Второй взгляд

— Мою жену убили, — процедил Пайк. Голос его был тверд как кремень. — Чтобы повеситься, ей пришлось бы взлететь над землей футов на десять — на такой высоте находились стропила. Никаких табуреток там не было. Ничего, на что она могла бы встать.

Илай, не моргнув, выдержал пронзительный взгляд старика.

— Я всего лишь пытаюсь разобраться в случившемся, мистер Пайк. Когда вокруг вашего участка поднялась шумиха, всплыли некоторые новые обстоятельства, связанные с индейцем по имени Серый Волк. По моему мнению, в этом деле осталось слишком много загадок.

— Полностью разделяю ваше мнение.

Илай молчал, рассчитывая таким образом вызвать Пайка на откровенность. Но старик не проронил ни слова.

Сияя улыбкой, к ним подошла сиделка:

— Вам пора принимать лекарство, мистер Пайк.

Илай положил руку на колесо кресла-каталки:

— Есть у вас какие-нибудь предположения по поводу того, где Серый Волк мог скрыться после убийства?

Пайк покачал головой:

— Если вы хотите отыскать этого чертова индейца, детектив, мой вам совет: начните с ада.

Илай встал, а сиделка покатила кресло по коридору. Выждав, когда она скроется за углом, он вынул из кармана пару резиновых перчаток, надел их, взял со стола стакан, из которого пил Пайк, и положил в пакет со струнным замком. Все остальные старики, занятые едой, не обратили на эти манипуляции ни малейшего внимания.



Жизнь в Комтусуке потекла как обычно. Часы, которые несколько недель назад остановились, пробив полночь, вновь пошли как ни в чем не бывало. Качели на детской площадке перестали стонать, когда на них садились дети. Посеревшие бабочки обрели прежнюю яркость. Светящиеся жучки, усыпавшие ветки берез около городского управления, исчезли. Фотографии, которые прежде соскальзывали с бумаги, теперь оставались на своем месте, позволяя разглядывать себя сколько угодно. Даже самые осторожные мамаши стали выходить с детьми из дому, и малыши снова стали играть на дорожках.

Правда, местный гробовщик, все это время находивший превосходные пионы во рту усопших, по привычке продолжал разжимать их губы. Эйб Хаппинворт по-прежнему каждое утро подметал крыльцо своего магазина, хотя там не появлялось ни единого лепестка розы. Бизнесмены средних лет, которым еще совсем недавно снились по утрам чудесные сны, отключали будильник и с головой накрывались одеялом в тщетной надежде вновь погрузиться в мир причудливых фантазий. В большинстве своем жители города ощущали в груди какую-то странную пустоту, словно им не хватало чего-то, чему они не знали названия.



Шелби едва успела выскочить из офиса адвоката и добежать до ближайших кустов, как ее вырвало. Вытерев рот салфеткой, она опустилась на поребрик, проклиная себя на чем свет стоит. Составить завещание — это вполне естественный поступок для разумного человека, достигшего определенного возраста. В особенности для того, у кого есть сын.

Правда, Шелби знала, что Итан никогда не станет владельцем дома и имущества, которые она ему только что завещала.

…Роды начались у Шелби в разгар грозы. Томас отвез ее в больницу на старом автомобиле с откидным верхом, который постоянно заклинивало. В тот раз его не удалось поднять, и Шелби, раздираемая схватками, промокла насквозь. Когда ей дали новорожденного сына, липкого и бескостного, как древесная лягушка, Шелби не могла отвести от него глаз.

«Посмотри на него! — твердила она Томасу, прижимая ребенка к груди. — Ты видел когда-нибудь такое чудо?»

Итан и в самом деле был чудесным ребенком. Крупный и сильный, с темными волосиками, крепко сжатыми кулачками бойца и яркими бирюзовыми глазами. Стоило Шелби в первый раз выйти с коляской на улицу, восторгам не было конца. «Какой прекрасный малыш!» — говорили люди. О его патологии поначалу никто не догадывался.

Когда Итану было шесть недель от роду, он впервые получил сильный солнечный ожог. В то время Томас и Шелби жили в Нью-Гэмпшире. Они решили съездить на Плам-Айленд в октябре, когда пляжи пустовали. На бесконечной песчаной полосе, оглашаемой криками чаек, они целовались рядом с переноской, в которой лежал спящий Итан. Их волосы стали жесткими от соленого воздуха, горячие пальцы проникали друг другу под свитеры.

