Убегай!

– Я ничего об этом не знаю. Хотите, пошлю Джуди эсэмэску, спрошу?

– Да, пожалуйста.

Эйлин достала мобильник, пальцы ее заплясали по экрану. Отправила сообщение и кивнула.

– А как насчет учебы? – спросил Саймон. – Какие предметы она решила изучать?

Отец, разумеется, должен быть в курсе этого, но Саймон и прежде гордился тем, что намеренно отказался контролировать каждый шаг своего чада. Уже в ее старших классах он не знал, что она изучает. Некоторые родители каждый день проверяли в специальном онлайн-приложении, сделал ли их ребенок уроки, какие у него отметки. А Саймон даже не знал, как зарегистрироваться в этой системе. И самодовольно считал, что это характеризует его как прекрасного отца.

Не стой на пути. Доверяй своему ребенку.

И с Пейдж делать это было легко. Девочка она была мотивированная. Она превосходила многих других. О, как был доволен тогда Саймон собой, какое глупое превосходство чувствовал над остальными, чрезмерно озабоченными и надоедливыми родителями, когда хвастливо заявлял, что не знает пароля для входа в это онлайн-приложение, – совсем как тот идиот на вечеринке, который хвастался тем, что у него нет телевизора.

Как он был высокомерен, и какой его ждал позорный провал.

Эйлин записала названия предметов, которые изучала Пейдж, и имена преподавателей.

– А сейчас я, честное слово, должна идти, – сказала она, вручая ему листок бумаги.

– Ты не возражаешь, если я тебя немного провожу?

Она ответила, что это было бы неплохо, но явно без особого энтузиазма.

Пока они шли к двери, Саймон просмотрел список.

– Может быть, тебе еще что-то бросилось в глаза?

– Да нет, в общем-то. Группы у нас были довольно большие. Вряд ли преподаватели ее запомнили. Разве что профессор ван де Бик.

Они пересекли ярко освещенный зеленый двор.

– Что преподает ван де Бик?

– Да генетику, я говорила.

– Где я могу его найти?

Не останавливаясь, Эйлин потыкала пальцем в телефон.

– Вот, это он, – сказала она и передала ему аппарат.

Профессор Луи ван де Бик оказался еще совсем молодым человеком, похоже, ему не исполнилось и тридцати – отнюдь не профессорского вида, – но он явно был из тех преподавателей, от которых юные студентки млеют. Иссиня-черные волосы несколько длинноваты, а кожа довольно бледная. Прекрасные зубы, приятная улыбка. На фотографии одет он был в облегающую черную футболку, загорелые руки сложены на груди.

Черт побери, куда девались профессора в твидовых пиджаках?

Под портретом имелась и надпись: «Преподаватель биологии». Там же был указан адрес его офиса в Кларк-Хаусе, адрес электронной почты, веб-сайт и, наконец, предметы, которые он преподает, включая «Введение в генетику и генеалогию».

– Ты сказала, что он был исключением.

– Да.

– Почему?

– Ну хотя бы потому, что на генетике и генеалогии всегда было мало народу, – сказала она. – Поэтому мы довольно хорошо узнали своего преподавателя. Но для Пейдж он был не только просто преподаватель.

– Как это?

– Профессор ван де Бик вел еще клуб «Генеалогическое древо», я уже говорила, на который она запала. Я знаю, что она ходила к нему в часы консультаций. И довольно часто.

Саймон снова нахмурился. Должно быть, Эйлин обратила на это внимание.

– О нет, не подумайте, ничего такого, – сказала девушка.

– Хорошо.

– Пейдж далеко не сразу выбрала специализацию. Как, впрочем, и все остальные. Вы ведь знаете, да?

Он кивнул. И он сам, и Ингрид поддерживали ее, советовали не торопиться. Зачем, говорили они, замыкаться на чем-то одном. Ищи. Пробуй. Для тебя в мире много нового. И ты найдешь то, чему можно отдать свое сердце.

– Пейдж много рассказывала о своей маме, о ее работе, – сказала Эйлин и быстро добавила: – Нет, она и про вас рассказывала, мистер Грин. То есть, мне кажется, она и вашу работу считала интересной.

