Темная вода
Часть 33 из 42 Информация о книге
– И, по словам местных, они таки выходили. – Русалки? – Русалки! Каждый год во время русальей недели в Темной воде кто-то тонул. Почти триста лет. Это из того, что задокументировано. – Только женщины? – Всякое случалось. Бывало, мужчины, бывало, женщины и даже дети. Я нашел одну любопытную закономерность. Тела мужчин и детей всегда находили, а женщины пропадали бесследно. Знойный июльский вечер вдруг дохнул могильным холодом, и штоф на мгновение покрылся инеем. Чернов моргнул – иней пропал. Показалось. – А после тех событий все закончилось. – Гришаев провел пальцем по штофу. Может быть, ему тоже показалось? – В том же году в озере чуть не утонул нынешний владелец пансионата, некто Березин, незадолго до этого неведомый зверь напал на Сычева, еще одного местного воротилу. Но никто не погиб, все выжили. Огнеглазый зверь исчез, и Темная вода больше не забрала ни одной жизни. – С тех самых пор? – переспросил Чернов. – Да, с тех самых пор. У меня пока нет объяснения этому феномену. У Гришаева нет, а у него есть: чудовище поймали и осудили. Не мифическое огнеглазое чудовище, а то, что о двух ногах. Вот и весь феномен! – Мне это не нужно. – Чернов покачал головой. – Мне нужно, чтобы ты ее нашел. Или чтобы заставил его заговорить. – Он не заговорит. – Гришаев отодвинул от себя штоф с самогоном, от недавней расслабленности не осталось и следа. – Он молчит уже восемнадцать лет. Разумеется, я сделаю все, что в моих силах, но ты, Вадим, должен четко осознать: этот человек не скажет тебе ни слова. Вот тогда, погожим июльским деньком, Чернов и принял осознанное решение перебраться поближе к Темной воде, построить дом на берегу и дождаться того, кто молчит уже восемнадцать лет. Гришаев тут же считал его мысли, покачал головой, сказал устало: – Вадим, ты думаешь, убить человека легко? Даже такого, как Лютаев? Чернов ничего не ответил. Он принял решение, которое спустя несколько лет в самый разгар русальей недели привело его к Темной воде. Многое изменилось за эту неделю. Он сам изменился, но ярость, слепая ненависть, что полыхала в нем все эти годы, не исчезла. И вопросов стало больше на порядок… …Яков ответил на звонок со второго гудка, словно специально держал трубку поблизости. А может, так оно и было. – Что-то с Ниной и мальцом? – спросил он, не здороваясь. – Нет, с ними все в порядке. Яков, нам нужно встретиться и поговорить. Да, им давно пора поговорить начистоту. Был момент, когда Чернов почти поверил, что Лютаев не виноват. Или ему просто хотелось поверить? Нинина мама не пропала без вести двадцать лет назад, и Нинину прабабушку убил не человек, а Сущь, огнеглазый зверь, по версии Гришаева. Эти факты – на одной чаше весов. И они перевешивали, какое-то время перевешивали, пока Чернов не побывал в навьем хороводе, пока не увидел фотоальбом и настоящую Нинину маму. Теперь весы неумолимо качнулись в другую сторону. Нининой мамы, той девушки из фотоальбома, наверняка нет в живых. И девочки-гитаристки больше нет в живых. А Лютаев вышел на волю. Все. Точка! Яков ждал его на крыльце своего охотничьего домика, он пожал протянутую руку и приглашающе похлопал ладонью по ступеньке, на которой сидел. Пока Чернов усаживался рядом, закурил, сдвинул «авиаторы» на лоб, спросил: – С ними точно все хорошо? – Ночь закончилась, – сказал Чернов так, словно это все объясняло. Но, кажется, Якову и в самом деле объясняло. – И как… ночь? – В его голосе послышалась вина. – Я не смог прийти… Ксюша не отпустила. Такой скандал мне закатила… – Он вздохнул. От него ощутимо пахло не только сигаретным дымом, но и перегаром. – Нормально, пережили. Яков глянул на Чернова искоса, ничего больше не сказал, даже не спросил, зачем Вадим к нему пожаловал. – Мне нужна твоя помощь. – Чернов вытащил из рюкзака фотоальбом. Тот самый, в бархатной обложке. Вряд ли Нина хватится его до вечера. – Посмотри на это фото, – он постучал пальцем по групповому снимку, – здесь есть Нинина мама? Яков глянул не на снимок, а на него – с изумлением глянул, а потом сказал: – Разумеется, есть. Вот она. – Пожелтевшим от никотина ногтем он легонько чиркнул по снимку, подтверждая догадку Чернова, а потом взялся перелистывать альбом: – И вот она – Алена! – Снимок с селфи он разглядывал дольше остальных, на загорелом лице его витала тень улыбки. – Красивая, правда? И Нина на нее очень похожа. – Похожа. – Чернов согласно кивнул. – Вот только Нина не признала в этой женщине