Уютные люди. Истории, от которых на душе тепло

Особенно – если это их лично не касается. И пока не касается – эти люди очень великодушны и снисходительны. И говорят цитатами; мол, не судите и так далее. Хотя никто никого не судит. Просто показывают пальцем на очевидное зло.

Это женщина рассказала, что у них во дворе благообразный такой мальчик из хорошей семьи убил щенка. Подробности опускаю. Она пришла к родителям этого садиста, а они вот примерно эту фразу и сказали. И вообще выразили сомнение в правдивости слов соседки. Она щенка похоронила. А мальчик получил пожизненное потом – он людей начал убивать. Предпочитал детей.

Директор школы слышать не хотел про травлю. Нет никакой травли, все дети в прекрасных отношениях, а если кому-то дали слегка пинка – так это просто он не умеет заводить друзей! Пусть научится! Теперь директор под следствием, ребенок на кладбище, а хулиганы стали убийцами. Их ведь не судили и не остановили вовремя.

Или жена слышать не хотела про измены мужа. Это неприятно. Сейчас грянул гром: у мужа двое внебрачных детей и еще третий ожидается. И он от жены ушел. Он перестал ее уважать – никто не уважает тех, кто не пытается даже реагировать на очевидное. На обман, унижение, травлю, измену, жестокость…

А если лично не касается – коснется в самом непродолжительном времени. И случится то, что так старательно избегали видеть и «судить». Предательство, кража, насилие – не с самим человеком, так с его близкими.

И произойдет вот что: на свои жалобные или гневные крики он услышит рассудительный и «благочестивый» ответ: мол, мы не судьи. Мы не знаем, что там было или не было. Вы все врете или преувеличиваете. Вот всякое такое человек услышит.

И, знаете, это ему очень не понравится. Очень. Ну, ничего не поделаешь. Неприятные вещи, на которые не обращают внимания, превращаются в ужасные. И приходят к тем, кто их поливал своим невниманием…





Девочку мама провожала до школы


Район был нехороший. Времена нехорошие. Вот и провожала. А потом бежала на работу – она диспетчером работала. Девочка злилась. Она большая уже была – в пятом классе. Все одноклассники ходили в школу самостоятельно. И девочке было стыдно, что ее мама водит. Все смеялись. И мама была плохо одета. И такая болезненно-полная, на отечных ногах, очки починены изолентой – не было денег на новую оправу тогда. Все смеялись…

И за углом дома, перед школой, девочка выходила вперед и шла как бы одна. А мама, тяжело дыша, шла сзади. Как бы сама по себе… Она боялась за дочку. Вот и провожала. А в обеденный перерыв – встречала за углом. Стояла, ждала и встречала – отпрашивалась с работы, она недалеко работала.

Но главное – вот эти утренние проводы. Злая девочка шла впереди, а мама – на расстоянии позади. А потом девочка еще прибавляла шаг и скрывалась в дверях. Даже не оглянувшись. Она злилась.

Потом мама перестала ее провожать.

А потом прошло много лет. Совсем незаметно прошло. И бывшая девочка шла по сырой и темной улице. Взрослая тетя, шла совсем одна. Чужие люди проходили мимо, машины ехали и фонари горели. И эта женщина вдруг так явственно почувствовала, что ее провожают. Она не одна идет… Она даже оглянулась – но, конечно, никого не увидела. Мамы не было на свете. Она давно умерла.

Бывшая девочка шла и плакала в темноте. Она все на свете отдала бы, чтобы ее провожали. Чтобы мама шла рядом, дышала, чтобы можно было дотронуться до нее и взять за руку. Но никого не было…

Может быть, мама просто сильно отстала. Специально, чтобы не видели те, кто смеялись. И чтобы не злить девочку? Просто отстала, но идет и провожает. Как раньше… Так думала женщина. Так она чувствовала.

Так мало тех, кто нас провожал и берег. Их уже почти не осталось. Но, может быть, они просто идут позади. Они просто отстали – мы же сами хотели идти самостоятельно? Вот и идем.

