Туман над темной водой

– И что это значит?

– Это значит, что ваш Полиект Кириллович действительно кормит кого-то на болотах. Только он не Бэрримор и это не беглые каторжники. Те сбежали два дня назад, а утопленники, которые нашлись, а потом пропали, провели на воздухе не меньше недели, а то и две.

– Какие утопленники? И кого же тогда может там кормить Полиект Кириллович?

– А вот это как раз вопрос. Ира, вы точно в своем детстве не слышали ничего интересного, связанного с этими местами? Каких-то баек, легенд? Ориентировочно годов из семидесятых прошлого века?

– Я только в восемьдесят седьмом родилась, – мягко сказала Ирина. – И честно, ничего такого не помню. Бабушка вообще о прошлом говорить не любила. Она была человеком довольно закрытым.

– А дедушка?

Вопрос казался дурацким и вырвался раньше, чем Веретьев спохватился, что ведет себя неприлично. Какая ему разница, какой характер был у ее давно умерших родственников? Однако Ирина ответила быстро и послушно, как будто считала его расспросы в порядке вещей.

– Дедушка умер за десять лет до моего рождения. Папа тогда еще школьником был. Он рассказывал, что бабушка тяжело это пережила. Она деда очень любила.

– Болел? – зачем-то уточнил Веретьев, никогда до этого момента не замечавший за собой болезненного любопытства.

– Нет. Погиб. Он геолог, руководитель геолого-разведывательной экспедиции, что-то не так пошло, я точно не знаю, но даже тело его не нашли, очевидцы его смерти были, но поиски ни к чему не привели. На кладбище даже могилы его настоящей нет. Только камень надгробный на участке земли. Да и то соседи настояли, точнее, бабушкина подруга Ангелина Вениаминовна и тетя Маиса, Полиекта Кирилловича мать. Они сказали, что неправильно это, когда некуда на могилку сходить, не по-православному. Но бабушка на кладбище все равно никогда не ходила. Она верующей не была и, как мне кажется, до конца своих дней считала, что дед может быть жив.

– Кажется?

– Она не любила про это говорить. Только раз как-то сказала, что своими глазами она его мертвого не видела, а чужим языкам с детства доверять не приучена. Вот как-то так, только это, наверное, не имеет отношения к делу.

– Наверное. А где именно погиб ваш дед?

Ирина пожала плечами.

– Не знаю. В горах, наверное. Папа говорил, они в горах часто работали, изучали разные скальные породы. Или в пустыне. Дед в Среднюю Азию часто ездил, это еще когда папа маленький совсем был. Бабушка ругалась, что ребенок безотцовщиной растет, и дед все обещал поближе к дому перевестись.

– Получается, не успел, – задумчиво сказал Веретьев.

К ним подошла Таня, глаза у нее были бешеные.

– Саша, надо поесть, – сказала она. – Ты целый день по болотам мотался, а до этого всю ночь не спал. Ты же должен еле на ногах стоять. Нельзя так.

– Простите, – тут же покаялась Ирина. – У вас важные дела, а я тут вас отвлекаю со своими глупостями.

– Это не глупости, – с досадой заметил Веретьев. – Поведение вашего соседа действительно выглядит подозрительно, хотя зэки тут и ни при чем.

– Но к вам-то это отношения не имеет.

– Да бог его знает. У нас, видите ли, товарищ пропал. Мы кое-что нашли на болотах тревожное, он пошел информацию собирать и так и не вернулся.

– До сих пор? Я помню, что вы его вчера искали.

– Да, до сих пор.

– Пашка не мог погибнуть на болотах, – убежденно заявила Ирина. – Он их как свои пять пальцев знал.

– Вот и жена его, Оля, то же самое говорит. Но если на болотах прячутся какие-то чужие люди, те самые, которых ходит кормить ваш сосед, то тонуть не обязательно. Что-то же эти люди здесь скрывают, а значит, вполне могло так случиться, что Паша стал нечаянным свидетелем их секретов.

– Ты есть пойдешь или нет? – нетерпеливо спросила не уходившая Таня.

– Есть? Пожалуй, да. – Голода Веретьев не чувствовал, но «дрова» в организм подкидывать надо было своевременно и в должном количестве. Он шагнул в сторону костра и потянул Ирину за руку. – Поужинайте с нами. У нас картошка вкусная, нигде такой нет.

– Да мы вроде уже поужинали.

