Взгляни на птиц небесных

– Слезь с меня на хрен! – прорычал Мусса.

– Обязательно, как только увижу, что ты вменяем. Меня прижиматься к твоей заднице ни черта не заводит.

– Череп, слезь с моей спины. Я уже в норме, – тяжело дыша уже почти спокойно сказал Мусса.

– Ты в этом уверен?

– Более чем.

Череп медленно отпустил Муссу. Охранник тоже отошел в сторону.

– Слушай, Мусса, может, тебе стоит разобраться в своих чувствах…

– Череп, может, хоть ты не будешь мне тут втирать всю эту сопливую хрень про чувства? Не хочу даже слышать об этом, – рявкнул Мусса. – Я сваливаю домой! Можете оставаться, сколько захотите.

Мусса вылетел из клуба, и тут к нему подошел еще один охранник.

– Вам просили передать, – он протянул на ладони новенький блестящий ключ. Тот самый ключ, что он дал Элоди, желая, чтобы ее стало чуть больше в его жизни. И вот теперь этот гребаный ключ словно запирал для него ту самую дверь, которую он не только не набрался смелости открыть, но захлопнул с грохотом, когда Элоди попыталась сделать это сама…

– На хрен это все! – Мусса схватил ключ и зашвырнул как можно дальше.

Надо было давно все прекратить! Эти тупые мексиканские страсти не для него!





Глава 13




Мусса сглотнул сухим горлом и со стоном перевернулся на живот, шаря рукой по постели в поисках нежной кожи Элоди рядом. Но не найдя ее, он вдруг все вспомнил и резко сел. Голова отозвалась таким ударом в мозг, что он заскрипел зубами, хватаясь за виски. Но четкие воспоминания о вчерашнем были гораздо больнее, чем самая сильная головная боль.

Мусса глянул на ту сторону кровати, где всегда спала Элоди, когда он, конечно, давал ей короткий отдых. Выходит, он никогда больше не увидит ее, расслабленно лежащую с ним рядом? Никогда не проснется, переплетаясь с ней, как единое целое? Никогда больше не зароется утром в ее волосы, вдыхая ни на что не похожий экзотический аромат ее кожи? И никогда ее тело не сожмет его до боли, срывая крышу и швыряя в наслаждение с такой отчаянной силой, что останавливается дыхание?

Его собственное тело тут же отозвалось острой болью в груди и мучительной тяжестью в паху. Мусса невольно потер грудь. Чему там болеть в его-то возрасте и при его здоровье?

Тяжкое, обволакивающее возбуждение было ему знакомо и даже привычно. Оно всегда накатывало на него, когда он думал об Элоди. Вся его сущность отзывалась на любую, даже мимолетную, мысль о ней взрывом вожделения. А вот режущая боль в груди была чем-то новым и даже пугающим.

Наверное, он сам виноват. Не стоило в отношениях с Элоди заходить так далеко. Затягивать их так надолго. Он подсел на нее, как на наркоту, и теперь его ждет чрезвычайно неприятный момент ломки. Но ведь он не какой-то сопливый малолетка, чтобы бежать за бабой и умолять вернуться.

Как говорится, умерла так умерла. Сама захотела уйти? Так пусть валит!

– Правильно? – спросил Мусса у собственного отражения, и сам себе и ответил. – Ни хрена не правильно.

Это он вел себя, как последняя тварь. Он выгнал Элоди, даже не пожелав узнать, зачем она приходила.

Мусса вспомнил глаза Элоди, когда он орал на нее в кабинете. Она смотрела так, словно он каждым словом убивал ее. И этот последний взгляд от двери… Взгляд, который кричал, что уже ничего не исправить, не вылечить.

Мусса мучительно застонал, чувствуя, как боль и стыд душат его. Он поплелся в комнату и схватил телефон.