Но они все равно провожают и берегут…





Люди женятся по страстной любви, а потом иногда расходятся —


даже с ненавистью и отвращением. Любовь, к сожалению, проходит, и супруги с ужасом замечают – они совсем чужие друг другу. Ослепление страсти прошло, а проблем все больше и больше… Вот поэтому политик, премьер-министр Великобритании, блестящий оратор и талантливый писатель Бенджамин Дизраэли прямо говорил, мол, я не настолько глуп, чтобы жениться по любви. Он женился в 35 лет исходя из корыстных соображений – на Мэри-Энн, которая была вдовой его коллеги-политика. И никаких романтических чувств эта Мэри-Энн у Дизраэли не вызывала. Просто у нее были деньги, вот и все. Тогда это было обычным делом.

Мэри-Энн была значительно старше, ей было под пятьдесят уже. Красотой она не блистала, и по тем временам считалась дамой пожилой. И волосы седели у нее… Кроме того, Мэри-Энн была романтичной, не очень образованной и экстравагантно одевалась. И говорила глупости: путала греков с римлянами, не знала истории, проще говоря, несла чушь. Она была не очень образованна. Даже королева Виктория сказала, что с нарядами жены Дизраэли еще можно смириться, а с речью – нет! Все смеялись над старой женой политика. Ведь людям нет никакого дела до доброго сердца и душевной красоты, они обычно смотрят на внешнюю сторону. Да и сам Бенджамин Дизраэли открыто заявлял, что это брак по расчету, а не по любви. Ему выгодно было жениться на этой вдове.

А потом, знаете, он ее полюбил. Присмотрелся и влюбился в свою романтичную и немного нелепую пожилую жену. Он полюбил бывать дома, говорить с ней, сидеть рядом у камина, обнимать ее… И яростно бросался на ее защиту, если ее кто-то критиковал. Он попросил для своей любимой Мэри-Энн дворянское звание у королевы. Он окружил свою жену любовью и вниманием. И они прожили в любви с согласии более тридцати лет, очень счастливо. Мэри-Энн говорила в старости шутливо: «Ты женился на мне из-за выгоды. А теперь, если бы нам пришлось снова жениться, ты женился бы на мне по любви!» И это была правда.

Однажды Дизраэли страшно волновался перед важной речью в парламенте. Он выходил из кареты, неловко хлопнул дверью и случайно прищемил руку своей жены. Сломал! Боль была страшной, но как повела себя Мэри-Энн? Она сделала вид, что все в порядке, не подала виду. Стерпела боль. И проводила мужа добрым напутствием на его выступление. Проявила невероятный стоицизм, а потом уж почти потеряла сознание. Она хотела, чтобы ее Бенджамин выступил прекрасно! Чтобы его ничто не угнетало и не волновало во время речи. Такой она была женой, так она умела любить. А он отвечал ей не меньшей любовью – даже большей, возможно…

«Благодаря его отношению ко мне моя жизнь была сплошной лентой счастья!», – примерно так говорила счастливая и любимая Мэри-Энн о своем любимом муже. А Бенджамин Дизраэли за годы этого брака достиг невероятных высот – ведь его всегда понимала и поддерживала его любимая женщина. Поистине, не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Брак, заключенный без намека на любовь, оказался исключительно счастливым и долгим браком; эти люди были созданы друг для друга.

Жизнь полна сюрпризов. И то, что сначала кажется невероятным или неудачным, может принести счастье, даже если мы этого не ожидаем. Даже если окружающие дают мрачные прогнозы и сплетничают, – все может оказаться не таким, каким казалось сначала. В личных делах нет жестких правил, потому что истинная любовь все меняет к лучшему. Но прийти она может не сразу, а со временем. И остаться с нами на всю жизнь…





Есть еврейская сказка про любовь и щуку


Щука верила в любовь. Она была очень романтичная. И вот однажды ее поймал рыбак, такая беда с ней случилась. Но у щуки была надежда: рыбак бормотал, что сейчас отнесет щуку пану и тот купит рыбу за хорошие деньги! Пан любит щуку! И вот задыхающуюся щуку принесли к пану. Тот очень обрадовался. Подтвердил, что щука ему нравится. Он любит щуку!

Щука думала, что она спасена. Ведь ее любят! Вслух говорят об этом! Но пан ее приказал изжарить. Он очень любил щуку. Но совсем не так, как она надеялась…

Так и с людьми. Слова о любви одинаковые, но для одного они значат верность, преданность, доверие и поддержку. А для другого – возможность полакомиться. Наесться. Напитать себя. А потом можно новую щуку поймать или купить, это нетрудно.

