиционные методы работы, при условии, конечно, что вы сохраните на прежнем уровне процент раскрываемости.

– Приложу для этого все усилия. – Пендергаст кивком подтвердил свою благодарность. – Остается только один вопрос – условия работы. Особенно в том, что касается напарника. – Его лицо, и в лучшие времена бледное, теперь стало мраморным. – Как вы, несомненно, помните, вначале я противился идее работать в паре с агентом Колдмуном. Однако я… – Он вдруг стал удивительно косноязычным. – Следует отметить…

– Мм… еще одно, – прервал его Колдмун. – Как составная часть моего повышения, я хочу сказать.

Двое других уставились на него.

– Я бы предпочел, чтобы вы нашли для меня другого напарника, сэр. На будущее, я имею в виду.

Пикетт вскинул брови.