Позвонить ей? Но что он может сказать? Прости, я такой гребаный мудак? Я не хотел тебя обидеть? Но если бы не хотел, разве обидел бы, даже будучи пьяным в дрова? Может быть, все дело в том, что Марат прав, и он долбаный трус и самый настоящий слабак? Что он почувствовал, как Элоди забирается ему внутрь, заполняя все пространство его желаний и мыслей, и тупо испугался? А сил и решимости выдрать ее оттуда самому у него нет, вот он и поступил, как последний урод, подтолкнув ее к тому, чтобы ушла сама?

Видимо, так и есть. Иначе он не пережевывал бы столько свое решение дать ей ключ от дома.

Элоди ушла, и так даже лучше. Она делает с ним что-то такое… Рвет на части, заставляя испытывать сразу два полностью противоположных чувства. Желать одновременно схватить и никогда не отпускать даже на шаг и в тоже время – бежать со всех ног, так, словно она омут, в котором он должен утонуть, сгинуть без следа.

Элоди меняла его, ничего для этого и не делая. А Мусса не хотел меняться. Он себя устраивает таким, какой есть. Так что пусть она проваливает туда, откуда пришла, и больше не является ему ни во сне, ни наяву.

Да, так он и решил в то первое утро «после Элоди».

А спустя три дня он сидел в машине у закрытых ворот ее дома и тупо пялился на вывеску – «Продается».

Он не выдержал и дня и, сломавшись, звонил Элоди почти каждый час. Днем и ночью. Механический голос отвечал, что абонент не абонент. Он слал смс. И вот теперь он сидит в машине и не может осознать смысла одного единственного слова, написанного на заборе.

Выйдя из машины, Мусса стал колотить в ворота и звонить. Шли минуты, никто не появлялся. Решив наплевать на все, Мусса попытался взобраться на забор. Он увидит Элоди во что бы то ни стало.

– Эй, ты чего творишь-то, мужик? – раздался сзади прокуренный хриплый голос.

Мусса обернулся. На него с любопытством смотрел крепкий мужичонка с небритой, пропитой рожей, одетый в тельняшку с застарелыми пятнами и растянутые трико, как при Советском Союзе.

– Мне бы хозяйку увидеть, – сказал Мусса, спрыгивая с забора.


– Так нет ее, – шмыгнул носом мужик.

– А когда будет? Я подожду.

– Тык никогда вроде. Съехала Ладка. Насовсем. Видал, че на заборе написано? – ткнул мужик узловатым пальцем в надпись.

– То есть как съехала? Куда? – Мусса ощутил прилив паники.

– Тык мы не в курсе. За два дня всю скотинку распродала по дешевке, собралась и все. Прости, прощай!

– Как это прости-прощай? – горло сжалось, и Мусса тупо уставился на мужика.

– Да так. Съехала и все. Куда – не знаю. Жалко. Хорошая она была и всегда за работу платила честно и исправно, – и персонаж в старой тельняшке пошел своей дорогой, бормоча что-то под нос.

Мусса сидел в машине, продолжая бездумно пялиться на забор с надписью, словно перечеркнувшей его надежду все исправить.

Не могла же Элоди решить уехать из-за него? Нет, это глупая мысль. Значит, что-то случилось. Что-то важное. Настолько, что Элоди сорвалась с места, бросив все, что столько времени кропотливо строила и любила.

И это то важное, о чем он не в курсе. Потому что он полный моральный урод. Потому что Элоди наверняка приходила тогда в клуб, чтобы сказать ему. Поделиться. Возможно, даже попросить в чем-то помощи. А он не просто оттолкнул ее. Унизил, желая продемонстрировать собственную охрененную значимость. Безжалостно растоптал, трясясь над своей гребаной свободой. Вот теперь он мог засунуть себе эту долбаную свободу туда, куда Солнце не заглядывает. Потому что свободы-то теперь у него было столько, что и не потянешь унести, но без Элоди она давила его к земле свинцовой тяжестью и перекатывалась полынной горечью во рту.

