В лучах заката

Коул замер, его лицо словно обратилось в камень. Ярость, которая горела в его светлых глазах, ушла, а взгляд словно расфокусировался. Я знала этот взгляд.

Я нацелила прямо в сознание Клэнси, но будто врезалась в стену. Меня отбросило назад, а мой череп поразил разряд, превратившийся в гремящую боль. Времени на то, чтобы пытаться разорвать связь, пока еще ничего не произошло, пока он не превратил Коула в свою марионетку, у меня не было. Вскинув локоть, я врезала Клэнси так, как меня научил инструктор Джонсон, – прямо в висок. Глаза Клэнси закатились, и он сполз вперед, ударившись лбом о приборную панель.

Колеса даже провернулись на месте, когда я вдавила педаль газа, стремясь уехать как можно дальше от сигнального огня, который разжег Коул. Дым легко заметят вертолетчики или патрули. Сейчас мне не было дела до того, что Клэнси все знает и чем это нам грозит. Мне просто нужно было увезти нас отсюда.

У меня в висках по-прежнему билась боль, а сердце колотилось как отбойный молоток. Посмотрев на Коула, я увидела, как он трет лоб.

– Какого черта… – Он повторил эти слова несколько раз, каждый раз – все громче, пока они наконец не превратились в рев. – Какого черта?

Парня так сильно трясло, что я уже почувствовала запах дыма.

– Коул, слушай меня, тебе нужно успокоиться, ладно? Успокойся, все в порядке…

Трясущимися пальцами он открыл кожаную сумку, что лежала у него на коленях, вытащил из нее склянку с прозрачной жидкостью и шприц. Пока он наполнял шприц, я старалась смотреть то на него, то на дорогу и не успела вмешаться, когда Коул вонзил иглу в затылок Клэнси.

– Коул!

– Это заставит гаденыша полежать тихо, пока у меня не пройдет желание как следует его отпинать, – прорычал он. – Вот дерьмо! Это совсем не похоже на то, как делала ты в Штабе. Дерьмо! – Швырнув шприц и пузырек обратно в сумку, Коул спрятал ее под приборную панель.

Рука его больше не дергалась, но тревога выплескивалась из него волнами. Я чувствовала, будто сижу рядом с человеком, который никак не может определиться: поджигать фитиль или нет.

Коул повернулся к окну, наблюдая, как здания проносятся мимо, но я видела отражение его лица, и оно сказало мне все, что он не мог озвучить. Он не контролировал себя, когда загорелся военный джип. Абсолютно.

– Что он тебе показал?

– Меня.

– Что ты имеешь в виду?

Коул прислонился лбом к стеклу и закрыл глаза.

– Это был какой-то лагерь Красных, и все, что там делали с бедными детьми, чтобы их натренировать. Я видел, какими воспринимают нас другие, если ты понимаешь, о чем я… Это было просто… казалось, что сейчас я задохнусь от дыма. Их лица были бессмысленными, ничего не выражали, и на какой-то момент я до усрачки испугался. Будто я, и правда, оказался там. Я был у них, и я был следующим.

– Мне жаль, – сказала я подавленно. – Я слишком поздно поняла, что происходит. Мне следовало…

– Сам виноват, что не догадался, – резко сказал Коул. – Не вини себя, Конфетка, твоей вины в этом нет. Ты же сказала мне, что он был связан с проектом «Джамбори». Мне следовало следить за собой вместо того, чтобы вести себя как чудовище, это просто… Проклятье! – Он врезал кулаком по двери. – Я вообще не думал. Я просто… это одержало верх. На мгновение это одержало верх.

При этих словах сердце мое сжалось. Мне было знакомо это чувство. Неважно, какой силой ты обладаешь, насколько полезны твои способности. Они обладают собственной волей. Если ты не будешь постоянно одерживать над ними верх, они найдут способ вырваться из-под контроля.

– Этим детям, особенно Зеленым и Синим, все так легко достается, правда? – тихо произнес Коул. – Легче себя контролировать, легче скрывать. Новые способности не разрушают их жизнь, как это случается с нами. Нам нужно концентрироваться, иначе мы сорвемся. А мы не можем позволить себе сорваться.

Лиам – и Толстяк, и Вайда, и такие как они – не смогли бы понять, сколько требовалось труда контролировать то, что я могу делать – чтобы эта сила не контролировала меня. Если хоть на секунду я отпущу поводок, я могу причинить кому-то вред. Причинить вред себе.

