Впусти меня

Пространство между ними наполнилось мерзкими липкими насекомыми, летящими на него, и, когда они приблизились, он увидел, что они вооружены острыми зубами. Он замахал руками, гоня их прочь, и проснулся. Эли сидела на диване и смотрела на него.

– Оскар. Я такой же человек, как и ты. Можешь считать, что у меня… очень редкая болезнь.

Оскар кивнул.

В голове мелькнула какая-то мысль. Какая-то деталь. Что-то важное. Не сумев ее поймать, он сдался. Но тут в голову пришла другая, страшная мысль. Что она только притворяется. Что внутри нее сидит старый-престарый человек и изучает его, видит его насквозь и украдкой насмехается.

Не может быть.

Чтобы хоть как-то отвлечься, он порылся в своей сумке, достал плеер, вытащил кассету, прочитал надпись: «Kiss: Unmasked», перевернул: «Kiss: Destroyer», засунул обратно.

Нужно пойти домой.

Эли подалась вперед:

– Что это?

– Это? Плеер.

– Музыку слушать?

– Да.

Она ничего не знает. Такая умная, а ничего не знает. Интересно, что она делает целыми днями? Спит, конечно. А где же ее гроб? Точно! Когда она приходила ко мне по ночам, она никогда не спала. Просто лежала в моей постели и ждала рассвета. «Мне надо удаляться, чтобы жить, или остаться и проститься с жизнью».

–Можно?..

Оскар протянул ей плеер. Она взяла его с видом человека, не знающего, как с этим обращаться, но потом вставила наушники в уши и вопросительно посмотрела на него. Оскар указал на кнопки:

– Нажми на кнопку «пуск».

Эли пробежалась глазами по кнопкам, нашла «пуск». Оскар почувствовал себя спокойнее. Это ведь нормально – дать другу послушать свою музыку. Интересно, понравится ли Эли Kiss?

Она нажала на «пуск», и Оскар даже со своего кресла услышал хрипящее завывание гитары, барабаны, голос. Плеер включился на середине одной из самых тяжелых песен.

Глаза Эли расширились, и она закричала от боли. Оскар так испугался, что резко откинулся в кресле. Оно закачалось, чуть не опрокинувшись. Эли с силой выдернула наушники из ушей, оборвав провода, отшвырнула их прочь, заткнула уши руками и заскулила.

Оскар сидел, разинув рот и тупо уставившись на наушники, отскочившие от стены. Потом встал, поднял их. Да, такое не починишь. Оба провода были вырваны с корнем. Он положил их на стол и снова опустился в кресло.

Эли отняла ладони от ушей:

– Прости… мне было так больно!

– Ничего.

– Он дорого стоил?

– Да нет.

Эли сняла верхнюю коробку, сунула в нее руку, вытащила несколько купюр и протянула Оскару:

– Держи.

Он взял бумажки, пересчитал. Три по тысяче и две сотенных. С чувством, похожим на страх, он взглянул на коробку, откуда Эли достала деньги.

– Я… Он стоил всего пятьдесят крон.

– Все равно возьми.

– Да ты что… там же только наушники сломались, а они…

– Возьми! Ну пожалуйста…

Оскар заколебался, затем пихнул деньги в карман брюк, пересчитывая их на рекламные листовки. Где-то год работы… двадцать пять тысяч розданных рекламок. Сто пятьдесят часов. Больше. Целое состояние. Купюры похрустывали в кармане.

– Ну спасибо.

Эли кивнула, взяла со стола какой-то спутанный клубок с узелками, – наверное, очередная головоломка. Оскар смотрел на нее, пока она возилась с клубком. Голова опущена, длинные тонкие пальцы скользят по нитям. Он припомнил все, что она ему рассказывала: про папу, тетку в городе, школу, в которую она ходила. Вранье, все вранье!

Откуда у нее вообще деньги? Украла?

Переполнявшее его чувство было настолько незнакомым, что он даже сначала не понял, что с ним. Это началось как легкое покалывание, которое становилось все сильнее и наконец острой ледяной дугой поднялось от живота к голове. Он… злился. Не расстроился, не испугался. Разозлился.


Она ведь врала ему, и потом… интересно, где она наворовала эти деньги? У тех, кого?.. Он сжал кулаки, лежавшие на животе, откинулся назад.

– Ты убиваешь людей.

– Оскар…

– Если это правда, значит ты убиваешь людей. И воруешь их деньги.

– Деньги мне дали.

– Ты врешь! Все время!

– Это правда.

– Что правда? Что ты врешь?

Эли отложила клубок на стол, посмотрела на него страдальческими глазами, всплеснула руками:

– Ну что ты хочешь, чтобы я сделала?!

– Докажи!

– Что?

– Что ты… та, за кого себя выдаешь.

Она посмотрела на него долгим взглядом. Затем покачала головой:

– Не хочу.

– Почему?

– Угадай.

Оскар глубже погрузился в кресло. Нащупал деньги в кармане. Представил стопки листовок. Сегодняшнюю связку. Ее нужно было разнести до вторника. Серая усталость во всем теле. Серость в голове. Злость. «Угадай». Опять эти ее игры. Сплошное вранье. Домой! Спать!

Деньги. Она дала мне деньги, чтобы я остался.

Он встал с кресла, вытащил из кармана скомканные купюры, положил на стол, оставив себе лишь сотенную бумажку. Запихнул ее обратно в карман и сказал:

– Я пошел домой.

Она выпрямилась, схватила его за запястье:

– Останься. Пожалуйста.

– Зачем? Ты только и делаешь, что врешь.

Он попытался уйти, но она лишь крепче сжала руку.

– Отпусти!

– Я тебе не цирковой уродец!

Оскар сжал зубы, спокойно произнес:

– Пусти!

Она не отпускала. Холодная дуга ярости в его груди завибрировала, запела, и он накинулся на Эли. Бросился на нее, опрокинув на диван. Она почти ничего не весила, и он прижал ее к подлокотнику, усевшись ей на грудь. Дуга напряглась, задрожала, в глазах заплясали черные точки, и он поднял руку и изо всех сил ударил ее по лицу.

Резкий хлопок прокатился между стен, голова ее дернулась в сторону, с губ сорвались брызги слюны. Руку его охватил жар, дуга треснула, рассыпалась, и ярость улетучилась.

Он сидел у нее на груди и удивленно смотрел на ее маленькую голову, на профиль на черной коже дивана, на алеющую щеку. Она лежала не двигаясь, но глаза были открыты. Он провел рукой по своему лицу.

– Извини. Извини меня. Я…

Внезапно она вывернулась и, оседлав его, прижала к подлокотнику. Он попытался схватить ее за плечи, но промахнулся, обхватил ее бедра, и она упала плашмя, придавив животом его лицо. Он скинул ее с себя, перевернулся, и они вцепились друг в друга. Они боролись, катаясь по дивану. Мышцы собраны в комок, все всерьез, но так, чтобы не причинить друг другу боль. Их тела переплелись, и они случайно задели стол.

Осколки черного яйца посыпались на пол со звуком проливного дождя по жестяной крыше.





* * *