«Я чувствую себя школьницей», — прошептала Шелби, когда Томас расстегнул ей джинсы и рука его скользнула меж ее ног.

«Школьницы не таскают своих детей на свидания!» — рассмеялся Томас.

Увлеченные друг другом, они не заметили, как на коже ребенка появилась зловещая сыпь. Лишь когда сыпь превратилась в волдыри, они встревожились не на шутку. Вечером, тщетно пытаясь успокоить орущего Итана, которому не помогали холодные компрессы, Шелби осознала: это лишь начало.

Доктора так и не смогли установить, кто из родителей был носителем дефектного гена, ставшего причиной болезни. Впрочем, для Шелби это не имело ни малейшего значения. Она не сомневалась, что болезнь сына — это ее вина. Если она не смогла предотвратить болезнь, ей придется всю жизнь бороться с ее последствиями.

Никто не знал, как долго проживет Итан. Шелби множество раз спрашивала об этом у дерматолога и неизменно получала один и тот же ответ: это зависит от того, насколько серьезные повреждения кожи Итан получил в младенчестве, еще до постановки диагноза. Каждая минута, проведенная на солнце, сокращала его жизнь на несколько дней. Рак представлялся Шелби чем-то вроде медузы, которая внезапно появляется на поверхности воды. Всем известно, что в море полно медуз и что они опасны. Но пока вы их не видите, можно попытаться о них забыть.

Разве мать, потерявшая свое дитя, сможет продолжать жить?..

Шелби закрыла лицо ладонями. Ремешок сумочки соскользнул с ее плеча. Несмотря на завещание, лежавшее в сумочке, Шелби знала: Итану не придется перебирать фотографии, любовные письма и любимые чашки своей покойной матери. Это она будет аккуратно складывать детские джинсы и куртки, чтобы отправить их в какой-нибудь благотворительный фонд. Это она распахнет окно настежь, чтобы запах ее сына навсегда выветрился из его комнаты.

До Шелби донесся шум подъезжающего автомобиля, но она не стала поднимать голову. Во-первых, она не сомневалась, что ужасно выглядит. Во-вторых, она не часто позволяла себе нервные срывы, и если таковой случился с ней на улице, это никого не касается. Машина остановилась, стекло опустилось. В машине играло радио: звучали гитарные переборы.

— Миссис Уэйкман?

Шелби подняла голову, так как услыхала странное пыхтение. Любопытство заставило ее отнять руки от лица. Высунув голову из окна, на нее смотрел здоровенный пес. Чья-то рука бесцеремонно отодвинула собачью башку. В следующее мгновение выяснилось, что рука принадлежит копу, который был у Шелби дома прошлым вечером.

«Илай. Его зовут Илай».

Шелби промокнула глаза салфеткой, пытаясь свести ущерб к минимуму, и пробормотала:

— Привет.

Он смотрел на нее, не отрываясь. Взгляд его обжигал ей кожу. Наверное, именно так Итан ощущал прикосновение солнечных лучей. Как ни странно, полицейский ничуть не удивился тому, что сумасшедшая тетка ревет в три ручья посреди улицы. Точнее, он воздержался от комментариев по этому поводу.

— Ватсон не прочь выпить чашечку кофе, — сообщил он.

— Ватсон?


— Ватсон, прошу любить и жаловать, — кивнул Илай и почесал собаку за ухом.

Шелби почувствовала, что губы ее невольно дрогнули в улыбке.

— Ватсон любит кофе? — спросила она, поднимаясь.

Илай зажал руками уши пса, словно не желая, чтобы тот слышал, как выдают его секреты.

— Он надеется, кофе поможет ему перестать расти.

На этот раз Шелби не выдержала и прыснула. Собственный смех показался ей непристойным, как отрыжка, она даже прижала руку к груди, удивляясь: неужели эти звуки вырвались отсюда?

— Ватсон будет счастлив, если вы составите нам компанию.

Шелби неуверенно коснулась пальцем открытого окна:

— Ватсон мог бы сказать об этом и сам.

Илай протянул руку и распахнул перед Шелби пассажирскую дверцу.

— Дело в том, что он страшно застенчив, — сообщил он.



Росс сделал последнюю затяжку и бросил окурок в кусты, росшие вокруг крыльца. На сей раз любимая женщина покинула этот мир у него на глазах. Оказалось, это обстоятельство ничуть не облегчает боль утраты. Еще выяснилось, что человек может превратиться снаружи в камень, но это не мешает его душе кровоточить.

