Воображаемый друг

Она повторила про себя эту мысль – хотела убедиться, что слышит свой собственный голос, а не чужой.

Тебя примут за сумасшедшую, Кейт.

Голос – ее собственный. И она совершенно права. Мать Кристофера вгляделась в лица присутствующих. Такую же реакцию в свое время вызывал ее муж. Особую смесь спокойствия и напряжения. Готовность одним прыжком обездвижить пациента, проявляющего признаки нестабильности или агрессии. Вокруг нее, как в курильне опиума, все чесались. Врач. Медсестра. Санитары. Да и охрана, которая уже была тут как тут. Все только и ждали удобного повода, чтобы ее скрутить.

Она поняла, что Кристофер опять в больнице. Без сознания. Что и требовалось шептунье. А если та достаточно могущественна, чтобы такое устроить, то ей не составит труда исподтишка принудить любого доктора упечь безутешную мать куда следует – для «психиатрического освидетельствования».

– Кто же завладел вашим сыном, миссис Риз? – повторил врач.

– Никто. Простите. Это я просто… Я просто… – Она изобразила немую скорбь.

Все присутствующие тут же расслабились, как будто незримый сержант скомандовал «Вольно».

– Мы все понимаем, миссис Риз, – мягко сказал врач. – Я знаю, насколько это тяжело. Вас никто не торопит. Следующие шаги можно обсудить позднее.

Мать Кристофера догадывалась, что такое «следующие шаги». Это психолог, юрист, чистый бланк, ручка и похороны. Стоит ей только вывести на пунктирной линии «Кейт Риз», как этот докторишка тут же отключит от сети всю аппаратуру, которая поддерживает жизнь в ее сыне. И даже мысли не допустит, что у Кристофера нет никакой смерти мозга. Даже мысли не допустит, что ее сын просто заблудился. Там, где это выгодно шептунье.

– Извините, я сорвалась, – изобразив раскаяние, сказала она. – Не сомневаюсь: вы сделали все возможное.

– Не стоит извиняться, миссис Риз. Мы же понимаем. Вам нужно побыть одной. Вас никто не торопит.

Статисты, в том числе и мрачный охранник, который чесал бедро дубинкой и с вожделением поглядывал на мать Кристофера, покинули помещение. Оставшись в одиночестве, она поцеловала сына в горячий, потный лоб и тихонько, чтобы даже шептунья не услышала, сказала ему на ухо:

– Кристофер, я вытащу тебя отсюда, обещаю.





Глава 67




Эмброуз открыл глаза. И не сразу сообразил, где находится. Не смог вспомнить, как засыпал, но он же определенно проваливался в сон. Причем не раз. Черт возьми, почему он столько дрыхнет? Конечно, привычка в течение дня немного прикорнуть брала свое. В его возрасте такое нормально. Но когда из тебя получается форменный Рип Ван Винкль[62] – это уже перебор. Последнее, что врезалось в память: он проспал все рождественское торжество. Теперь вот продрал глаза и пошел в столовку на ужин, но никого не застал. На часах было 2.17. А в настенном календаре появился очередной крестик, навсегда вычеркнувший целые сутки.

Стало быть, Эмброуз проспал тридцать шесть часов.

– Доброе утро, мистер Олсон, – поприветствовал голос. – Вернулись из сонного царства? Добро пошаловать. – Обернувшись, Эмброуз увидел ночную санитарку.

– Утро доброе, – отозвался он. – Кажется, я ужин проспал.

– И завтрак тоше. И обед. И еще один ушин, – зачастила она. – Ну не страшно. Я вам соберу покушать. Не шелаете в холл перейти? Там потеплей будет.