– Мне кажется, будто я постоянно стою на краю, и я не могу… не могу вмешаться, не перепугавшись до смерти, что могу все разрушить. Я не хочу разрушать все хорошее, что встречается мне на пути. И я не могу контролировать это достаточно долго…

– А ты думаешь, я могу? Большую часть времени я чувствую себя так, будто меня варят заживо изнутри. Оно кипит и кипит, пока я наконец не выпущу пар. И так было, даже когда я был ребенком. – Коул негромко и невесело рассмеялся. – Это было не похоже… не похоже на голос или что-то вроде того. И никто мне ничего не нашептывал на ухо. Это как некая потребность. Как будто я всегда стою слишком близко к огню, и мне нужно просто протянуть руку, чтобы ощутить, горячий ли он на самом деле. Я не мог спать ночью. Я был уверен, это из-за того, что мой отец – сам дьявол. На самом деле, правда, он сам Принц Тьмы во плоти.

– Гарри? – неуверенно уточнила я.

– Нет, биологический отец. Гарри – это…

– Да, правда, я забыла, – кивнула я.

– Похоже, Ли много о нем рассказывает? – И, не дожидаясь ответа, Коул заговорил снова. – Ага, наш настоящий папаша… этот мужик… тупой, как пробка, и подлый, как змея. Не слишком хорошее сочетание. Я все еще иногда представляю себе, как найду его, вломлюсь в его старый дом и все там спалю.

– Лиам только один раз упоминал о нем, – проговорила я, стараясь не выдать своего любопытства, хотя меня так и подмывало засыпать Коула вопросами. Это была та часть жизни Лиама, которой тот не хотел делиться. И какой бы ужасной она ни была, мне все же хотелось чтобы он поделился этими воспоминаниями со мной. – Когда вышел из себя.

– Хорошо, надеюсь, это означает, что он половины не помнит. Этот мужик… он был чудовищем. А стоило ему разозлиться, он превращался в настоящего дьявола. Так что один из нас был просто обречен оказаться тем яблоком, которое падает недалеко от яблони. Знаешь, я часто задумывался: зависят ли наши способности от того, что уже есть внутри нас. И этот огонь – это его гнев. Это ярость моего отца.

Я понимала, что это ничего не изменит – по крайней мере, мне слова ободрения никогда не помогали, но я должна была это сказать. Я должна была сказать это ему.

– Но ты – не чудовище.

– А разве чудовища не извергают огонь? Разве они не сжигают дотла королевства и страны? – Коул криво улыбнулся. – Ты же и сама себя так называешь, разве не так? Неважно, сколько раз другие скажут тебе, что это неправда, ты видела доказательство. Ты не можешь доверять себе.

Я откинулась на спинку сиденья. Неужели и он так же отчаянно мечтал об исцелении, как все мы?

– Тебе же плевать на лагеря… да? – спросила я. – Дело в противоядии.

Парень сглотнул – кадык его дернулся.

– Отгадала с первой попытки. Можешь спокойно считать меня сволочью.


– Почему? Потому что ты не хочешь вот так вот страдать? – бросила я. – Потому что ты хочешь быть нормальным?

– А что такое «быть нормальным»? – вскинулся Коул. – Не думаю, что кто-то из нас помнит, каково это.

– Отлично, – не отступала я, – тогда потому, что ты хочешь вести жизнь, в которой не будет всей этой хрени. Для меня это лекарство дороже воздуха. Я никогда не привыкну. Я никогда не позволяю себе думать об будущем, но сейчас это желание сильнее меня. Я так хочу этой свободы! Но кажется: чем больше я делаю, пытаясь ее обрести, тем дальше она оказывается от меня.

Коул потер лицо рукой и кивнул.

– Иногда мне кажется, что так тоже можно жить. …Забываешь, потому что какое-то время получается справляться: тебя сбивают с ног, а ты поднимаешься. Но теперь это становится сложнее, ведь так?

– Да. – Я впервые признала это. И в этом «да» не было надежды, как не было ее и во мне самой.

– Я знал, что все равно поднимусь. Тут другое. Я боюсь, будто однажды я просто… взорвусь. Вспыхну. И уничтожу всех, кто мне дорог, потому что во мне все время кипит гнев и я ничего не могу с этим сделать.

Коул вытянул перед собой руку, ожидая, что пальцы сведет очередной спазм. Когда этого не случилось, он посмотрел на Клэнси.

– Их держали взаперти в этих белых комнатах. Свет горит круглые сутки, а еще голоса. Они звучат днем и ночью и твердят всякое дерьмо, типа «ты дурной, признай, что ты не такой, мы тебя исправим». Они причиняют боль детям – по-настоящему причиняют боль, снова и снова. Это было… когда я это увидел, то выдержал с трудом – а я не из тех, кого легко выбить из колеи. Неужели это… на самом деле? Или он все это придумал?

