Вспомни меня

– Я не уходил неизвестно куда, – возмущенно парирует Джеймс. – Ты сказала идти играть – я пошел. Только там меня не больно-то приняли, смеялись надо мной… Тогда я вернулся, а вас нет.

У Джоанны вид, как будто она осу проглотила, – понимает, что подняла шум на пустом месте и испортила вечер. Саймон возвращается только через полчаса, с красным лицом и слегка остекленевшими глазами. Не знаю, где он так задержался – подозреваю, что заглянул опрокинуть кружку-другую.

– Значит, скиталец нашелся? – говорит он, наливая себе большой бокал вина.

– Да. Прости, пожалуйста, Саймон. Он просто вернулся, потому что мальчишки над ним насмехались.

Тот хмурится:

– А с виду вроде нормальные ребята. Приятно видеть, что кто-то еще играет в крикет не по телевизору.

Джоанна вмиг ощетинивается:

– Где, интересно, их родители? Время одиннадцатый час, а некоторым из этих мальчиков и десяти нет!

– Наверное, в пабе сидят, – откликается Саймон. – Там сегодня яблоку негде упасть.

Голос у него задумчивый – кажется, начинает понимать, что Джеймс может порядком осложнить рисовавшуюся в мечтах жизнь с Джоанной. Как ни ужасно, я не могу внутренне не порадоваться. Может быть, ничего еще и не изменится.

– Лучше бы за своими детьми последили. Не представляю, как бы я себя чувствовала, если бы Джеймс дразнил кого-нибудь за неумение играть в крикет.

– Я ничего такого не слышал, – замечает Саймон. – Мальчишки есть мальчишки. А Джеймса я бы с радостью немного потренировал, показал бы, как подавать. Спорт – универсальный язык общения. Если умеешь бить по мячу – хоть ногой, хоть битой, – всегда найдешь компанию.

Джоанна прикусывает губу, а я в замешательстве опускаю взгляд к своему бокалу. Саймон понятия не имеет, по какому тонкому льду сейчас ступает. Сестра не терпит даже малейших намеков на то, что в развитии Джеймса есть какие-то пробелы. И все же она проглатывает свою досаду.

– Уверена, Джеймс с удовольствием согласится.

– Отлично. – Саймон оглядывается на пруд. Мальчик теперь лежит перед ним на животе, болтая в воде рукой. – Нам обоим это будет на пользу.

Вскоре мы отправляемся домой. Я размякла от вина и вкусной еды, зато Джоанна напряжена как струна, пальцы так и барабанят по рулю. Возвращаясь к инциденту, она выспрашивает сына, что именно говорили мальчишки и было ли это при Саймоне или нет.

– Да какая разница? – пожимает плечами Джеймс.

– А ты разве не слышал, что мы тебя зовем, когда возвращался на террасу? – интересуюсь я.

– Нет. Я пошел в обход, по дороге.

Джоанна недовольно цокает языком.

– Не надо было так делать, Джеймс. Какой-нибудь водитель мог не заметить тебя в темноте.

– Но я-то увидел бы машину и отошел, – резонно возражает он.

– Нужно всегда говорить, если ты куда-то идешь, – напоминает Джоанна. – Саймон с ног сбился, разыскивая тебя по всей деревне.

– Что-то я его не слышал. Не особенно он, наверное, и старался.

Похоже, мальчик затаил обиду.

– Мне понравился дом, – говорю я, пытаясь сменить тему. – Только как Саймон теперь будет, вдалеке от Лондона и аэропортов?

– Ну, он мог бы столько не разъезжать, а чаще использовать «Скайп». Он даже подумывает завести собаку.

– Что ж, хорошие новости, – отвечаю я.

Только как это соотносится с нашим разговором на кухне? Или ей Саймон говорит одно, а мне другое? И что он вообще делает в своих поездках?

Не желая продолжать разговор, Джоанна включает радио, чтобы заглушить звуки приставки Джеймса с заднего сиденья.





Глава 24




Не могу уснуть. Нервы совершенно расшатаны, вздрагиваю от каждого звука. Стоит чему-то бухнуть в трубах – и я словно опять распростерта на полу, голову раскалывает невыносимая боль, а убийца смеется, стоя надо мной. Чтение только усугубило ситуацию. Я знаю теперь, что психопаты жаждут признания и внимания, так что убийца наверняка будет крутиться поблизости, следя за полицией и ожидая моего ареста как подтверждения успеха своего блестящего замысла. От мысли о том, что этот человек где-то рядом, что он наблюдает за событиями и пытается ими манипулировать, у меня мурашки ползут по коже. Я притащила из сарая топор и держу его под рукой, съежившись на диване под одеялом. Шторы на окнах задернуты, телевизор включен на малой громкости, чтобы было не так страшно.

