Воображаемый друг

Брэйди ухмылялся. Их ладоням было тепло, как у костра.

– Бабушка, – заговорил он. – Неужели ты все вспомнила?

– Да, Брэйди, все до мелочей. Вот только имя свое запамятовала.

– Какое еще имя? Ты же просто бабушка.

Она засмеялась, обнажив беззубые десны.

– Тебе-то я бабушка, это верно, но имя у меня другое. Когда вышла замуж, стала миссис Джозеф Кайзер. А как до этого звали – не помню. Твой дед у меня даже имя отнял. Спрятал где-то в лесу. Но я его откопаю и себе верну. Ты мне поможешь?

– Конечно.

– Молодец, Брэйди. Добрый, сильный мальчик.

Брэйди улыбался. Бабушка надела вставные челюсти и тоже осклабилась.

– В этой войне мы победим. Ты, главное, слушай бабушку.





Глава 77




– Мэтт, они задумали убить твоего брата, – прошептал голос.

Мэтт открыл глаза. Сегодня сочельник, но пока даже не рассвело. Все тело сотрясал озноб. В последнее время его преследовали страшные сны, но такой жути, как сегодня, не было никогда. Прямо хоть спать не ложись вовсе. Мэтт запаниковал: а вдруг сон еще не кончился? Вдруг тот олень еще вернется?

– Эй? – воззвал он к темноте. – Майк?

Тишина. Мэтт сел в кровати. Он обливался потом. В эти выходные можно было хоть сто раз переворачивать подушку. А все равно лоб горел, как от огня. Но этот жар наконец-то прошел. Остался только пот да еще этот сладковатый запах детского аспирина. Мэтт снова обмочился в постели.

– Майк? – повторил он.

И ничего не услышал. Выбравшись из кровати, он рассмотрел постельное белье. Простыня и пододеяльник насквозь пропитались мочой. Какой стыд. Он не мог допустить, чтобы это увидел старший брат. Мэтт снял мокрые пижамные штаны, холодные и липучие, и пошел в ванную, чтобы обтереться влажным полотенцем. Только после этого, чистый и сухой, он направился в спальню старшего брата. Отворил дверь, на цыпочках вошел и остановился у кровати.

– Майк? – шепотом позвал он.

Под одеялом никакого движения не было.

– Майк? Мне страшный сон приснился. Я с тобой лягу, можно?

В ответ не раздалось ни звука. Замедленным движением Мэтт потянул одеяло, но увидел только свернутый валиком спальный мешок и бейсбольную перчатку.

Майк исчез.

Мэтт огляделся, ища хоть какие-нибудь признаки неладного. С прикнопленного к стене постера смотрели «Мстители», в том числе и Тор, кумир Майка. В шкафу – обычный беспорядок. На полу валяются мячи – бейсбольные и футбольные. Под кроватью ничего. Все вещи на своих местах. Но что-то здесь было неправильно. Как на той улице, что привиделась ему во сне. Что-то не так.

Выйдя в коридор, Мэтт все так же бесшумно направился в комнату к мамам. Ему думалось: может, Майку тоже приснились кошмары и он побежал в родительскую спальню, чтобы лечь между двух мам. Но нет: мамы лежали каждая на своем краю. Майка между ними не оказалось.

Мэтт прокрался по лестнице вниз. В кухне на столешнице обнаружилась картонная упаковка молока. Мэтт ее потрогал. Картон успел нагреться. Видно, простоял в тепле не менее часа. На задней стороне была фотография пропавшей девочки. Эмили Бертович. Он мог поклясться, что девочка разглядывает его в упор.

После кухни требовалось обследовать гостиную. На журнальном столике белела миска с недоеденными хлопьями. Из нее торчала ложка. Телевизор показывал старый мультфильм про Мстителей. С экрана заговорил Тор:

– Железный Человек в беде, капитан Америка.

Из гостиной Мэтт устремился в прихожую. Куртки Майка на вешалке не оказалось. Задвижка входной двери осталась незапертой. Мэтту не верилось, что брат мог вот так, запросто уйти из дома. Тем более что сейчас оба были под домашним арестом из-за драки на рождественском празднестве. Если Майка застукают, матери посадят его под замок на всю жизнь. Случилось что-то страшное.

