Танец огня

 * * * 



ЧАСТЬ 1

ГЛАВА 1



Буря, что бушевала два дня, терзая ивы на берегу и вызывая возмущенные вопли скоп, заканчивалась утром, когда архимастера Мира нашли мертвым. Он был в кресле у окна в своей комнате, укутанный в плащ, глядя на море. Метка Пророка была черной вокруг его глаза, словно сгорела. Может, так случалось, когда умирал высший мастер. Это предположил ученик толпе других, выглядя потрясенно. Это был тринадцатилетний юноша с первого года. Джулиен Имара подумала, что это странно.

Утро было тихим после бури. Ветер рассеялся, он унес с собой душу Пророка.

Учеников собрали в столовой после рассвета. Луч света пронзал окно над высоким столом, падал на комнату, слепя учеников, смотревших вверх. Архимастера сидели за стульями с высокими спинками за тем столом, самый большой стул пустовал в центре. Дрожащим голосом архимастер Хендин сообщил, что на следующей неделе уроки отменены. Поэты в Вассилиане, которые уже получили кольца, которые собрались в том северном замке, чтобы изучать восстановленные чары, были вызваны на остров Академии. Ритуалы похорон архимастера должны проходить по закону. Для высшего мастера — тем более. Этого не было в последние тридцать лет. Для студентов правление архимастера Мира казалось вечным, как дубовые рощи и камень острова.

Джулиен наблюдала за этим, ощущая себя воробьем на подоконнике, заглядывающим в комнату, где беспокоились люди. Она ощущала сожаление из-за утраты архимастера Мира, чей голос все его годы звучал в этих залах с силой. Он вел себя благородно, как король. Казалось, такой человек не мог угаснуть. Стать трупом в кресле, глядя на воду, которую он не пересекал с юности. Его окно давало вид на запретную границу, на темный лес на берегу континента.

Джулиен часто думала уйти. Был шанс вернуться домой, сказать, что она ошиблась, придя сюда. Что она была готова стать полезной. Может, даже выйти замуж. Ее мать будет плакать, а отец не будет на нее смотреть, но она будет дома, в знакомых комнатах, с солнцем и оливковыми деревьями за окном, и ее сестра будет вышивать у камина. Там будет удобная спальня, в какой она была с рождения, зеркало с тонкой трещиной, куклы и полка книг. Залы и коридоры Академии с замысловатыми потолками в тени казались ей чужими. Библиотека в пещерах под замком и дальше будет хранить секреты. Это не важно.

Дома меньше шансов провалиться.

Две девушки были в Академии, помимо Джулиен Имары, но они не хотели быть поэтами. Мири и Цирилла были младшими дочерьми лордов, у которых было слишком много дочерей. Эти лорды увидели шанс в появлении леди Амаристот, чтобы в Академию брали девушек, и Корона платила. Девушки страдали от окружения и скучных уроков, ждали спасения в браках. Некоторые парни в Академии были сыновьями лордов, и это тоже было шансом для будущего девушек. Но это не манило девушек на этот скучный остров. За восемь месяцев, когда Академия начала принимать девушек, их появилось лишь три. И все были старше, чем нужно — в пятнадцать Джулиен должна быть на третьем курсе, а не первом.

Она видела придворного поэта раньше, издалека на фестивале. Хрупкая женщина держала себя прямо, в ее глазах был огонь. Ее метка Пророка сверкала серебром. Когда Джулиен подумала, зачем пришла сюда, в Академию, среди причин была Лин Амаристот. Впервые Джулиен тогда подумала, что у нее могут быть шансы в мире. Может, даже в столице, в Тамриллине. Быть женщиной с прямой спиной и внушительным присутствием, вызывающей восхищение у окружающих.

Шансы казались шуткой, когда Джулиен ловила свое отражение в стекле. В этом был плюс Академии — тут было мало зеркал, и никто ее не видел. Она могла представлять себя такой, какой хотела. Отрицать то, что знала.

В этом месте можно было затеряться по-разному — в лабиринте библиотеки, в залах с историей, в садах, полных кустов и сорняков. Но, как бы Джулиен ни терялась, она не могла сбежать от себя.