Однако в душе нарастает и злость. Как кто-то посмел сделать такое со мной, с Джоанной, с Джеймсом?! И ведь это один из наших знакомых, который за что-то нас ненавидит. Ему известно о моей прозопагнозии и тревожности; по его расчетам, мое состояние делает меня слабой и гарантирует его безопасность.

Опрокинув бокал шираза, я сжимаю зубы. Нет, я не позволю негодяю уйти от возмездия!


Сказать-то легко… Где-то в уголке разума поселяется коварный шепоток, сочащий отраву сомнения и подтачивающий мою решимость. Однако я заглушаю его – первый шаг уже сделан: взяв книги в библиотеке, я вооружилась знаниями, а знание дает силу.

Джинсы сползают с бедер, приходится найти пояс. Я вспоминаю, что у меня было золотое обтягивающее коктейльное платье с вырезами на талии – сейчас бы оно село на меня как влитое. Правда, Джоанна, как я не без улыбки подозреваю, давным-давно отдала его вместе с другими моими нарядами для вечеринок в благотворительный фонд. Однако если я похудею еще хоть немного, вид у меня будет совсем ужасный. Все же надо позавтракать как следует – яйца, тосты и чай. Я ем стоя, над раковиной, глядя в окно. В саду ищут червяков черные дрозды, а пара жирных голубей расхаживает по крыше сарая.

Мое внимания привлекает какое-то движение – на соседнем участке мужчина возится с бамбуковыми шестами и бечевкой. Кроме как Аланом быть ему некем, тот любит держать свой сад в порядке. Хотя время едва восемь утра, я натягиваю пальто и выхожу на улицу. К моему приятному удивлению, дувший вчера холодный ветер стих, утреннее солнышко как-то даже начинает пригревать. Алан, когда я окликаю его по имени, просияв, с готовностью бросается ко мне через грядки. На нем заляпанные грязью резиновые сапоги и бейсболка. У меня, пока я добираюсь до изгороди, промокают ноги и штанины внизу. Рано или поздно придется взяться за газон. Вообще садом занималась Джоанна, хотя стричь траву она нанимала какого-то студента из дома двадцать восемь. Еще бы узнать, кого именно…

– Болтаем через забор, как две старые кумушки, – замечает Алан. – Решил вот заняться сегодня бобами и горошком, а то весна уже чувствуется по-настоящему. Говорят, к следующим выходным будет до двадцати градусов.

Он продолжает в том же духе еще некоторое время – где он собирается высадить душистый горошек и как борется со слизнями кофейной гущей, которую берет в одном городском кафе, – пока до него наконец не доходит, что мне, наверное, тоже есть что сказать, и я подошла не просто так поболтать.

– Я хотела попросить кое о чем, – смущаясь и краснея, говорю я. Мне неловко обращаться за одолжением, и я с трудом заставляю себя выдавливать слова. Зато Алан буквально расцветает, как будто я удостоила его высочайшей чести – при том, что он еще даже не знает, о чем речь.

– Нельзя ли немного попользоваться вашим компьютером? Наш забрала полиция, и… – Я собираюсь продолжить – мол, я быстро, но если откажете, то не обижусь и прочее, – однако он, не дослушав, тут же соглашается. Снова переведя разговор на свое, Алан показывает жестом, чтобы я пролезла через дыру в изгороди, и обещает приготовить кофе, пока компьютер загружается.

Я с удивлением понимаю, что, видимо, у нормальных людей обычно все так и происходит. Они просто просят о чем-нибудь, и другие с радостью помогают. Никто не лезет из кожи вон, не мучается над выбором слов и не думает, чем отплатить за пустяковое одолжение. Один дает – другой принимает, ничего особенного. Для меня это буквально откровение. Насколько же я осложнила себе жизнь, отгораживаясь от людей…

Следуя за Аланом через его участок, я оглядываюсь на наш дом. Отсюда отлично просматривается комната Джеймса, да и в ванной, несмотря на матовое стекло, видны все флаконы шампуня… Делаю себе мысленное напоминание всегда опускать жалюзи.

