Тревожные люди

Юллан: Так вы будете задавать ваши вопросы?

Джек: Да, конечно. Вы помните, кто вместе с вами спускался по лестнице, когда преступник отпустил вас и вы покинули квартиру?

Юллан: Все заложники в полном составе.

Джек: Вы можете их пересчитать?

Юллан: Конечно. Я, Ру, Эстель, Леннарт, Зара, Анна-Лена и Рогер.

Джек: А риелтор?

Юллан: Да-да, и риелтор.

Джек: Риелтор ведь была с вами?

Юллан: Это был последний вопрос?

Ру: Я хочу есть.





Глава 47




В каждой профессии существуют свои технические тонкости, непонятные тем, кто не в теме, есть свои инструменты и свой птичий язык. А уж в полицейском деле особенно, у них сленг все время меняется, старые полицейские отстают от жизни, а молодые выдумывают все новые словечки. Джим не знал, как называется эта хреновина. Он понимал только, что это специальное приспособление, которое позволяет звонить туда, где нет мобильной связи, и Джек очень радовался, что у них в участке есть такая штука. По Джиму, так Джек перебарщивал насчет этого драгоценного гаджета, но, так или иначе, они отправили его грабителю в самом конце истории, и оказалось, что, несмотря ни на что, это очень полезная штука. Вообще-то все придумал Джим, но он не стал этим гордиться. После того как заложников отпустили, на хреновину позвонил переговорщик, чтобы убедить грабителя добровольно сдаться. И тогда они услышали выстрел.

Джек, разумеется, подробно объяснял Джиму, что это за устройство, но Джим по-прежнему называл его «хреновина, которая ловит где угодно». Перед тем как отправить этот чудесный гаджет грабителю, Джек настойчиво просил Джима проследить, чтобы звонок был включен. Но он, конечно же, был выключен.



Джек осмотрелся вокруг.

– Папа, ты точно убедился, что звук включен, перед тем как посылать телефон грабителю?

– Ну да, естественно, – невозмутимо ответил Джим.

– То есть, если честно… звонок был выключен?

– Возможно, я забыл…

Джек потер ладонями лицо.

– Он мог быть в режиме вибрации?

– Да, вполне.

Джек провел рукой по столику, где лежал телефон, когда они ворвались в квартиру, – хлипкая трехногая конструкция была настоящим вызовом закону всемирного тяготения. Джек осмотрел место на полу, где был найден пистолет. Проследил взглядом за невидимой траекторией полета и подошел к зеленой шторе. Пуля сидела в стене.

– Преступник не застрелился, – тихо сказал Джек. – Когда произошел выстрел, его в квартире не было.

– Ничего не понимаю, – удивился Джим, но в его голосе звучала не злость, какую испытали бы многие отцы, а гордость, на которую способны отцы немногие. Джим любил, когда сын объяснял нечто, находящееся за границами его понимания, но в тот момент в голосе Джека не было ни капли удовлетворения.

– Телефон лежал на этом хлипком столике. Пистолет, по всей вероятности, лежал рядом. После того как заложники вышли из квартиры, телефон стал вибрировать. Столик зашатался, пистолет упал на пол и выстрелил. Пап, мы думали, что преступник застрелился, а его уже не было в квартире. Он ушел. Кровь… точнее, то, что мы приняли за кровь, разлили заранее.

Джим долго смотрел на сына. Потом почесал бороду.

– Знаешь что? С одной стороны, это самое хитрое преступление, что когда-либо…

Джек кивнул, потер шишку на лбу и закончил мысль отца:

– …а с другой стороны, тот, кто его совершил, полный идиот.

И по крайней мере один из них был прав.



Джек плюхнулся на диван, а Джим приземлился рядом так, словно его толкнули. Джек достал свою сумку, извлек оттуда протоколы допросов и, не говоря ни слова, разложил их на диване. Он еще раз перечитал все протоколы. Отложив последнюю страницу, он стал методично жевать язык, потому что у Джека стресс сидел там.