– Ну, значит, просто попробуйте нашу картошку. Пойдемте, Ира, вон сынишка ваш как ее уплетает.

Мальчик, сидевший на коленях у Надежды Александровны, действительно вовсю орудовал ложкой. Детские щечки были перемазаны. Выглядел он забавно, и у Веретьева привычно защемило в груди. Он любил детей и всегда мечтал их иметь, но вот не срослось. Он шагнул в круг, подошел и сел рядом с Надеждой, отметив, что парни, как всегда, с готовностью пододвинулись, освобождая ему место.

– Привет! – сказал он мальчику. – Вкусно тебе?

– Вкусно. – Малыш кивнул, доверчиво разглядывая Веретьева ясными, очень светлыми глазами. Не материнскими.

У этого ребенка был отец, муж Ирины, и оба – женщина и ребенок – принадлежали не Веретьеву, а совсем другому мужику. От этой мысли настроение у Александра совсем испортилось. Ирина по-прежнему стояла в стороне, стеснялась.

– Идите к нам, – махнул рукой Веретьев, – Ваня, зови маму кашу есть.

– Мамотька, иди есть катошку. Она вкусная, – закричал мальчик. – Мне потом баба Надя еще чаю обещала. Со сгущенкой.

Все рассмеялись, включая Ирину. Она, легко ступая, подошла, присела на поваленное бревно рядом с Веретьевым. Из-за того, что места было немного, ее бедро было совсем рядом, от загоревшейся под грубыми штанами веретьевской кожи его отделяли лишь два слоя ткани – брезентовой и джинсовой. И эта мысль волновала настолько, что картошка встала в горле. Он протянул Ирине свою миску, потому что дать отдельную гостье Таня явно не торопилась. Та, снова смутившись, взяла ложку.

– Вам нужно поесть, – тихо сказала она.


– Успею. Татьяна, ты мне картошки принесешь? – Во взгляде, который он бросил на несчастную девушку, было столько суровости, что она зарделась, взорвавшись малиновым румянцем, метнулась к походной плите, яростно заворочала черпаком, плечи у нее дрожали.

– Давай я. – Из палатки вылезла не появлявшаяся до этого Ольга, подошла к плите, забрала у Татьяны черпак.

Девушка с готовностью отдала его, всхлипнула и опрометью кинулась в лес. Рыдать.

Вообще-то в нынешней ситуации это могло быть опасно, но Веретьев отогнал от себя шальную тревожную мысль. Татьяна вела себя безобразно, и в воспитательных целях бежать сейчас за ней было неправильно. Приняв из рук Ольги новую тарелку с кашей, он с энтузиазмом принялся есть, испытывая неловкость и сердясь на себя за это.

– Ты как? – спросил он у Ольги.

Хотелось ласково, получилось виновато.

– Нормально, – лаконично ответила та. – Саша, что мы дальше будем делать?

– Феодосию звонить, – ответил Веретьев. – Моему другу и шефу Феодосию Лаврецкому. Пусть подключает своих знакомых в полиции или в СК. Все болота мы не прочешем, а значит, Пашу не найдем. Надо дроны поднимать.

– Вертолет над болотами и так второй день кружит, что от дронов толку, – устало сказала Ольга. – Эти зэки, что сбежали, тоже явно не на болотах. Они же сверху как на ладони. И мы, кстати, тоже. Удивляюсь, что к нам еще никто не приехал выяснять, что мы тут делаем.

– С этой точки зрения хорошо, что эти цуцики из колонии сбежали, – задумчиво согласился Веретьев. – Внимание сейчас к этим местам пристальное. Вот и спросим у товарищей полицейских, что им сверху видно. Сейчас доем и позвоню Феодосию.

– Саша, а вы не знаете, что это может быть такое?

Оказывается, Ирина обращалась к нему, протягивая на ладони что-то круглое. Он скосил глаза, успев отметить тонкость ее запястья и длинные пальчики с миндалевидными ногтями, признаком породы. На нежной маленькой ладошке лежала монета. Десятирублевик с остро заточенным краем, которым можно и банку консервов открыть, и краюху хлеба отрезать, и сонную артерию вспороть.

– Где вы это взяли?

– На окраине деревни. Точнее, это Ванечка нашел, когда мы на речку шли. Я думала, он камешек подобрал, а потом оказалось, что эту монету. Я даже ею порезалась.

Она протянула вторую руку, и Веретьев заметил неровный красный длинный порез на указательном пальце. Кожа вокруг него была припухшей и покрасневшей.