Она бродила в день без уроков. Ученики не шумели, уважая мертвого, когда вспоминали. Старшие, которых выпускали наружу, отправились в лес, пока не было дождя. Другие играли на лирах или собрались в группы в столовой. Джулиен искала тихое место. В церкви она встретила одного из архимастеров у алтаря Киары, он склонил голову к груди. Она не видела, кто это был, но его тело выражало горе. Она миновала Зал лир, увидела, как старшие ученики веревками двигают новый постамент для лиры архимастера Мира.

Она узнала на уроках немного истории Академии и ее обычаи. Архимастер Лиан читал лекции ровным тоном, который убаюкивал многих первокурсников, пока он говорил об именах и событиях. Войнах. Глаза Джулиен расширились, когда он рассказал об осаде Академии королем Элдгестом века назад, поэты пали тогда от пыток мечом. Чары Пророка Давида Прядильщика снов изменили все, прогнали чары из мира, чтобы успокоить короля. И Дариен Элдемур вернул чары. Говорили, придворный поэт Кимбралин Амаристот была с Дариеном в Другом мире. Никто не знал, что они видели.

Резьба на стене в Зале лир была старой, как замок. Там были сотни разных картин. Рыцарь на коне в пасти существа с большими зубами, он держал копье; женщина в короне вонзала меч меж струн лиры. А еще там был танцор с факелами в руках, волосы были дикими, как змеи. Архимастера годами спорили, были ли эти картинки из языка символов, который они не понимали, или это было лишь украшение. Теорий со временем становилось больше. Джулиен часами со свечой в руке смотрела на резьбу и обнаруживала новые картинки.

Иногда она ночами ходила по залам, изучала коридоры. Никто еще не поймал ее. Архимастера не допускали «смешение», и девушки были в другом крыле. А Джулиен бродила не ради парней.

Ночью она могла притвориться. Что она худая, величественная, с меткой Пророка вокруг глаза. Что это огромное загадочное место принадлежит ей. Никто не знал замок, как Джулиен. Ночью он становился ее.

В сумерках небо было фиолетовым над темными деревьями, и она увидела огни. Она стояла у окна рушащейся башни и заметила, как желтые точки отбрасывают яркую рябь на воду. Она смотрела. Огни были лампами на лодках. Прибывали поэты из Вассилиана.

* * *

— Так тебя выбрали, — тон мог быть с изумлением. Дорн Аррин не мог понять, не видя лицо друга, а было темно. Они сидели у окна комнаты, что делили, и смотрели, как подплывали лодки. Ночь сгущалась. Красные западные небеса стали синими, на воде было видно огни.

— Будто это важно, — сказал Дорн. — Это неудобство.

Этерелл Лир рассмеялся. Дорн представил его улыбку, и как он качает головой.

— Неудобство, — он не казался возмущенным, как боялся Дорн с тех пор, как им сообщили о выборе. Быть среди тех, кого выбрали петь на похоронах высшего мастера, было почетно, и это рассказывали бы детям и внукам, если бы Дорн беспечно завел их себе. Почти все избранные поэты прибывали из Вассилиана. В двадцать лет Дорн Аррин и Этерелл Лир были на последнем году Академии — уже почти поэты.

Этерелл не старался так сильно, как Дорн на уроках, и пел не так примечательно. Этерелл был с красивым ясным голосом, как у принца в пьесе. Он полагался на чары. Сын лорда почти не тратил силы на успех. У Дорна не было такой выгоды, и он знал, что ему нужно стараться. Он не вернется домой делать книги, если это в его силах. Песни будут его хлебом и вином.

— Да… неудобство, — сказал Дорн. — Петь всю ночь до рассвета.

— Если я правильно понимаю, ты часами перед этим будешь молиться и поститься, — сказал Этерелл. Дорн знал теперь, что его улыбка была беспощадной. — Я напомню тебе завтра за ужином.

— Все равно, — начал Дорн и замешкался. Они редко говорили о серьезном. — Все равно… это ужасно. Насчет Мира.