свою маму. – Как это?! – Во взгляде Якова читалось изумление. – Ведь очевидно же… все знают… – Все, кроме Нины. – Чернов протянул Якову еще один снимок, тот самый, что Нина хранила под обложкой паспорта. – Вот эту женщину она считает своей мамой. Посмотри, ты ее, случайно, не узнаешь? Яков разглядывал снимок долго, но Чернову показалось, что женщину, на нем запечатленную, он узнал с первой секунды. Узнал, но не поверил своим глазам. – Это же Ленка, – сказал он наконец. – Это Ленка, племянница Шипичихи. Они дружили с Аленой, а после того… после той ночи Ленка пропала. Шипичиха сказала, что уехала домой, но, сказать по правде, никто из нас не интересовался ее судьбой. Ленка была такая… – он прищелкнул пальцами, и столбик пепла упал прямо на носки его охотничьих ботинок, – обыкновенная. Аленина тень, если хочешь знать. Погоди, – он осекся, – так ты хочешь сказать, что Нина считает ее своей мамой? Чернов кивнул. – А где же тогда… – Сизые от щетины щеки Якова побледнели. – Где же тогда Алена?.. Чернову было что сказать, но он приехал к Якову задавать вопросы, а не отвечать на них. – Мне нужна твоя помощь. И не только мне, а Нине с Темычем. – Нине с Темычем Яков не откажет. Наверное. – Ты знаешь, где может скрываться Лютаев? И снова в глазах Якова что-то такое мелькнуло, а чтобы больше не мелькало, он нацепил свои «авиаторы». Очень удобно… – Ты думаешь, что Серега все-таки… – Он мотнул головой. – Я думаю, что Лютаев двадцать лет назад убил Нинину маму. Настоящую Нинину маму, – произнес Чернов, чеканя каждое слово. – А теперь вернулся и взялся за старое. – Нет… – Да! – Он не мог убить Алену! Ты просто не понимаешь! Он ее любил! То есть мы все ее любили, но Серега сильнее остальных, в разы сильнее! Алена об этом никогда не говорила, не принято о таком было говорить, но мне думается, что Нину она родила именно от Лютаева. Так что же ты думаешь, он мог убить мать собственного ребенка? – А другую мать, мать другого ребенка он мог убить? Вот он и задал тот самый мучивший его вопрос. Задал не тому человеку, но все же… – Какую мать?.. – Яков сдернул с переносицы очки, посмотрел на Чернова с недоумением, потом недоумение трансформировалось в понимание. – Погодь, – сказал он наконец. – Так ты что же? Ты тот самый пацан? Ты Жени Симоновой сын? Чернов молча кивнул. – Вот оно что, – вздохнул Яков. – А я-то все гадал, чего тебя черт дернул строиться на Темной воде. А тебя не черт дернул, а… – Русалки, – закончил за него Чернов. Хотел сказать совсем другое, но вот… вырвалось. …Почти год после исчезновения мамы Вадик прожил с бабушкой в Загоринах. Как прожил, сейчас и не вспомнить, хоть на тот момент ему уже исполнилось десять лет. По сравнению с Ниной он был уже взрослым парнем, и вот, поди ж ты, не помнил. Словно бы кто-то вырезал из его жизни целый год вместе со всеми его детскими воспоминаниями. Или это защитная реакция на боль потери? Как бы то ни было, но с бабушкой, маминой мамой, он прожил еще почти год, а потом бабушка спешным порядком вызвала в Загорины отца. Собственного отца Чернов тогда увидел в первый раз. Родители развелись вскоре после его рождения и отношений не поддерживали. Во всяком случае, ему так казалось. И вот одним туманным летним утром отец появился на пороге бабушкиного дома. Он был здоровый, широкоплечий и бородатый. Тогда ему было почти столько же, сколько Чернову сейчас. Ранний брак, раннее отцовство… У них так и не сложилось по-настоящему теплых отношений, но они оба старались. Каждый по-своему. Отец не отдал его в детдом. Учил, кормил, одевал ровно восемь лет, до совершеннолетия, а потом просто протянул конверт с деньгами и попросил уйти. Новая жизнь. Новая женщина. Новый ребенок. Ты должен меня понять, Вадик. Он никогда не называл Вадима сыном. Может, не хотел привязываться сильнее, чем того требовал отцовский долг. Тогда Чернов его не понял и от денег, разумеется, отказался. Но отец сгреб его в охапку, силой сунул конверт в карман джинсовки и силой же вытолкал за дверь. С тех пор они больше никогда не виделись. Денег в конверте хватило на то, чтобы продержаться на плаву полгода. К тому времени Чернов уже учился в медицинском. Днем учился, а ночами подрабатывал в больнице санитаром. Спустя еще три года он устроился на «Скорую», уже не санитаром, а фельдшером. Было тяжело, но Вадим справлялся, ему даже хватало времени и сил на мечту, на то, чтобы ассистировать на операциях и брать ночные дежурства в травме. После распределения он остался