– Я идиот, – сказал Джек.


– Почему? – удивился Джим.

– Черт. Так-растак твою мать… я ИДИОТ! Пап, сколько людей находилось в квартире?

– Ты имеешь в виду покупателей?

– Нет, всего. Сколько всего людей находилось в квартире?

Джим стал с понимающим видом нести все, что приходит в голову:

– Так-так, давай посчитаем… семь покупателей. Или… н-да… Ру и Юллан, Рогер и Анна-Лена, Эстель – все, кто интересовался покупкой квартиры.

– То есть пять человек, – нетерпеливо кивнул Джек.

– Да, пять. Точно. Плюс Зара, которая непонятно что там делала. Леннарт, которого наняла Анна-Лена. Итого… раз, два, три, четыре, пять…

– Всего семь! – кивнул Джек.

– Плюс преступник, – прибавил Джим.

– Правильно. Плюс… риелтор.

– Плюс агент. Итого девять человек! – подытожил Джим, окрыленный своими математическими способностями.

– Пап, ты уверен? – вздохнул Джек.

Он долго смотрел на отца в ожидании, что тот поймет, но этого не случилось. Папа молчал. На Джека уставились два непонимающих глаза с выражением, знакомым с детства: так бывало уже много-много раз, когда они вместе смотрели фильм и в финале Джеку приходилось объяснять Джиму: «Пап, ну ты чего, этот лысый умер. Поэтому его мог видеть только маленький мальчик!» В ответ папа кричал: «Он что, был привидением? Как такое возможно? Мы ж его видели!»

А она – мать Джека и жена Джима – смеялась, боже, как она хохотала. Им так ее не хватало. Они до сих пор, быть может, понимают друг друга только благодаря ей, несмотря на то что ее больше нет.



После ее смерти Джим быстро состарился, сник и даже дышать стал не так глубоко, как раньше. В ту ночь, что он провел в больнице, жизнь предстала ему черной прорубью – руки разжались и отпустили острый ледяной край, он скользнул в темноту где-то внутри себя и в ярости прошептал Джеку: «Я пытался разговаривать с Богом, правда пытался, но что это за Бог такой, который допустил, чтобы пастор заболел такой болезнью? Она ничего, кроме добра, никогда не делала, что это за Бог такой, который послал ей эту болезнь?!»

Тогда Джек не смог ответить на этот вопрос. Не смог и потом. В ту ночь он молча сидел в приемном покое и обнимал папу до тех пор, пока их слезы не перемешались. На следующее утро они ненавидели солнце за то, что оно встало, не могли простить миру, что в нем все осталось на месте, как ни в чем не бывало.

Но когда пришло время, Джек, взрослый и уверенный в себе, встал, прошел через множество дверей и остановился у входа в ее палату. Гордый молодой человек с твердыми убеждениями, он был чужд малейшей религиозности, и мама ни разу в жизни его за это не упрекнула. Она служила пастором и всю жизнь получала нагоняи от верующих за недостаток веры, а от всех остальных – за чрезмерную религиозность. Она была с моряками в открытом плавании, с солдатами в пустыне, с убийцами в тюрьме, в больнице с грешниками и атеистами. Могла пропустить стаканчик и отмочить крепкую шутку, несмотря на свой статус. А когда спрашивали, что скажет на это Бог, всегда отвечала: «Мы с ним не во всем сходимся, но, думаю, он знает, что я делаю все, что от меня зависит. Думаю, он знает: я работаю на него, но служу людям». Когда ее просили сформулировать свое отношение к жизни, она цитировала Мартина Лютера: «Если бы я знала, что завтра наступит конец света, сегодня я посадила бы яблоню». Она могла сделать так, чтобы сын полюбил ее яблочный пирог, но веру – нельзя. В ту ночь, в тупике коридора, в тусклом свете ламп, в той самой больнице, где мама столько раз держала за руку умирающих, одинокий Джек встал на колени и попросил Бога не забирать его маму.

