Впусти меня
Часть 77 из 107 Информация о книге
Время тянется… тянется до бесконечности… Он взаперти. Человек впивается зубами в его плоть. Кусает. И пьет. Кусает. И пьет. Наконец раскаленный прут достигает его головы, перед глазами все розовеет, он дергает головой, высвобождаясь от веревки, и падает… Оскар отпрянул, оторвавшись от губ Эли, который подхватил его и крепко обнял. Оскар ухватился за первое попавшееся – за тело Эли – и изо всех сил вцепился в него, непонимающе оглядываясь по сторонам. Спокойно. Вскоре перед глазами Оскара нарисовался узор. Обои. Бежевые обои с белыми, еле заметными розами. Он узнал их. Такие обои были в его гостиной. Он был у себя в гостиной, в квартире, где он живет вместе с мамой. А этот, в его объятиях… Эли. Мальчик. Мой друг. Да. Оскар почувствовал тошноту и слабость. Он высвободился из объятий Эли, сел на диван и оглядел комнату, будто желая удостовериться, что он в самом деле вернулся, не остался… там. Он сглотнул, отмечая, что помнит в мельчайших подробностях то место, где только что побывал. Как настоящее воспоминание. Как будто это произошло с ним самим, и недавно. Весельчак, чаша, боль… Эли встал перед ним на колени, прижал ладони к животу. – Прости. Прямо как… –А что стало с мамой? Эли неуверенно посмотрел на него и спросил: – С моей? – Нет… Оскар умолк, представив свою маму у ручья, где она полоскала одежду. Только это была не его мама. Даже ни капельки не похожа. Он потер глаза и ответил: – То есть да. Конечно. С твоей. – Я не знаю. – Но они же не могли… – Я не знаю! Эли обхватил живот руками так, что побелели костяшки пальцев. Плечи его поникли. Немного расслабившись, он ответил уже спокойнее: – Я не знаю. Прости. Прости за все… за это. Я просто хотел, чтобы ты… не знаю. Прости. Это было глупо. Эли был копией своей мамы. Тоньше, свежее, моложе, но… копией. Через двадцать лет Эли наверняка будет выглядеть точь-в-точь как та женщина у ручья. Только не будет. Потому что через двадцать лет он будет выглядеть точно так же, как и сейчас. Оскар тяжело вздохнул и откинулся на спинку дивана. Слишком много впечатлений. Легкая боль, покалывающая в висках, становилась все ощутимее, все сильнее. Слишком много… Эли встал: – Я пойду. Подперев рукой подбородок, Оскар кивнул. У него не было сил возражать или обдумывать свои действия. Эли снял халат, и взгляд Оскара снова упал на низ его живота. На этот раз он разглядел на светлой коже розовое пятно – шрам. Как же он… писает? Хотя, может, ему и не надо… Спрашивать он не стал. Эли сел на корточки возле пакета, развязал его и стал вытаскивать свою одежду. Оскар предложил: – Можешь у меня что-нибудь взять. – Да ничего. Эли вытащил клетчатую рубашку. Темные пятна на голубом фоне. Оскар выпрямился. Головная боль стучала в висках. – Слушай, ну хватит, возьми у меня… – Не надо. Эли начал натягивать на себя окровавленную рубашку, и у Оскара вырвалось: – Это же отвратно, ты что, не понимаешь? Какой же ты отвратный! Эли повернулся к нему, держа рубашку в руках: – Ты правда так думаешь? – Да. Эли запихнул рубашку обратно в пакет. – А что мне можно взять? – Выбери там, в гардеробе. Бери что хочешь. Эли кивнул и вошел в комнату Оскара в поисках гардероба, а тот тем временем сполз по спинке дивана, лег на бок и прижал руки к вискам, чувствуя, что они вот-вот лопнут. Мама, мама Эли и моя мама, Эли, я. Двести лет. Папа Эли. Папа Эли? Тот мужик, который… Тот мужик. Эли вошел в гостиную. Оскар открыл уже рот, чтобы что-то спросить, но при виде Эли тут же закрыл. На Эли было платье. Выцветший желтый сарафан в белую крапинку. Один из маминых нарядов. Эли разгладил его рукой. – Ничего? Я специально выбрал тот, что похуже… – Но это же… – Я потом отдам. – Ладно. Ладно. Эли подошел к нему, сел перед ним на корточки, взял за руку. – Слушай, прости. Я не знаю, что сказать… Оскар махнул свободной рукой, чтобы тот перестал, и сказал: – Ты слышал, что тот мужик сбежал? – Какой мужик? – Ну тот… который выдавал себя за твоего отца. С которым ты жил. – И что с ним? Оскар зажмурился. Перед глазами мелькали синие молнии. Цепь событий, восстановленная из газет, пронеслась перед ним, и он вдруг рассердился, вырвал руку и, стукнув себя кулаком по голове, выкрикнул, не открывая глаз: – Хватит! Прекрати! Я все знаю, понял? Хватит притворяться. Хватит врать, у меня твое вранье вот где уже сидит! Эли молчал. Оскар зажмурился, сделал вдох, выдох. – Сбежал твой мужик. Его целый день уже ловят, только пока так и не нашли. Теперь ты все знаешь. Пауза. Затем голос Эли над его головой: – Где? – Здесь. В Юдарне. В лесу. Где-то в Окесхуве. Оскар открыл глаза. Эли поднялся на ноги и теперь стоял, зажимая ладонью рот и глядя на него распахнутыми от ужаса глазами. Платье было ему велико и висело мешком на узких плечах – он казался ребенком, взявшим без спроса мамино платье и теперь ожидающим наказания. – Оскар, – произнес Эли. – Не выходи из дому. Когда стемнеет. Обещай, что не выйдешь. Это платье. Эти слова. Оскар прыснул и, не сдержавшись, ответил: – Ты прямо как моя мама. * * * Белка сбегает вниз по стволу вяза – и вдруг замирает. Звуки далекой сирены. По Бергслагсвеген проносится «скорая» с включенной мигалкой и сиреной.