В метре друг от друга

— Просмотрел все твои видео. — Я вижу, как разбегаются лучики в уголках глаз, и понимаю, что он улыбается. — Я, можно сказать, твой фанат.

Неужели все? Даже то. неловкое, где мне двенадцать лег?

— Я, может, немного напутаю. — Уилл откашливается, достает из кармана листок и начинает негромко петь:

— Я люблю тебя...

— Уходи. Как глупо... — бормочу я, вытирая ладонью слезы и качая головой.

— ...очень и еще чуть-чуть.

Песенка Эбби. Он поет песенку, которую пела Эбби. Слезы бегут по щекам быстрее и быстрее, и я уже не успеваю их стирать, а только смотрю в его голубые глаза, взгляд которых сосредоточенно скользит по строчкам на мятом листке.

Сердце вот-вот разорвется от наплыва самых разных чувств.

— Бабушка когда-то пела нам эту песенку. Мне она не нравилась, а Эбби ее любила.

Уилл смеется и качает головой:

— Пришлось полазить в Гугле. Такая древность.

Я смеюсь вместе с ним и киваю:

— Знаю. Что еще такое, эти...

— Бочка и кучка? — произносим мы в один голос и смеемся. Наши глаза встречаются, и мое сердце танцует в груди, а кардиомонитор пикает все быстрее и быстрее. Он наклоняется вперед, совсем чуть-чуть, лишь едва нарушая границу

опасной зоны, но вполне достаточно, чтобы боль отступила и затаилась.

— Все будет хорошо, Стелла.

Голос у него глубокий и мягкий. И в этот миг я знаю, хотя смешнее и быть не может, что если умру сейчас, то умру влюбленной.

— Обещаешь? — спрашиваю я.

Он кивает и протягивает руку с выставленным полусогнутым мизинцем. Я протягиваю свою, и мы даем обещание на пальцах. Короткий контакт и при этом наше первое настоящее соприкосновение. Причем я даже не пугаюсь.

Я поворачиваю голову в сторону двери, из-за которой доносятся приближающиеся шаги. Доктор Хамид входит первой, вслед за ней медсестра.

— Ну что, приступим? — спрашивает она, показывая два больших пальца.

Я бросаю взгляд туда, где только что сидел на стуле Уилл, но его там уже нет.

Но кто-то есть за серой шторой. Он стоит, прижавшись спиной к стене, и, поймав мой взгляд, приподнимает пальцем маску и улыбается мне.

Я улыбаюсь в ответ и вдруг ловлю себя на том. что и сама начинаю верить в то, что все будет так. как он и сказал.

Все будет хорошо.

Через несколько минут я лежу на операции ном столе в сумрачной комнате, где слепяще яркий свет горит лишь прямо над моей головой.

— Ну что ж, Стелла, ты знаешь, что делать, ~ произносит голос, и рука в голубой перчатке держит надо мной маску.

Сердце нервно колотится, и я поворачиваю голову и вижу темные глаза. Мои рот и нос накрывает маска. Когда я очнусь, все будет кончено.

— Десять, — говорю я и, подняв взгляд над плечом анестезиолога, вижу на стене что-то странно знакомое.

Рисунок Эбби. Тот, с легкими.

Как?..

Ответ я, конечно, уже знаю. Уилл. Это он пробрался в операционную и прикрепил рисунок к стене. Из правого глаза выкатывается слезинка. Одна-единственная. Но и считать я не забываю.

— Девять... восемь... — Цветы плывут, голубое, розовое и белое смешивается... краски вертятся, ворочаются, сливаются... лепестки тянутся ко мне...

— Семь... шесть... пять... — Ночное небо внезапно оживает, проплывает мимо цветов и окружает меня. Звезды срываются, мигают и пляшут над головой так близко, что до них можно дотронуться, стоит только протянуть руку.

Где-то вдалеке кто-то негромко напевает «очень и еще чуть-чуть».

— Четыре... три...

С периферии зрения наплывает тьма, мир постепенно меркнет. Я сосредоточиваюсь на одной, отдельной звездочке, на одной точке света, которая разгорается, теплеет и затмевает другие. Гудение прекращается, и я слышу далекий, смазанный голос. Эбби. Господи. Это голос Эбби.