Мэтт отворил входную дверь.

Воздух был тих и спокоен. Ночью валил снег; сильная облачность грозила новым бураном под Рождество.

– Майк? – в который раз позвал он шепотом. – Ты тут?

И опять ни звука. Только с лужайки на другой стороне улицы на него таращился олень. У Мэтта похолодело внутри. Он набросил пальто, сунул ноги в сапожки – и отметил, что ботинки брата стоят где всегда. Связав их шнурками, он перебросил ботинки через плечо. А на крыльце его будто толкнуло: он сбегал на кухню и схватил нож.

Хорошо, пусть считается, что ему был голос.

Мэтт зашагал по улице. Он не отрывал взгляда от занесенного снегом тротуара и думал, что там остались еле заметные следы босых ног брата. Зрение нередко его подводило из-за «ленивого глаза». Но с того момента, как до его руки дотронулся Кристофер, зрение стало улучшаться. А через неделю пришло в норму. Но на этом не остановилось. Теперь он видел на многие мили вперед. И вспоминал, как бабушка, даром что страдала дальнозоркостью, снимала очки и с заднего крыльца смотрела фильмы, которые крутили в автомобильном кинотеатре под открытым небом. При этом она, конечно, ничего не слышала. Но все лучшие фильмы смотрела непременно. А потом этот кинотеатр ликвидировали. И она умерла от рака мочевого пузыря. Мэтт сам не знал, почему сейчас вспомнил бабушку. Он просто шел по длинному, пологому склону, ориентируясь по следам.


В сторону Леса Миссии.

Следы заволокло легкой утренней дымкой. Так облаками заволакивает небо. Мэтт не поднимал головы и двигался к лесу. По следам брата. Чем ближе он подходил к лесу, тем сильнее чесался и дергался глаз.

Входя в Лес Миссии, Мэтт крепко сжимал нож. На месте широкой просеки сейчас тянулась только узкая тропка. Она шла мимо козьего мостика и ручья, который почему-то не замерзал. Мэтт вышел на знакомую поляну. Он чувствовал на себе взгляды оленей, устремленные через прогалины в вечнозеленых зарослях; оленье дыхание поднималось вверх, словно пар из дорожного люка. Мэтт прошел через угольную шахту. Всю целиком, до противоположного конца. Миновал выброшенный холодильник, почему-то очень теплый, как костер. Впереди, на опушке, показались бульдозеры и другая техника – собственность компании «Коллинз Констракшн».

Тут-то он и увидел Майка.

Его брат сидел на корточках в грязи – босой, с ножом в руках. На глазах у Мэтта он проткнул заднюю шину бульдозера. Потом перебрался к передней шине и отвинтил ниппель. Засунул в отверстие нож и медленно выпустил воздух. Мэтт бесшумно подошел к брату; тот сидел отвернувшись.

– Майк, – шепотом позвал Мэтт.

Майк вытащил нож из покрышки.

– Ты что делаешь, Майк?

Майк не отвечал. Мгновение затягивалось.

– Сегодня канун Рождества, – сказал наконец Майк. – Бульдозеры доберутся до нашего штаба.

– И дальше что?

– Если мистер Коллинз снесет дом на дереве, Кристоферу не выбраться. Нужно его выручать.

– Кто тебе это сказал?

– Как кто? Ты.

Развернув брата лицом к себе, Мэтт увидел, что у того закрыты глаза. Майк не очнулся ото сна.

Мэтт осторожно вынул у него из руки нож.

– Нам нужно довести дело до конца, Мэтт, – не просыпаясь, заспорил Майк.

– Спокойно. Ложись на мою куртку. Я закончу, – сказал Мэтт.

Майк послушался. Положив под голову куртку брата, он захрапел. Мэтт натянул принесенные из дому ботинки на его закоченевшие ступни. А потом при помощи двух ножей за считаные минуты вывел из строя всю технику строительной компании Коллинза. В любую другую ночь их наверняка застукали бы на месте преступления.

Хорошо, что сторож слег все с тем же тяжелым гриппом.