На свете много рыбок, которые верят в любовь и в слова о любви. Строят воздушные замки, надеются и ждут. Ждут вот этих слов. А потом понимают, что в слова все вкладывают свой смысл.

Любовь пана к щуке – это не любовь. Это хороший аппетит, не более. И одних слов мало; главное – поступки все же. Хотя романтичные рыбки ловятся именно на слова. Это крючок и приманка…






Туфли покупать я не люблю


До сих пор помню, как моя элегантная мама мне подавала туфельки в магазине. В Ленинграде был выбор; небольшой, но был. А я послушно примеряла и на мамин вопрос: «Ну как?» отвечала кратко: «Давят!» Потому что по сравнению с разношенными сандаликами новые туфли давили. Какое-то неудобство и «бескомфорт», как говорила одна девочка. Ужасный бескомфорт. И мама рассердилась; я уже взрослые размеры мерила. И принесла мне галоши большого размера в виде тонкого намека. И спросила: «Ну как?» Я ответила, что вот эти хорошие. Эти не давят. Нормально! Мама вздохнула. Она тогда поняла, что элегантности мне не хватает. Я вся в папу. Который купил сразу три одинаковых кримпленовых костюма и радовался, что теперь он костюмами обеспечен и можно не хлопотать. Костюмов надолго хватит…

Ну вот, я примеряла туфли. А они все неудобные. Давят. А которые не давят – те хлябают и напоминают те самые галоши. И продавец подает мне все новые туфли. А они не подходят. Давят или хлябают…

Я еще раз сама прошлась по залу. Повыбирала. Неудобно продавца занимать так долго; неловко как-то. Я снова села на диванчик; рядом красивая дама примеряет обувь. Большой диванчик, всем места хватит.

А продавец, пока я ходила, успела мне туфли принести, – знаете, вот просто отлично подошли. Бежевые, с золотой вставочкой, на низком каблучке, вроде ботиночек, такие удобные! Красивые. Я надела – отлично! И я сказала, что вот эти прекрасные туфли я беру. И стала в них прохаживаться немножко – чтобы понять, точно ли они такие удобные? Точно! Вот их-то я и возьму! Сколько они стоят, интересно?

Дама с золотистыми волосами негромко сказала, что это ее туфли. Личные. Ее ботиночки. Она их сняла, когда стала мерить туфли. Ей прямо неудобно мне об этом говорить, но это ее ботиночки…

Я просто вижу плоховато, вот и все. Я ботиночки даме тут же отдала, конечно. И говорю, мол, вот единственное, что мне подошло и понравилось – а оно ваше! Оно принадлежит вам. Вот так и бывает в жизни… Что-то так нам подходит и нравится, а оно уже принадлежит кому-то… Это чьи-то ботиночки.

И дама очень грустно кивнула. И добавила: «Это про любовь. И про мою ситуацию!»

Так бывает. Единственное, что нам нужно и что нам идеально подходит – оно не наше. Это чужие ботиночки и чужие отношения. И надо отдать.

А ботинки я другие себе купила. У них тут же оторвались немного набойки. Такая уж сейчас обувь. И не только обувь…

Выбор огромный. Но выбрать особо нечего…





Нелюбовь всегда превращается в ненависть,


если продолжить контакт. Если не уйти или не захлопнуть дверь перед тем, кто вас не любит и выражает свою нелюбовь. Сначала выражает неявно; обидными шутками, непрошеной критикой, выражением лица, обесцениванием, игнорированием – чем угодно. Или ехидными комментариями, вполне цензурными, без прямых оскорблений… И вы думаете: ну, не любит и не любит. Надо уметь терпеть и достойно общаться, надо просто не реагировать, надо быть вежливым… Не надо прогонять человека или блокировать его, нельзя быть нетерпимым к критике и к чужому мнению…

Не в критике дело. И не в чужом мнении. Критика и ядовитые замечания – в данном случае просто способ выразить нелюбовь к вам. А нелюбовь превращается в ненависть по мере продолжения контакта.