Миску с остатками вчерашнего рагу она принесла в гостиную, где Эмброуз расположился в своем любимом кресле перед телевизором, который без умолку передавал местные сплетни, вертевшиеся вокруг рождественского праздника в «Тенистых соснах». Эмброуз уже стал думать, что пропустил грандиозное шоу. К традиционным «Мою маму Санта-Клаус целовал» и «Сбил бабулю северный олень» добавилось кое-что новенькое: не иначе как у Всемирной федерации реслинга появилась редакция детских программ, которая и спонсировала это зрелище. На празднике случился крупный скандал, закончившийся нападением миссис Кайзер на сына Кейт Риз. У мальчика носом хлынула кровь, мать отвезла его в больницу, но этим дело не кончилось.

– А дальше-то что было? – спросил он.

– Миссис Кайзер… у нее перестало забывать, – объяснила санитарка на своем ломаном английском.

– То есть?

– От нее уходить Альцгеймер. Это рождественское чудо.

Может, так и было?

Отрешившись и от этой мысли, и от бьющего в окно ветра, он раскрыл дневник брата.





7 июня


Сегодня на уроке препарировали лягушек. Я накрыл лягушку рукой, и у меня снова начался этот непонятный зуд. Учитель сказал, что лягушка, скорее всего, просто спала, но сейчас прямо на лабораторном столе проснулась. Я сделал вид, что поверил, но когда вчера спустился из домика на дереве и шел домой, увидел на тропинке птицу. Она лежала на земле мертвая. Со сломанным крылом. Ее пожирала змея. Змею я прогнал и поднял птицу на руки. Потом я закрыл глаза, и пришел тот зуд с воображаемой стороны. Птицу я оживил. От этого у меня из носа хлынула кровь. Я перепугался. Потому что уже знаю: сила на воображаемой стороне оборачивает болью на реальной. Одного без другого не бывает. Вот и получается: я оживляю зверушек и тем самым приближаю свою смерть. И когда у меня из носа хлещет кровь, это кровь всего мира.



По спине у Эмброуза пробежал холодок. Рассказ санитарки про носовое кровотечение Кристофера после прикосновения к миссис Кайзер перекликался с записью Дэвида, поднявшего с земли мертвую птицу. Эмброуз сделал в уме засечку – позвонить утром миссис Риз – и вернулся к дневнику. Но глаза слипались. Как от дурмана. Словно какая-то сила нарочно мешала ему читать. Эмброуз вспомнил, как однополчане бросили ему в виски какую-то пилюлю и потом ржали, когда он, раздевшись догола, угнал чей-то джип. А когда утром продрал глаза, взбешенный сержант впаял ему наряд по кухне сроком на месяц.

Вот и нынче, когда он продрал глаза, его ждал ужас.

С улицы доносился какой-то шум. Остывшее рагу так и стояло нетронутым. Миновал целый час. Включенный телевизор перешел к региональным новостям. Эпидемия гриппа, волна тяжких преступлений. Эмброуз выглянул в окно и увидел бегущего по шоссе оленя. У Эмброуза перехватило дыхание. Рядом что-то было. Что-то недоброе. С лупой в руке он обернулся, поправляя бифокальные очки. В усталых глазах ощущалась сухость, но пришлось дальше разбирать почерк Дэвида. Чтобы докопаться до истины.






12 июня


Воину за меня тревожно. Я слишком надрываюсь. У меня слишком сильно течет кровь. Он говорит, что обычные люди такой властью не обладают, а потому лучше мне притормозить. Но у меня не получается. По дороге в школу я тронул за локоть миссис Хендерсон. У меня вскипел мозг, пошла кровь из носа. За две секунды я про нее все понял. Не только все, что с ней случилось. Я узнал ее планы. Она собиралась зарезать мужа. Это событие раз от раза повторялось у меня перед глазами. Они оба, уже немолодые, сидят на кухне, а шептунья подзуживает ее схватить нож и перерезать мужу горло. Я закричал, и миссис Хендерсон спросила, что стряслось. Я соврал, а иначе она тут же упекла бы меня в психушку.