А когда Бог все же забрал ее, Джек подошел к постели и сжал ее руку так крепко, будто надеялся, что она проснется и отругает его за это. И безутешно прошептал: «Не волнуйся, мама, я позабочусь о папе».

Затем он позвонил сестре. Она, конечно, как всегда, обещала, что сделает все на свете. Единственное, что ей нужно, – это деньги на самолет. Само собой. Джек выслал ей деньги, но на похороны она не прилетела. Джим, разумеется, никогда не называл ее торчком или наркоманкой, хороший папа никогда не назовет так ребенка. Джим всегда говорил «она страдает от зависимости», так ему было легче. А Джек называл вещи своими именами и считал сестру наркоманкой. Сестра была на семь лет старше его, а когда ты маленький, старшая сестра становится кумиром. Когда она уехала из родительского дома, он не мог уехать с ней вместе; когда она искала себя, он не мог ей помочь; когда она пошла на дно, он не мог ее спасти.



И вот Джек и Джим остались одни. Всякий раз после ее звонков они посылали ей деньги, всякий раз она говорила, что приедет домой, вот только помогите деньгами на билет – в последний разочек. Ну, и еще немного на то, чтобы отдать долги. Ничего страшного, так, мелочи, сейчас она все уладит, вот только… разумеется, они знали, что давать денег не стоит. Это всегда известно наперед. Наркоманы злоупотребляют наркотиками, а их близкие злоупотребляют надеждой. Они тоже плотно сидят на крючке. Каждый раз, когда звонят с незнакомого номера, папа надеется, что это она, а ее брат с ужасом понимает, что уверен, будто на этот раз звонят, чтобы сообщить о ее смерти. У обоих одни и те же немые вопросы: какие из них полицейские, раз они не могут позаботиться о своей родной девочке? Что у них за семья, раз они не могут заставить ее помочь самой себе? Что это за Бог, который послал болезнь пастору, и что это за дочь, которая не приехала на похороны собственной матери?

Когда брат и сестра были маленькими и жили в родительском доме, однажды вечером Джек спросил у мамы, каково ей проводить последние часы у постели умирающих, держа их за руки и осознавая, что она не может спасти их. Мама поцеловала его в лоб и ответила: «Как можно съесть слона, дружочек?» Он ответил так, как отвечает ребенок, слышавший эту шутку тысячу раз: «По кусочку, мам». И в тысячный раз она рассмеялась, как всегда в ответ смеются родители. Затем крепко взяла его за руку и ответила: «Мы не можем изменить мир. Чаще всего мы не можем за раз изменить человека. Если только по кусочку. Поэтому мы помогаем, когда есть возможность. Спасаем тех, кого можно спасти. Делаем все, что от нас зависит. А затем ищем слова, чтобы… убедить себя: мы сделали все возможное. И продолжаем жить с тем, что имеем, пытаясь не потонуть».



Джек не смог помочь сестре. Не смог спасти человека на мосту. Тот, кто хотел прыгнуть, – прыгнул. Приходит новый день: пасторы и полицейские снова идут на работу.

Джек посмотрел на остатки того, что они приняли за кровь, перевел взгляд на дырку в стене, на маленький столик, где лежал телефон и на большой стол, где лежали коробки от пиццы.

Он перевел взгляд на Джима. Тот развел руки и беспомощно улыбнулся:

– Я сдаюсь. Ты гений, сынок. Что еще?

Джек кивнул на коробки из-под пиццы. Смахнул вихор с шишки на лбу. Еще раз перечислил всех:

– Рогер, Анна-Лена, Ру, Юллан, Эстель, Зара, Леннарт, грабитель, риелтор. Итого девять.

– Все правильно.

– Но на бумажке, в которую был завернут лайм, попавший мне в голову, было написано восемь имен.

На лице Джима отобразилось мыслительное усилие.

– Может, грабитель не любит пиццу?

– Может, и так.

– А ты что скажешь?

– Думаю, дело не в этом.