— ...назад... нет...


— Два, — шепчу я то ли вслух, то ли мысленно.

И вдруг вижу ее. Вижу Эбби. Прямо перед собой. Сначала неясно, словно из-за тумана, потом четко, как будто в солнечный день. У нее папины волнистые волосы, широкая, во весь рот. улыбка и глаза карие, как и у меня.

— ...больше... времени...

Она выталкивает меня из света.

— Один...

ГЛАВА 14 УИЛЛ Приоткрываю тихонько дверь, смотрю влево-вправо , выскальзываю из предоперационной и почти что натыкаюсь на медсестру. Быстренько отворачиваюсь и натягиваю маску, а медсестра входит туда, откуда я вышел.

Прохожу несколько шагов, скрываюсь за стеной возле лестничного пролета и вдруг замечаю мужчину и женщину, сидящих напротив друг друга в пустой комнате ожидания, каждый у своей стены, Смотрю на одного, на другую.





Я знаю их, но не помню, где их видел.

— Можно тебя спросить? — подает голос мужчина, и женщина поднимает голову и смотрит на него молча и напряженно.

Женщина выглядит как постаревшая Стелла. Такие же полные губы, густые ресницы, выразительные глаза.

Ну конечно. Родители Стеллы

Женщина коротко кивает. Взгляд у нее настороженный. Напряжение между ними такое - хоть ножом режь. Знаю, надо повернуться и уйти. Открыть дверь на лестницу и вернуться в палату, пока ничего не случилось. Все это я знаю, но что- то заставляет меня остаться.

— Плитка в моей ванной... э. фиолетовая? А коврик...

— Черный. — Она опускает голову и смотрит на сложенные на коленях руки. Волосы падают ей на лицо.

Короткая пауза. Дверь в конце коридора бесшумно открывается и впускает Барб. Но родители Стеллы ее не замечают. Отец откашливается.

— А полотенца?

Женщина раздраженно всплескивает руками:

— Какая разница, Том! Это же совершенно не важно.

— Было важно, когда мы красили офис. Ты сама сказала, что коврик...

— Наша дочь в операционной, а ты хочешь поговорить о полотенцах? — бросает она. и ее лицо темнеет.

Такой недовольной я Барб еще не видел. Скрестив руки на груди, она выпрямляется и с хмурым видом наблюдает за их перебранкой.

Я просто хочу поговорить, — мягко говорит отец Стеллы. — О чем-нибудь.

— Господи, ты меня убиваешь. Перестань - Она недоговаривает, и они оба поворачиваются и смотрят на Барб, на лице которой проступает постепенно то сердитое выражение, которое она приберегает для нарушителей режима.

Барб вдыхает так глубоко, словно хочет втянуть в себя весь воздух в комнате.

— Я не представляю, через что вы прошли, потеряв Эбби, — мрачным тоном говорит она и указывает на дверь операционной, за которой на стальном столе лежит их дочь. — Но Стелла борется сейчас не только за собственную жизнь, но и за вас обоих.

Пристыженные, оба отводят глаза.

— Разве нельзя оставаться друзьями? Или по крайней мере быть взрослыми? — с отчаянием в голосе выговаривает Барб.

Что за ерунда, Барб. Оставь эту чушь церкви.

Мать Стеллы качает головой:

— Не могу быть рядом с ним. Смотрю на него и вижу Эбби.

Отец быстро поднимает голову, бросает взгляд на бывшую жену и отводит глаза в сторону:

— А я, когда смотрю на тебя, вижу Стеллу.

— Вы — родители. Об этом еще не забыли? А знаете, что когда она узнала насчет операции, то настояла на том, чтобы самой позвонить вам. Боялась за вас, понимаете?

Господи. Неудивительно, что у Стеллы мания остаться в живых. Эти двое потеряли старшую дочь, а потом и друг друга. Если умрет и младшая, они, пожалуй, и рехнуться могут.

Мой отец ушел до того, как я разболелся, до того, как болезнь проявилась в полной мере. Жить с больным ребенком он не мог. А уж с мертвым тем более. А если в семье один ребенок больной, а другой — мертвый?