— Он ведь был старым?

— Разве не странно?

— Что?

— Его метка.

Этерелл пару мгновений молчал. Они слышали из окна далекие крики людей из Вассилиана, они причаливали. Ученики должны будут встретить гостей в столовой.

Этерелл сказал:

— Не знаю. Я думал, это сочинили. Для внимания. Думаешь…


— Ты знаешь, что я думаю, — Дорн был мрачным. — Кто знает, во что Мир ввязался… с какими чарами играл? До этого нам было лучше. Музыка была музыкой, а слова — словами. Те, кто хотел власти, жил пиявками при дворе, размахивал мечами. Искусство было само по себе.

— Ты часто это говоришь, — Этерелл не реагировал на ворчание Дорна. Дорн часто ощущал себя незрелым рядом с ним. Он всегда думал о своем происхождении. Его путь к Академии начался в мастерской отца, где он ребенком сидел допоздна за манускриптами в свете свечей.

Но теперь его друг завел другую тему. Он склонился вперед, серый в сумерках.

— Осенью у нас будут свои кольца. Дорн Аррин, что будешь делать?

Дорн опешил, а потом вопрос опустился камнем в желудок. Что он будет делать? Голоса снаружи утихли. Они слышали шум волн, зов совы в ночи. Эти звуки были приятным фоном их жизней. Хотя, если честно, Дорн не знал спокойствия. Только уроки и слова в свете свечи в Башне ветра отгоняли мучения. Потому, наверное, он учился отлично.

— Что мне делать? — он был рад, что его тон получился на грани каприза и сарказма. — Я отправлюсь в путь и буду петь. Надеяться на еду и постель ночью. Может, правильно поэту жить так, как раньше, — это прозвучало печальнее, чем он хотел. И он быстро добавил. — А ты?

— Я? — Этерелл отклонился на стуле. — Буду охотиться.

— Ты слишком ленив, — Дорн не позвал бы его с собой. Он видел лицо друга, когда его что-то раздражало, как оно застывало в идеале формы без выражения. Дорн не хотел, чтобы друг так посмотрел на него, ведь тут не спасет ни остроумие, ни искусство.

Этерелл встал и зажег свечу. Его лицо озарил свет.

— Стоит спуститься, — сказал он. — Они здесь.

* * *

Ужин был громким делом, еды было много в честь поэтов, прибывших с Пиетом Абардой во главе. Было мясо, вино и речи, которые было едва слышно для девушек в конце стола. Джулиен понимала, что завтра все будет посвящено скорби по архимастеру Миру, и ночью споют пятнадцать выбранных поэтов. На рассвете после этого высшего мастера отправят в море.

Пиет Абарда был худым темноволосым мужчиной с уверенным шагом. Было в нем что-то гладкое. Когда он выражал соболезнования о потери учителя, это было с управляемой печалью. Поэты Вассилиана были под руководством Пиета, он служил придворному поэту, докладывал ей через Валанира Окуна. Многие поэты, закончившие обучение, собрались в Вассилиане, когда вернулись чары.

Ученики шептались, что Пиет Абарда был с питомцем-демоном, что приходил из преисподней по его зову, и потому Джулиен не верила историям о Вассилиане. Она видела обычных людей, в основном, юных, в серой одежде Академии. По их виду не было ясно, управляли ли они необычными существами, демонами. Она в этом сомневалась.

В конце ужина один из учеников последнего года запел. Он был высоким и худощавым, его волосы почти скрывали лицо. Но он стоял с достоинством, дождался тишины в зале и запел. Его голос был низким. Баллада была в честь героя, павшего давно, как воина. Эмоций не было на угловатом лице ученика, но Джулиен хотелось плакать. Он допел, и пустота без музыки была осязаемой. Архимастер Хендин встал и поклонился.

— Спасибо, Дорн Аррин.