Эмброуз прервался. Знакомая фамилия. Хендерсон. Но откуда всплыла – непонятно. Нет, в самом деле: где она звучала? На мгновение он задумался, а потом переключился на экран телевизора: Салли Уиггинс читала выпуск региональных новостей.

– «…за ходом следствия по делу Беатрис Хендерсон, которая в кухне зарезала собственного мужа. Миссис Хендерсон, работавшая библиотекарем в начальной школе города Милл-Гроув…»

У Эмброуза волосы встали дыбом. Старик резко развернулся. За ним определенно кто-то наблюдал. Однако же рядом никого не было. Он вернулся к дневнику. Перелистнул страницу. Голос вновь пытался его убаюкать. Но Эмброуз не поддавался и читал дальше.





15 июня


Ночью не мог уснуть: мозг слишком уж разгорячился. Мне было неспокойно, я встал и принялся читать энциклопедию. В 10.30 вечера открыл первый том. К 5.30 утра закончил последний. Жуть берет, сколько ошибок допустили составители. Даже странно: люди почему-то не понимают, что знания не ограничиваются конкретным годом. Раньше считалось, что Солнце вращается вокруг Земли, а Земля плоская. В дохристианскую эпоху считалось, что Бог – это Зевс. Тех, кто думал иначе, убивали. Люди еще не знали, что среди них живет шептунья, которая пугает их новыми знаниями. Им было невдомек, что она во все века крутилась рядом и подстрекала их ненавидеть ближних за сущие мелочи.



– «…печальное известие с Ближнего Востока: четверо христианских миссионеров подверглись нападению при попытке доставить продукты питания и предметы первой необходимости беженцам, которые…»





17 июня


Кровь из носа не утихает. Мама таскает меня по врачам, но они ничего у меня не находят. Мы с воином придумываем, как бы открыть правду обо мне Эмброузу, чтобы он поверил. Мне нужна его помощь. Нужно, чтобы он продолжил борьбу с этой, если у меня не получится. Пока что он мне не верит. Думает, я разговариваю сам с собой, хотя на самом-то деле я разговариваю с воином. Думает, я ненормальный.



Сняв очки, Эмброуз потер воспаленные глаза. Его клонило в сон, но он надавал себе пощечин, как делал в армии, когда стоял в карауле. Ничто не могло заставить его бросить дневник. От этого чтения как будто зависела судьба всего мира.





21 июня


Я уже не понимаю, где нахожусь. Не знаю, где реальное, а где воображаемое, но тянуть больше нельзя. Шептунья повсюду – маскируется под грипп. Нужно быстрее заканчивать курс обучения, пока она не захватила дом на дереве. Я спросил у воина, почему шептунье так приспичило завладеть домиком, и он объяснил на моем примере – как домик действует на меня. А шептунья хочет завладеть его могуществом. Все очень просто. Вот и объяснение того, что со мной происходит. Я хотел поделиться с Эмброузом, но боялся, как бы он снова не обозвал меня шизиком. Поэтому я дождался, когда он уснет, и забрался к нему в кровать. А там зашептал ему на ухо, чтобы только эта не услыхала.

«Эмброуз, я должен тебе кое-что рассказать».

«Ну что еще?» – спросил он во сне.

«Я должен тебе рассказать, в чем сила домика».



Эмброуз перевернул страницу.

Тогда-то все и произошло.

Сперва он ничего не понял. Рукописные листы расплывались и уже сделались почти серыми. Он прищурился еще сильнее, но контуры так и не прорезались. Буквы утратили очертания. Эмброуз поднес к глазам лупу. Никакого эффекта. Снял очки.

И опять ничего.

Значит, он все же ослеп.

– СЕСТРА! – завопил Эмброуз.

Послышался скрип половиц. Частый детский топоток. Молчание – и ничего больше. Ему почудилось, что у него за ухом кто-то дышит. Чье это дыхание, он не понимал, но определенно его чувствовал. Вот прямо тут. Этот шепоток на затылке, на кончиках вздыбленных волос.