Вот Гертруда Банишевски тоже недолюбливала девочку, которую ей оставили на попечение. Почему-то именно эта девочка вызвала у Гертруды нелюбовь. Противная девочка, неприятная. И сначала Гертруда просто обзывала девочку, а потом стала избивать и прижигать сигаретами. Девочке было шестнадцать. И ее сестра жила с ней в семье этой няни Банишевски. У сестры была нога сломана, бежать вместе они не могли. А бежать самостоятельно девочка боялась. Гертруда заморила неприятную девочку голодом и жаждой в подвале. Ну, еще от удара по голове девочка умерла и от пыток.

Это было в Америке в шестидесятые. Гертруда отсидела и вышла. Подробности истории даже писать не хочу.

Но нелюбовь всегда превращается в ненависть, вот в чем дело. Если немедленно не дистанцироваться, вы окажетесь в опасности. И будете горько сожалеть о том, что не вышли из контакта при первых признаках нелюбви.

Не любят – так пусть не любят. Но не надо ни в свой дом пускать, ни в гости к нелюбящим ходить, вот и все. А терпимость и толерантность проявлять на расстоянии можно. Это личное право другого человека – нас не любить.

А наше право – не подпускать его близко и не позволять себя убивать. Никто не обязан нас любить. Но и мы не обязаны позволять находиться рядом с нами. Это опасное дело – нелюбовь, если подпустить к себе близко…





Делайте ставки, господа!


Так в фильмах кричат крупье. Может, это правильно. Хоть раз в жизни можно сделать ставку. Или продать азбуку и купить билет в цирк. Цирк приезжает ненадолго, скоро ярмарка закроется и останется вытоптанное поле с бумажками и окурками. И рубль останется – неистраченный, сбереженный. И азбука, по которой надо учиться читать: «Мама мыла раму». И рама тоже останется, которую надо мыть… А на сэкономленный рубль можно купить конфет-подушечек, килограмм. Тогда их надолго хватит; слипшихся засахаренных подушечек с повидлом…

Это неправильные рассуждения. Но то, что человек живет так мало да еще и стареет – тоже неправильно. Учит буквы, моет рамы, а потом в окне видит свое постаревшее лицо, – грустное отражение жизни…

Это вот одна женщина была в другой стране. Она накопила денег и купила тур. Там хорошо было, она мечтала об этом скромном отдыхе. И каждое утро прогуливалась по главной улице городка, по аллее. И ей улыбался мужчина ее мечты. Кивал и улыбался. Она тоже улыбалась робко и шла дальше, а сердце ей твердило – это твой человек! Это твое счастье, твоя любовь, твоя радость! Может, конечно, это она от одиночества повредилась в уме. Она так думала.

Через неделю она прилетела домой, вышла на работу. И такая ее взяла тоска и печаль, что впору удавиться, извините. Дочь давно жила отдельно, своей семьей. Пятьдесят лет. Надо думать о пенсии. Если она будет, конечно. Делать запасы надо. Разумно расходовать средства. По выходным ходить в театр или в кино. А зимой с палками ходить по скверу, с такими спортивными палками. Много развлечений.

Она взяла и продала свою шубу. Норковую шубу, большую, как плащ-палатка. Она на эту шубу пять лет копила когда-то, а сейчас взяла и продала в интернете. Купила тур и полетела в ту страну.

Никаких гарантий не было. Какие гарантии в казино или в жизни? Делайте ставки, и все тут. Не хотите – не делайте. Все просто. Можно выиграть – это крошечный шанс. Можно проиграть. Что, скорее всего, и случится. Но если ставку не сделать, точно никогда ничего не выиграешь. И шуба, азбука и рубль останутся при тебе, вот так. Это гарантировано.

Она встретила этого мужчину, он местный был. И по аллее ходил на работу. Возникли чувства, – нет, они сразу возникли, она поэтому и полетела обратно. И начались отношения. Что будет потом – неясно. Но и не так уж важно.

Потому что страшно не бесплодно потратить деньги за шубу, нет. Страшно сидеть на диване и экономно есть подушечки из фунтика, по одной, чтобы надольше хватило. На всю жизнь!

Только жить осталось не так чтобы очень долго, вот в чем дело. И вот о чем она подумала, когда полетела в тот город на море снова… Там, кстати, тепло. И шуба совершенно не нужна…