Входя, я снимаю у задней двери промокшие кроссовки и носки. Алан, не слушая моих возражений, берет их, чтобы положить сушиться на отопительный котел. Кухня здесь не обновлялась с момента постройки дома, столешницы в царапинах, дверцы шкафчиков обшарпаны и потерты. Окна запотели от испарений, все свободные поверхности чем-то загромождены – ящиками с помидорной рассадой, кипами газет, коробками с патронами для дробовика. На столе изящно ест из своей миски сухой корм кошка. Джоанна никогда и в рот не брала ничего, что приносил нам Алан. «Это на ваш страх и риск», – говорила она нам с Джеймсом, когда мы принимали от соседа блинчики или домашний бузинный лимонад. Надо будет сказать ей, что она была права, думаю я – и тут же вспоминаю, что поведать про кошку уже некому. Горе вдруг накатывает на меня с такой же силой и болью, как в самое первое утро.

Алан, конечно, ничего не замечает. Он наконец заварил кофе (я тайком снимаю пару кошачьих волосков с ободка кружки) и, по-прежнему треща без умолку, со щенячьим восторгом тащит меня через весь дом. Компьютер стоит в выходящей на улицу комнате, превращенной в кабинет. Здесь холодно, окна текут, обои – бледные розочки и серебристо-серые полоски – вздулись от сырости. Из мебели только большой стол и офисное вращающееся кресло. Мне вдруг вспоминается одна из моих первых скоротечных работ в Лондоне. На рождественской вечеринке я оседлала сидевшего на таком классного парня, менеджера по продажам, и мы неистово закрутились – его лицо в моем декольте, ладони на заду, у меня в руке бокал дешевого белого вина, которое выплескивается на остальных коллег. Те подбадривающе выкрикивают что-то – во всяком случае, так мне казалось тогда. Однако на следующее утро кто-то накатал жалобу, и меня уволили. Меня, но не парня. Не могу даже припомнить, как его звали…

Событие вдруг предстает в ином свете, скорее неловкой глупостью, чем бурным весельем, и я стараюсь поскорее выбросить его из головы. Алан усаживает меня в кресло и принимается хлопотать с настройкой высоты и наклона спинки. Блуждая взглядом по столу, я натыкаюсь на обрывки чужой жизни – пачка выписок с банковского счета, извещение из больницы с приложенным буклетом о профилактике заболеваний простаты, выцветшие открытки и небольшая кучка вырезанных из газет купонов на скидки. Там и сям цветными флажками выделяются самоклеящиеся листочки с важными паролями и защитными кодами. Настольный календарь от местного похоронного бюро, с обведенными шариковой ручкой датами, брошенное на полдороге судоку… Я старательно отвожу взгляд: есть какая-то чудовищная интимность в окружающих меня чужих медицинских и денежных заботах.

Запустив браузер, Алан так и остается торчать у меня за спиной. Я стискиваю зубы – он что, все утро намерен за мной наблюдать?

– Это связано с моим здоровьем, – нахожусь я вдруг.

– Ну, тогда я вас оставлю, – говорит он, хлопнув в ладоши. – Если что понадобится или возникнут проблемы – просто крикните. Я буду в саду.

Только услышав, как за спиной захлопывается дверь, я наконец позволяю себе немного расслабиться. Пытаюсь отыскать в интернете хоть какую-то информацию об аварии – материалов по дорожно-транспортным происшествиям в окрестностях много, но или год не тот, или машина другая… Ищу по имени Роберта и нахожу упоминание о его смерти в архиве местной газеты. В заметке итог судебного разбирательства выражен формальной фразой: «Коронерское дознание в отношении смерти Роберта Бейли, 32 лет, в автомобильной аварии на Дроверс-роуд в ноябре признало произошедшее несчастным случаем».

Всего одно предложение в единственной статье местного издания двадцатилетней давности – вот слабый отпечаток, оставленный Робом в цифровом мире. Авария произошла до того, как вся наша жизнь стала записываться и загружаться в Сеть, чтобы оставаться там навсегда. Призрачная тень Роберта все бледнеет по мере того, как уходят те, кто его помнил. Джоанны тоже уже нет; теперь остались только мы с Джеймсом и еще кто-то третий, неизвестный нам.

Я вбиваю в поиск шафера, Гэри Брауна. У меня мало что есть на него, только фото двадцатилетней давности и имя в свидетельстве о браке. Может быть, тоже пилот? Если он был ровесником Роба, значит, сейчас этому Гэри немного за пятьдесят. В итоге у меня остается два главных кандидата – оба из Великобритании, пилоты коммерческих авиалиний, близкие по возрасту, – но один из них черный. Я смотрю на фото второго, с сильной проседью в волосах и характерными полными губами. Действительно ли он тот самый шафер? Работает в компании «Брайт Эйр» – штаб-квартира за границей, зарегистрирована на Кипре. Зайдя на их веб-сайт, я переписываю номер телефона. Не знаю пока, что мне делать с найденной информацией, но она кажется важной и может нести потенциальную угрозу. Вдруг этот человек затаил на нас с Джоанной злобу и вершит что-то вроде кровной мести?