Росс пребывал в полной растерянности. Может ли он одновременно любить Лию и Эйми? Если Лия смогла вернуться в этот мир, означает ли это, что у Эйми тоже имеется подобная возможность? И если да, почему она не хочет эту возможность использовать? Быть может, протянутая меж ними нить была вовсе не такой крепкой, как это казалось Россу?

Если бы Росс позволил себе оглянуться назад, ему пришлось бы признать, что он потратил последние десять лет впустую. Он гонялся за призраком своей погибшей невесты. Сначала, мечтая о встрече с ней, пытался покинуть этот мир, потом стал изучать паранормальные явления. Но возможно, его отношения с Эйми, встречу с которой он считал судьбоносной, на самом деле были лишь звеном в цепи совпадений. И он увидел, полюбил и потерял Эйми лишь для того, чтобы заняться охотой за призраками и найти Лию.

А ведь Род ван Влит намерен избавиться от призрака Лии. Может, он не сразу приступит к решительным действиям, но, так или иначе, велика вероятность того, что Лия, где бы она ни пребывала сейчас, покинет этот мир навсегда. В конце концов, зачем ей оставаться здесь теперь, когда она узнала… узнала, кто она такая?

Росс потратил несколько лет на то, чтобы встретить привидение. Сколько же времени потребуется, чтобы отыскать его вновь, если оно не желает быть найденным? Несколько жизней, не меньше.

Может, стоит забыть об этом призраке и отправиться на поиски другого?

Росс уставился на собственную ладонь, на ожог от сигареты, еще заметный на коже. А на запястье белели шрамы, напоминающие, как близко он подошел к заветной черте. В любой момент он может повторить попытку. В ванной у Шелби хранится аптечка, в ней полно снотворных таблеток. А в ящике ночного столика у кровати Итана лежит армейский швейцарский нож. Еще несколько недель назад Росс обыскал весь дом — привычка путешественника, желающего удостовериться, что в случае экстренной необходимости он быстро найдет спасительный выход.

Тем не менее Росс знал: пересечь границу между двумя мирами будет непросто. Он превратится в призрака, связанного с этим миром той болью, которую он причинил своей сестре. К тому же ему не будет давать покоя одна мысль. Мысль о том, что он не завершил здесь чрезвычайно важное дело. Не выяснил обстоятельств смерти Лии.

Наверное, все-таки стоит помочь Илаю Рочерту. И если Лия сейчас пребывает там, откуда она может видеть его, Росса, у нее будет повод остаться… несмотря на все ухищрения Рода ван Влита.

Росс сунул руки в карманы джинсов, и пальцы его нащупали что-то гладкое. Из обоих карманов он извлек по новенькому медному пенни. На каждом стоял 1932 год выпуска, но обе монетки так блестели, словно их отчеканили нынешним утром. Перед глазами у Росса возникло видение: он лежит в гробу, на веках эти монетки, плата за переправу через реку Стикс. Кто будет ждать его на другом берегу? Лия? Эйми?

— Что это такое?

Росс, погруженный в свои мысли, вздрогнул, услышав голос племянника:

— Ты что здесь делаешь, Итан?

Хотя козырек над крыльцом защищал от солнца, мальчик был закутан с головы до пят.

— Сам не знаю, — пожал он плечами. — Просто не спится. Как и тебе, верно? — Он шагнул ближе и взглянул на монетки, лежащие на ладони у Росса. — Добавь доллар — и сможешь выпить чашку кофе.

— И почему только современные дети такие циничные?

— Потому что современный мир превращается в полное дерьмо, — заявил Итан. — По крайней мере, мы, поколение «Зет», в этом не сомневаемся.

— А что будет после того, как процесс превращения в дерьмо завершится? — вскинул брови Росс.

— Откуда мне знать? — вздохнул Итан, усаживаясь на ступеньку крыльца. — Наверное, все начнется сначала.

Росс вытащил сигарету и закурил.

— Дай мне разок затянуться, — попросил Итан.

— Вот еще выдумал! — покачал головой Росс и подумал: «Итан сейчас в таком возрасте, когда все запретное кажется крутым. В том числе и курение».

— Мама говорит: ты не должен курить при мне.

— Ты ведь не будешь ей докладывать, что я это делал.

— Не буду, — усмехнулся Итан. — Представляешь, какой для всех будет сюрприз, если я возьму и умру от рака легких?