Мои руки крепче сжали руль.

– Клэнси мог внедрить в твое сознание любой образ, какой захочет. Только я думаю, что правда настолько ужасна, что ему и не нужно было ничего добавлять.

– Не знаю, что бесит меня больше: то, что делали там с детьми или что нашли способ, как запереть внутри них огонь. Вот это полное дерьмо, Конфетка. Какого дьявола… – Коул тряхнул головой. – Если он еще кому-то скажет, если скажет Лиаму, что мне тогда делать? Любой постарается держаться от меня подальше.

– Он этого не сделает, – пообещала я. – Сколько еще этого добра у тебя есть?

Коул расстегнул сумку.

– Еще три дозы.

– Тогда Клэнси будет в отключке, пока мы не доберемся до Ранчо и не поместим его в безопасное место, – кивнула я. – Мы будем постоянно держать его в изоляции, и взаимодействовать с ним буду только я.

– Убить его было бы проще. – Коул произнес это без гнева или ярости, и, может быть, именно поэтому я сразу поверила в его искренность. Просто холодный, безжалостный прагматизм. Было жутковато наблюдать, как с такой скоростью менялся его настрой.

– Нельзя, – ответила я ему, используя один из его собственных аргументов: – Клэнси по-прежнему единственный знает, где его мать. И пока мы не узнаем, где она, у нас связаны руки. Мне нужно это лекарство. Чем бы это ни оказалось, оно мне нужно. Я ненавижу Клэнси, может, сильнее, чем кого-либо еще. Но еще сильнее я ненавижу такую жизнь. Я ненавижу думать о том, что этому не будет конца.

Коул снова повернулся к окну, за которым мелькали нечеткие картинки сооружений.

– Тогда мы с тобой, Конфетка, должны понять, как опережать на шаг монстров, которые в нас живут.

Я кивнула. И у меня сдавило горло – от желания заплакать, от удивления, что я наконец-то встретила кого-то, кто понимает. Кто боролся не только со всем и всеми вокруг, но и с самим собой.

– Ты уверена, что это не кошмарный сон? – тихо спросил он. – И что однажды мы все-таки проснемся?

Я посмотрела вперед на дорогу, на то, как пыль, которую приносил из пустыни ветер, покрывает ее блестящей пленкой – золотистой, хотя солнце давно скрылось за серыми облаками.

– Уверена, – через некоторое время кивнула я.

Потому что те, у кого есть мечта, всегда просыпаются, оставляя своих чудовищ позади.





Глава четвертая




Громыхнул гром, и сразу же закапал дождь. Мы как раз выехали из Мохаве, небольшого городка у подножия скалистых гор. Вдалеке, на острых вершинах, обозначились первые проблески зеленого.

– Гостиница «В те времена». – Коул показал на небольшую двухэтажную постройку, приютившуюся на углу. – Заедем туда. Нужно добыть ребятам новую машину, да и эту тоже сменить.

Жизнь уже давно покинула этот город. Здания, дома и магазины пришли в упадок – заботиться о них было некому. За время наших скитаний я уже привыкла к таким картинам, и меня не охватывал ужас при виде пустых детских площадок, свежих могил на кладбищах, запертых и заколоченных домов. Даже Калифорния под управлением Федеральной Коалиции, а не правительства США, оказалась уязвимой перед новой реальностью экономических неурядиц, с которыми с трудом справлялись остальные штаты.

– Возможно, кто-то здесь все же остался, – возразила я, – чтобы присматривать за этим местом.

– Посмотри на машины, – возразил Коул. – Они покрыты грязью. Значит, уже давно здесь стоят. К тому же я не заметил никакого движения ни в окнах отеля, ни на его территории. Паркуйся. Заезжай вон туда, поближе к серой «Тойоте».

Я заглушила двигатель, а Коул убедился, что Клэнси по-прежнему без сознания и надежно связан стяжками. Пока он осматривал машины в поисках той, чтобы завелась и была заправлена, я выбралась с водительского места и торопливо зашагала к кузову, чтобы отвязать брезентовый тент. Все трое одновременно зашевелились, моргая от тусклого солнечного света.

– Привет, – сказала я, поддерживая Лиама за руки, чтобы помочь ему слезть на землю. – Ты в порядке?

Кивнув, Лиам благодарно сжал мое плечо, метнувшись к Толстяку.