Войдя на свой форум, я просматриваю новые сообщения в поисках знакомых ников. Один из постоянных посетителей – «МистерМигрень» – прошел очередную томографию. У него неоперабельная опухоль мозга, которую много лет удавалось сдерживать, но сейчас состояние снова ухудшилось. Сколько завсегдатаев форума за эти годы просто исчезли в какой-то момент… Иногда потом появляются близкие и рассказывают, что произошло, благодарят за поддержку в течение болезни. А мы, выжившие, думаем – кто будет следующим? Я выхожу, ничего не написав – мне невыносима мысль, что тот же Роулинсон будет это читать и делать выводы.

Затем я ищу, что написали об убийстве Джоанны. Шоком для меня становится фото нашего дома на странице местных новостей Би-би-си – белый тент у двери и полицейская лента вокруг лужайки перед фасадом. В репортаже также крупный план цветов и свечей возле входа. Среди других выделяется букет с открыткой Саймона – не чета прочим купленным в супермаркете гвоздичкам. На сайте местной газеты подробностей куда больше. От цветного фото сестры на экране у меня перехватывает дыхание – мы не привычны к вниманию журналистов. Однако снимок очень неудачный, сделанный несколько лет назад, когда она носила ту кошмарную челку и еще не перешла на низкоуглеводную диету. Глаза у Джоанны на фото полузакрыты, а рот, наоборот, как-то распущен, словно она собирается отправить в него что-то съестное. Откуда только такое взялось… Ни один хорошо знавший ее человек не прислал бы подобное – она сочла бы это личным оскорблением. Сестра всегда безжалостно инспектировала свои фотографии и выкидывала все, изображавшие ее в невыгодном свете. Теперь я знаю, что могу для нее сделать – надо будет раскопать какой-нибудь хороший снимок, где она с обесцвеченными волосами и на пике увлечения системой Аткинса, и отправить в газету. Тот ужас, который там сейчас, – это просто неправильно, там как будто совсем другой человек.

Раздаются тяжелые шаги по лестнице, в комнату, приоткрыв дверь, заглядывает Алан.

– Может быть, принести чего-нибудь – чашку чая, например?

– Нет, спасибо, я уже почти все.

Он подходит ближе.

– Ох, Сара, не стоит вам на это смотреть. Только расстраиваться лишний раз.

Лишний раз? Я все время сама не своя от горя.

– Хочу послать туда другое фото. Здесь она на себя не похожа.

Алан смотрит на экран поверх моего плеча, так что я чувствую ухом его кофейное дыхание.

– Да уж, совсем никуда не годится… Сегодня как раз, я надеюсь, подъедет Джеймс, чтобы снять видеообращение. Нам нужно вызвать в людях сочувствие, а Джоанна тут выглядит какой-то слабоумной… – Он умолкает на полуслове. – Простите, дорогая, вы ведь знаете, что я всегда высоко ценил Джо-Джо.

Правда? Покопавшись в воспоминаниях, я понимаю, что он действительно очень тепло к ней относился – да и вообще ко всем нам. И потратил немало времени, пытаясь войти в нашу жизнь.

– А когда приедет Джеймс? Я бы тоже хотела с ним повидаться – может, все же уговорю его переехать обратно домой.

– Он сказал только, что будет немного попозже.

Да уж, племянник терпеть не может давать определенных обещаний.

– Джеймс когда-нибудь говорил с вами об отце или об аварии, в которой тот погиб? – Мы уже опять на кухне, и я нехотя соглашаюсь выпить еще чаю. Переложив кипу приходских журналов с табурета, я усаживаюсь, пока хозяин хлопотливо ищет чистые кружки. – Я пыталась найти что-то о ней в Сети…

– Ну, – отвечает Алан, ставя чай на стол и занимая позицию напротив меня, – тогда интернет только развивался. Далеко не все газеты выходили в онлайн-версии. Это надо ехать в Британскую библиотеку, в Лондон. Мы с Джеймсом поговаривали о том, чтобы туда выбраться, но знаете, как оно бывает – дела, заботы, вот все как-то и откладывалось…

Я киваю. Сама так полжизни отложила на потом. Допиваю чай, стараясь не замечать, как пальцы липнут к столу, и отодвигаю табурет.

– Мне надо домой. Лучше быть рядом с телефоном – вдруг какие-нибудь новости.

– Только возвращайтесь тоже через сад, – предупреждает Алан. – Пока вы были наверху, там снаружи слонялись какие-то, фотографировали, словно им тут достопримечательность. Если не уберутся, я их водой из шланга окачу.