– Все нормально, Эйлин.

– Но все же, мне кажется, перед мамой она преклонялась. Между прочим, профессор ван де Бик также курирует первокурсников, которые хотят пойти в медицину.


Саймон сглотнул.

– Пейдж хотела стать врачом?

– Думаю, да.

Это откровение снова потрясло Саймона. Оказывается, Пейдж хотела стать врачом. Как ее мать.

– Не думаю, – продолжала Эйлин, – что тут есть какая-то связь с ее знакомством с Аароном, но профессор ван де Бик занимал довольно большое место в ее жизни.

Они прошли перед общежитием Ратнера, где Пейдж и Эйлин жили в первый год учебы, прошли как раз в том месте, где Саймон обнял дочь на прощание. С тех пор, казалось, прошла целая жизнь.

Удары следовали один за другим.

Перед зданием Ишервуда Эйлин заметила подруг, сказала Саймону, что ее группа уже отправилась на занятия, и быстро распрощалась с ним. Он помахал ей вслед рукой и направился к Кларк-Хаусу. Зайдя в вестибюль, Саймон увидел за столом пожилую женщину, которая, видно, сидела здесь еще во времена Эйзенхауэра, а то и раньше. Она сердито посмотрела на него.

На маленькой табличке было написано: МИССИС ДИНСМОР. Без имени.

– Чем могу помочь? – спросила миссис Динсмор, и по ее голосу было ясно, что если она и будет ему помогать, то весьма неохотно.

– Я ищу профессора ван де Бика.

– Здесь вы его не найдете.

– Что?

– Профессор ван де Бик в творческом отпуске.

– С какого времени?

– Я не уполномочена отвечать на вопросы, не имеющие отношения к делу.

– Он где-то здесь или уехал?

У миссис Динсмор имелись очки, прикрепленные к висящей на шее цепочке. Она водрузила их на нос и посмотрела на него сквозь стеклышки с еще большим неудовольствием.

– Я не уполномочена отвечать – разве я не ясно выразилась?

У Саймона был адрес электронной почты Луи ван де Бика. В сложившейся ситуации было бы разумнее написать ему.

– Вы просто восхитительны, спасибо, – сказал он.

– Рада помочь, пожалуйста, – ответила миссис Динсмор, опустила голову и что-то там себе записала.

Саймон направился обратно к своей машине. Позвонил Ивонне и снова услышал, что в состоянии Ингрид никаких перемен. Ему хотелось задать тысячу вопросов, но тут в голову пришло странное воспоминание. Когда они с Ингрид еще только познакомились, Саймона очень беспокоило состояние заокеанских рынков, политические катаклизмы и грядущие отчеты о прибылях и убытках – словом, все, что могло негативно сказаться на портфолио его клиентов. При такой работе его беспокойство на первый взгляд было вполне естественным, но, по правде говоря, это мешало ему сосредоточиться, отчего страдала его эффективность как финансового аналитика.

– Молитва о спокойствии и терпении, – сказала однажды вечером Ингрид.

Она сидела к нему спиной перед компьютером, на ней была надета его белая рубашка.

– Что? – не понял он, подошел к ней сзади и положил ладони на прекрасные плечи жены.

Зажужжал принтер. Ингрид протянула ему листок бумаги.

– Положи это на свой стол, – сказала она.

Саймон не знал этой молитвы, хотя ему следовало бы. Он прочитал ее, и, как бы странно она ни звучала, жизнь его после этого почти сразу переменилась:



Господи, дай мне терпение принять то, что я изменить не в силах,

Дай мне силы изменить то, что изменить возможно,

И дай мне мудрость, чтобы научиться отличать первое от второго.





Нет, Саймон был человеком отнюдь не религиозным, а молитва была совсем коротенькая и довольно тривиальная. Тем не менее в душе его она нашла отклик. Более того, она находила отклик в душе Ингрид. Изменить состояние Ингрид он не может. Она в больнице, лежит в коме, мысль об этом доставляет ему постоянную и острую боль, но приходится терпеть, потому что безрассудно было бы думать, что ему по силам здесь что-нибудь изменить.

Нет, не по силам.