* * *

Она думала о сестре в ту ночь, когда не могла спать. Хотя она грустила насчет архимастера Мира, эмоции от песни Дорна Аррина были другими. Порой Джулиен приходилось признать, что, хоть она привыкла к этому замку и его тайнам — хоть знала его тайны — он не был ее домом. Архимастера не хотели тут девушек, их игнорировали на уроках. Уловив это, их игнорировали и юноши. Придворный поэт допустила девушек, но их не принимали. Было бы даже мудро уйти. Джулиен была тут по своей воле, а не по воле родителей. Она могла сделать выбор снова.

Но в родном доме, который был счастливым, несмотря ни на что, Джулиен не будут рады, если она не выполнит условия. Если она не забудет, почему пришла сюда.

Ее младшая сестра Элис понимала. Элис нравилось прясть и вышивать, и она знала сердце своей сестры. И она сказала, улыбаясь:

— Тебе нужна другая жизнь, — хоть они были похожи — низкие и пухлые, с каштановыми кудрями и карими глазами — это было их единственное сходство. Сестра сшила Джулиен почти всю одежду. Элис любила вышивать воротники, пуговицы из оникса и жемчуга, платья, что согревали Джулиен. Но скоро Элис выйдет замуж и будет в другом доме.

Джулиен старалась не думать об этом. Она проводила часы в библиотеке, рылась в книгах и свитках. Играла на лире до боли пальцев. Но порой ветерок носился по замку и вдыхал, как спрашивал: где дом?

Она поняла, что не уснет. Было уже поздно. Она выбралась в коридор, озаренный светом луны. В конце коридора была лестница, которую редко использовали — узкая, винтовая, темная и в трещинах, которые она знала наизусть. Она добралась до первого этажа, Джулиен пошла к фойе, откуда был вход в Зал лир. Ей нравилось ходить туда по ночам, быть наедине со священными предметами, смотреть на резьбу в свете свечи. Но сегодня она услышала голоса из комнаты для встреч неподалеку и увидела свет под дверью.

Элис предупредила бы ее, что любопытство опасно. Опасность была, архимастера не шутили и били березовым прутом для дисциплины. И были наказания хуже, но Джулиен слышала лишь намеки на них.

Она размышляла. Небольшой проход вел мимо этой комнаты с другой стороны и соединялся с кухнями. Там она будет не так открыта, чем в фойе. Она побывала на кухне, взяла печенье, чтобы, если ее схватят, объяснить причину.

Их кухни она нашла проход, коридор дверей, многие из них использовались слугами. Сияние под одной из дверей вело ее, она прижималась к стене. Напротив нее на стене было вырезано оскалившееся лицо. Шут. Это лицо было всюду в замке с остальными. Король. Плакальщик. Богиня. И, конечно, Поэт. Лица сливались с камнем, все видели.

Она услышала первым Пиета Абарду.

— Он едва остыл, а вы так говорите?

— Задержка — для влюбленных и дураков, — она знала голос одного из архимастеров Она пыталась вспомнить имя. Кервин. Младший из архимастеров, она его никогда не любила, хотя Цирилла и Мири считали его красивым с его черной бородкой и широкими плечами. — Лорд Абарда, если мы получим вашу поддержку, вы не пожалеете. Если нет…

— Угрожаете, архимастер Кервин? — сказал Пиет. — Забыли, что я связан с придворным поэтом?

— Никто не забывал, — сказал архимастер Кервин. Джулиен вспомнила, почему он ей не нравился — он словно всегда скалился. Его голос стал масляным, он явно считал его убедительным. — Вы в уникальном положении, лорд Абарда. Столько власти и престижа, но так рискованно. Ваш защитник не смотрит на нас, он занят политикой в Кахиши. Это хороший шанс.

— Пока что были лишь угрозы, — фыркнул Пиет Абарда.

— Простите, если так выглядит, — сказал архимастер Кервин. — Я лишь напомню, что близится время… выбора. И, чтобы было интереснее, я знаю, какого Пророка выбрали для завершения десятка.

Десять. Смерть сделала так, что архимастеров стало девять.

— Валанир Окун…

— Видите ли, лорд Абарда. Вы не знаете всего. Валанир Окун дружит с придворным поэтом, но это не преимущество. Когда-то так было. Но не теперь.

— Что вы мне дадите? — Пиет показал нотку вызова.