Трон из костей дракона
Часть 62 из 113 Информация о книге
— Т'си Сахьясей? — Бинабик подумал. — Трудно сказать с точностью. Что-то напоминает «Кровь ее холодна». — Ее? — спросил Саймон, сдирая острой палочкой грязь с сапог. — Что значит «ее» на этот раз? — Лес, — ответил Бинабик. — Теперь отправляемся. Ты можешь смывать грязь при помощи воды. Они потащили лодку к берегу, с трудом продираясь сквозь густые заросли камыша и рогоза. Наконец перед ними открылась река — широкое полноводное русло, гораздо шире, чем впадающий в озеро ручей. Судя по всему, течение здесь было тоже куда сильнее. Им пришлось опустить лодку в заливчик, вырезанный волнами в глинистом берегу. Саймон, как самый высокий, зашел по колено в воду, чтобы принять лодку. Сапоги его при этом вымылись сами собой. Он придерживал раскачивающуюся лодку, пока Бинабик с Марией погрузили в нее охваченную сомнениями Кантаку — без малейшей помощи со стороны волчицы — и уселись сами. Саймон забрался последним, заняв свое место на корме. — Твоя позиция, Саймон, — мрачно сказал тролль, — требовательная к огромной ответственности. Мы будем иметь неоднократную необходимость грести, когда течение имеет такую силу, но ты имеешь должность направлять и предостерегать о присутствии камня, чтобы мы оказали тебе помощь в отталкивании от них. — Это я могу, — быстро кивнул Саймон. Бинабик улыбнулся и отпустил ветку, за которую держался; лодка отплыла от берега и вышла на широкие просторы Реки ситхи. Сначала, как обнаружил Саймон, его задача оказалась совсем не такой легкой, какой она представлялась на первый взгляд. Некоторые камни, которые непременно нужно было обойти, даже не выступали над стеклянной поверхностью реки, другие лежали, едва прикрытые водой; их можно было различить по маленьким сверкающим бурунчикам у краев. Первый камень, которого Саймон не увидел, с леденящим душу скрежетом прошелся по упругому днищу, страшно перепугав путников, но суденышко увернулось от опасности так же ловко, как овца, удирающая от ножниц стригаля. Вскоре Саймону уже нравилось, как захватывает дух в местах, где суденышко едва касалось поверхности воды, невесомое, как листок, прилипший к вздыбленной спине реки. Когда они наконец добрались до гладкой воды и шум порогов стал затихать позади, сердце в груди Саймона победно пело. Сильные руки реки играли его бесполезным веслом. Он вспомнил, как карабкался по зубчатым стенам Хейхолта — задыхающийся от сознания собственной силы, от запаха свежевспаханных полей, простирающихся далеко внизу. Он вспомнил еще, как сидел на колокольне Башни Зеленого ангела и глядел на толпу домиков Эрчестера и окружавший их огромный мир, а ветер дул ему в лицо. Теперь, сидя на корме маленькой лодочки, он снова принадлежал миру и возносился над ним, летя, как весенний ветер, рвущий вершины деревьев. Саймон высоко поднял весло — теперь это был меч. — Узирис был матросом… — запел он. Давно забытые слова внезапно вернулись. Это была песенка, которую кто-то спел ему, когда он был еще очень молод. Узирис был матросом, На лодке вышел в море, Господне слово взял он И отправился в Наббан-о! Бинабик и Мария обернулись. Саймон широко улыбнулся. Тьягарис был солдатом, На лодке вышел в море, Взял слово Правосудья И отправился в Наббан-о! Король Джон был правитель, На лодке вышел в море, Эйдона взял он слово И отправился в Наббан-о! Он замолчал. — Почему ты останавливался? — спросил Бинабик. Мария все еще задумчиво смотрела на юношу. — Это все, что я знаю, — сказал Саймон, снова опуская весло в покрытую рябью воду. — Я даже не помню, откуда… Надо думать, одна из горничных пела ее в дни моей юности. Бинабик улыбнулся. — Это подходящая песня для путешествия по реке. Питаю только страх, что некоторые детали не обладают большой исторической правдой. Обладаешь ли ты уверенностью, что не сможешь продлить свои воспоминания? — Это так, — провал в памяти мало его беспокоил. Недолгое время, проведенное на реке, оказало благотворное влияние на его настроение. Он плавал как-то в заливе на рыбацкой лодке, и тогда это ему понравилось… но как же можно было сравнить прогулку по тихим водам Кингслага с несущимся мимо лесом и легкой дрожью великолепной лодки, чуткой и послушной, как хороший конь — Я не имею настоящих плавательных песен, чтобы петь их здесь, — сказал тролль, довольный переменой в настроении Саймона. — У нас в Йикануке реки только из льда, и они употребляются исключительно для скользительных игр малолетних троллят. Я имею возможность спеть о приключениях очень могущественного Чукку… — Я знаю речную песню, — сказала Мария, проведя тонкой белой рукой по копне густых черных волос. — Улицы Меремунда полны ими. — Меремунд? — заинтересовался Саймон. — Как девочка из замка могла попасть в Меремунд? Мария скривила губы. — А где, ты думаешь, жила принцесса и ее двор, прежде чем переехать в Хейхолт, в пустынях Наскаду? — она фыркнула. — В Меремунде, конечно. Это же самый красивый город в мире, там океан встречается с великим Гленивентом. Ты не знаешь, ты там не бывал. — Она коварно улыбнулась. — Мальчик из замка. — Тогда пой, — сказал Бинабик, радостно взмахнув рукой. — Река ждет. Лес ждет. — Надеюсь, что я ничего не забуду, — сказала она, украдкой взглянув на Саймона. Тот ответил ей надменным кивком — ее реплика едва затронула его жизнерадостное настроение. — Это песня плывущих по реке, — заключила она, потом прочистила горло и запела красивым сильным голосом — сначала неуверенно, а потом уж в полную силу. Кто в Луже плавает Большой, О тайнах ее споет без труда. Он будет врать вам, как сто чертей, И будь проклята эта вода. Но скажет любой гленивентский пес, (Которому вечно гореть в аду), Что когда Господь творил океан, Он реку имел в виду. Океан горазд спросить, Гленивент горазд ответить, С выкрутасами и танцами, Но лучше всех на свете. Так черт возьми бездельников, Чем зря с собою их таскать, Пусть подыхают, и за них, Мы выпьем в Меремунде. Пусть в море выйдут дураки, Настала, видно, для них пора, Но каждую ночь мы, речные псы, В трактире сидим до утра. Вам скажут, что мы надираемся вдрызг, И верно, мы выпить не прочь, Но когда ваша Леди — старушка река, Вы с кружкой проводите ночь. Океан горазд спросить, Гленивент горазд ответить, С выкрутасами и танцами, Но лучше всех на свете.