– Обработать надо, – сказал он. – А то нагноится. Сейчас Татьяна вернется и сделает вам перевязку.

Сидящая рядом Надежда Александровна криво усмехнулась.

– Давайте я перевяжу, – сказала она, спуская с колен доевшего картошку Ванечку. – А за Таней сходить бы надо, Саш. Негоже девке одной по лесу бегать. Неспокойно тут сейчас. Мало ли что.

– Не надо мне ничего перевязывать, – заявила Ирина, и в ее голосе было столько уверенности, что сразу становилось понятно: никому она не позволит ничего делать с ее порезанным пальцем. Непокорная. – Я обработала рану перекисью, на ночь гентамициновой мазью намажу. Вы мне лучше на вопрос ответьте, что это такое? Почему у монеты такой острый край?

– Это писка, – нехотя ответил Веретьев.

Меньше всего на свете ему хотелось ее пугать.

Женька Макаров, опер от Бога, подошел поближе, бросил взгляд на раскрытую Иринину ладонь, длинно присвистнул.

– Что?

– Писка. Уголовники используют ее вместо ножа и всегда носят при себе. Пользоваться ею удобно, а спрятать при шмоне легко.

– То есть беглые зэки все-таки были в нашей деревне? – медленно спросила Ирина, прищурившись. – И те следы возле моего окна мне вовсе не привиделись. И собаки лаяли не просто так. И Полиект Кириллович еду в лес носил неспроста.

– Нет, с едой что-то другое, – мотнул головой Веретьев. – Но уголовники действительно есть, а значит, кто-то должен их кормить.

– Веня, – воскликнула вдруг Ирина. – Ну конечно, как же я сразу не догадалась.

Веретьев вопросительно посмотрел на нее.

– В соседней деревне живет Вениамин Глебов, сын бабушкиной подруги. Он пропащий совсем. Никогда не работал. Пенсию получает да в первые дни всю ее и пропивает. Соседи его подкармливают из жалости. А он то дрова кому наколет за поллитровку самогона, то воды накачает. Но живет впроголодь. А сегодня я его видела с полной сеткой продуктов. Там и колбаса, и хлеб, и молоко, и тушенка, и водка. Да у него отродясь столько денег не было, чтобы все это купить. Да и незачем ему все это великолепие было в нашу деревню тащить. Дорога из магазина к его деревне мимо нас не идет. Мы ж совсем на отшибе.

– Может, он к соседям вашим шел? – Веретьев слушал внимательно, не пропуская ни одного слова.

– Да нет же. Полиект Кириллович сегодня в Соловьево на мотоцикле ездил, все привез.

– Вот что, – Веретьев принял решение, и, как это всегда бывало, в голове у него сразу посветлело, – мы поступим так. Миша, вы с Ленчиком сегодня дежурные по лагерю. Глаз не смыкать. Игнат, найди Татьяну, приведи в лагерь. Надежда Александровна, думаю, что вы с ней поговорите, что в нынешней ситуации ее истерики – последнее, что нам необходимо. А вы, Ирина, вставайте. Пошли в деревню.

– Вы хотите меня проводить? – догадалась она, послушно беря сына за руку. – Не надо, мы дойдем, тут же недалеко. Вам же позвонить надо, да и вообще, вы устали.

– Ира, – он посмотрел на нее тем жестким взглядом, которого так боялись подчиненные, да и ребята в отряде тоже, – я – командир поискового отряда, и мое слово здесь закон, который не подлежит обсуждению. Я не просто провожу вас до деревни. Я останусь там ночевать. Думаю, что вы найдете лишнее одеяло, чтобы постелить мне у вас на дворе. Как я успел заметить, сено у вас там имеется. Мне нужно разобраться, что происходит у вас в деревне. Где могут прятаться беглые зэки, что это за Веня, который носит им еду. Когда и при каких обстоятельствах они потеряли писку и зачем бродили по вашему огороду. Но, если честно, гораздо больше меня интересует, кого кормит в лесу, а точнее, на болотах ваш душка-сосед.

Она посмотрела на него внимательно, но недолго, и кивнула, что поняла.

Веретьев подхватил на руки ребенка, водрузил его себе на шею и зашагал к убегающей в лес тропинке. Напоследок он успел заметить легкую насмешку на лице Надежды Александровны. Эта женщина всегда его понимала лучше остальных, и иногда он жалел о том, что она годится ему в матери.