Глава 78




– Вот гады!

На глазах у миссис Коллинз ее муж швырнул телефон на столик в больничном кафетерии. Этажом выше его теща лежала без сознания в отдельной палате, но дела настигли его даже здесь. Даже в сочельник.

– Что стряслось? – невольно спросила миссис Коллинз.

С притворно озабоченным, преданным видом она изображала, будто выслушивает бубнеж мужа про каких-то «гадов», проткнувших шины всех бульдозеров и грузовиков. Краем уха она услышала, что этот «долбаный проект «Лес Миссии» нужно было запустить еще месяц назад, но кто-то целенаправленно устраивает диверсии. Бесконечные проволочки обходятся слишком дорого. Строительство на грани срыва. Вот-вот настанет срок выплачивать ссуды. Ей, черт побери, неплохо бы поумерить свои аппетиты.

Бла-бла-бла-бла-бла.

Сколько раз он вот так начинал заводиться? Пять раз в месяц? А в период аудита – десять? Она могла бы записать это на магнитофон и только нажимать на клавишу, чтобы избавить себя от этой перепалки. «Как, по-твоему, Кэтлин, откуда на все это берутся средства? Уж всяко не из твоей богадельни!» – «Помилуй, Брэд, это ведь я превратила «Тенистые сосны» из налогового убежища в доходный бизнес!» – «В доходный бизнес?! Да этот стариковский приют не способен прокормить даже тебя одну!» Раньше их примирял секс, но когда это было? И как ему самому не надоело себя слушать днями напролет? Господи, неужели он еще не умолк? Нудит и нудит.

Миссис Коллинз только кивала, почесывая шею под бриллиантовым колье. Зуд не проходил. А все потому, считала миссис Коллинз, что она безвылазно торчит в этой больнице, ожидая, когда ее мать придет в сознание. Мало того, что она вся стала липкой от пота, так еще и голову не могла помыть в общем больничном санузле – ужас какой-то. И надолго ли у нее хватит сил сдерживать свою ненависть к этому зануде?

– Да ты меня не слушаешь! – взвился он.

– Я очень внимательно слушаю, Брэд. Действительно, все это ужасно. Продолжай, пожалуйста, – сказала она.

Муж не умолкал; глядя через его плечо, миссис Коллинз видела, что в коридоре не протолкнуться из-за каталок с вновь прибывающими пациентами. Их, чего доброго, начнут размещать прямо в столовой на полу, как умирающих солдат в фильме «Унесенные ветром»[67]. Хорошо, что ее матушка этажом выше занимала комфортабельную отдельную палату, куда спокойно поместились бы еще две койки. А эти нищеброды, размышляла миссис Коллинз, не ровен час, их убьют, если слезут со своих каталок. Она, во всяком случае, именно так бы и поступила. Не в ее характере мириться с подобным хамством. И как следствие, считала миссис Коллинз, она купается в роскоши, а неимущим для этого безнадежно не хватает мозгов.

На миг ей представилось, как эти оборвыши поднимаются с каталок и единым фронтом выдвигаются в столовую, чтобы вырвать язык у ее мужа. А что, миссис Коллинз была бы совсем не против. Она уже беззвучно молилась о таком исходе, устав разубеждать мужа, будто весь мир восстал против него, хотя одного беглого взгляда на его положение и многочисленные банковские счета было бы достаточно, чтобы на все сто процентов убедиться в обратном.

А потом, разобравшись с ее муженьком, пусть бы эта толпа ринулась наверх, вытащила мамашу из комфортабельной одноместной палаты и вздернула рядом с ними на веревке, свитой из тончайшей простыни лучшего качества. Пусть бы мать, забывшая то, чего не могла забыть миссис Коллинз, болталась в петле рядом с ними. За наполненную водкой бутылку из-под воды. За нищету и вечные долги. За потакание садисту, который хлестал родную дочь шлангом и в декабрьскую стужу мокрой выгонял на задний двор. А мамочка сидела тихо как мышь, не делая ни малейшей попытки прекратить эти зверства, хотя возможностей таких было предостаточно.

– Если ты псина, так и живи во дворе, как псина, – приговаривал он.