работать в том же отделении. Сначала простым ординатором, потом заведующим. К слову, самым молодым заведующим за всю историю больницы. Так уж вышло, так уж ему повезло. Про «повезло» шептались в стенах клиники. Может быть. Чернов не спорил. Ему было некогда – он пахал. С Гришаевым они познакомились лет семь назад. Его привезли в приемный покой после автомобильной аварии – ломаного-переломаного, умирающего. Наверное, Гришаеву тоже повезло, что той ночью дежурил Чернов. Во всяком случае, Гришаев считал именно так и был признателен за спасенную жизнь и сохраненные руки-ноги-хребет. А признательность Гришаева, как выяснилось, дорогого стоила. Оказалось, что он человек, способный решить любую проблему. Он владел информацией. И слово его имело вес. Такой вес, что, когда Чернов решился основать собственный медицинский центр, одной только рекомендации Гришаева хватило, чтобы инвесторы выстроились в очередь. На все остальное хватило самого Чернова. Пахать и зарабатывать бабки ему было не привыкать. Обычное дело, ничего особенного. Просто пахать теперь приходилось в разы больше, но и бабок тоже получалось больше в разы. Чего уж там… А с Гришаевым они с тех самых пор приятельствовали. Виделись редко, чаще только по делу, но каждый из них знал – случись что, помощь придет незамедлительно. Хоть «Скорая», хоть финансовая, хоть просто товарищеская. Деньги, кстати, Чернов отцу вернул с процентами, переслал с курьером и закрыл этот гештальт. Тогда думалось, что одних только денег и любимого дела достаточно, чтобы стать счастливым. Вот только денег и работы становилось все больше, а счастье никак не наступало. Может, справиться с пустотой и одиночеством ему помогла бы бабушка, но бабушка ушла, когда Чернову исполнилось двенадцать. Помнится, в тот год Вадим сбежал в Загорины из лагеря, в который на все лето определил его отец. Почти сто километров проехал на попутках. На что надеялся? Да ни на что! Просто пустота внутри сделалась совсем уж невыносимой. Он приехал как раз вовремя, чтобы попрощаться. Бабушкин дом пропах болью и сердечными каплями, а старый комод был похож на алтарь. Фотографии мамы, фотографии самого Вадима – совсем маленького и уже повзрослевшего. Оказывается, отец отправлял бабушке его фото. Отцовский долг, как он есть… Там, у постели умирающей бабушки, в доме, где прошли его самые счастливые годы, Вадима накрыло первый раз. Это была такая жуткая, такая неизбывная тоска о несбыточном! О детстве, которого его лишили! О маме, которую у него отняли! Он прожил с бабушкой три дня, до самой ее смерти. Он держал ее за руку и, затаив дыхание, прислушивался к ее последним словам. Утром четвертого дня за ним явился отец в сопровождении участкового милиционера. Остаться на похоронах бабушки отец Вадиму не позволил, наверное, в наказание и назидание. Но оставил денег соседке бабе Глаше, чтобы присмотрела, помогла с погребением. Вадим не спорил и не сопротивлялся, даже полный укора отцовский взгляд выдержал не моргнув. В голове его все еще звучали последние бабушкины слова. Может, бред умирающей, а может, откровение. Оказавшись в отцовской квартире, он записал каждое слово, чтобы ненароком не забыть. Теперь у него появилась цель, которой можно было заполнить пустоту. Он найдет того, кто отнял у него его маму. Найдет и заставит заплатить за все! – …Я его не видел. – Яков выбил из пачки еще одну сигарету, закурил. – Он приходил к дому Нины. С оружием приходил. Откуда оно у него, а? Он только что откинулся с зоны, где ему взять оружие? Яков посмотрел на Вадима странно, словно бы с жалостью, а потом сказал: – Это же Загорины, парень! Лесной и озерный край. Тут каждый второй если не охотник, так рыбак. Оружие есть почти у всех. У кого легальное, а у кого… – Он многозначительно махнул рукой, давая понять, что нелегального оружия в Загоринах куда как больше. – То есть ружье – это не проблема? – Не для Сереги Лютаева. Он с батей на охоту ходил с четырнадцати лет. Наверняка где-то в лесу у них имелся схрон. – Хорошо. – Чернов кивнул. – Можно ли предположить, что если есть схрон, то есть и какое-нибудь укромное место? Яков долго не отвечал, молча курил сигарету, а потом наконец сказал: – Полиция первым делом проверила дом его родителей. Ну, сразу после убийства этой… девочки. Не было его там, даже следов не нашли. – Это означает только одно: в родительский дом Лютаев после тюрьмы не возвращался. Яков, где еще он мог спрятаться? Ты должен мне рассказать, если знаешь.