Мимо машины прошла компания шумных ребятишек, с любопытством заглядывая в окна авто. Мусса, очнувшись от своих мыслей, достал телефон.

Он набрал номер, указанный на заборе для продажи дома Элоди.

Милая девушка быстро посвятила его, что связаться с хозяйкой лично он не сможет и что у нее все полномочия и генеральная доверенность на продажу дома. Все его уговоры не увенчались ничем. Контактным лицом для продажи была некто София Карецкая. И Мусса сильно сомневался, что она станет с ним говорить после всего.

Но все же он собрался с духом и набрал номер.

– Да, я вас слушаю, – прощебетал смутно знакомый голос.

– София? Это Мусса, – пробормотал он, силясь собрать мысли в нечто стройное и логическое.

В трубке повисла тишина.

– София?

– Да как ты вообще посмел позвонить сюда, скотина ты сволочная? – шипение женщины на том конце ощущалось кислотой на коже. – Ты долбаный ублюдок, я готова выдрать твои бесстыжие глаза и заставить тебя сожрать их!

– София, мне нужно поговорить с Элоди! Я должен извиниться! – затараторил Мусса, боясь, что София бросит трубку.

– Да засунь себе плашмя свои извинения! Они Элоди на хрен не сдались, как и ты! Это я, дура безмозглая, виновата, курица пустоголовая! Сама, млять, толкнула лучшую подругу в лапы такого чудовища, как ты! – София уже просто орала.

– София, послушай! Я готов выслушать все твои оскорбления, потому что реально их заслуживаю! Но пожалуйста, помоги мне встретиться с Элоди!

– Пошел на хрен, Крамаев! Ты сейчас – это последнее, что нужно Элоди в ее состоянии. Ты вообще самое худшее, что могло случиться с такой, как она! Ты не заслуживал ее, даже минуты ее времени и внимания! Она давала тебе то, чего никто из вас, козлов, вообще не заслуживает. Просто так, от всего сердца! А ты пользовался ею, воспринимая как должное! Еще бы, ты ведь гребаный Мусса Крамаев, пуп земли и неотразимый мачо! Не звони мне больше! И не смей даже пытаться найти Элоди. Иначе я приду в твой долбаный клуб с канистрой бензина и спалю там все на хрен, предварительно размозжив твою проклятую голову бутылкой! – София уже почти перешла на ультразвук.

– Черт, заткнись ты хоть на секунду, София! Можешь сколько хочешь пытаться сделать со мной все, что я, по твоему мнению, заслуживаю, и я даже не буду сопротивляться! Но помоги мне встретиться с Элоди! Нам нужно увидеться и поговорить! – сорвался и сам на крик Мусса.

– Это тебе нужно! А мне глубоко насрать на твои нужды, Крамаев. Ты больше не нужен Элоди. Для тебя больше нет места в ее жизни. Ни пол гребаного миллиметра!

– София!

– Отвали! Элоди вернулась к мужу! Так что ты свободен! – в голосе Софии явно звучало торжество.

– Что ты несешь, на хрен? – взбесился Мусса. – Какой, к чертям, муж?

– Простой, обыкновенный! Бывший! Он, конечно, не намного лучше, чем любой из вас, но он отец Вали и он одумался и хочет вернуть семью. Я ему, как и любому, у кого есть член с яйцами, не доверяю ни одной секунды, но он сейчас – лучшее, что может предложить эта проклятая жизнь Элоди. А это в данный момент важнее всего. Поэтому отвали, Крамаев! Просто будь хоть один единственный раз во всей твоей никчемной жизни нормальным человеком и исчезни в тумане. Не звони мне больше! НИКОГДА!

Мусса ловил ртом воздух, которого катастрофически не хватало, и бессознательно тер рукой грудь, в которую кто-то как будто воткнул раскаленный прут.

Элоди вернулась к мужу. Его Элоди вернулась к этому лощеному самодовольному засранцу! Его Элоди! Его!!!

Мусса в отчаянии несколько раз ударил затылком в жесткий подголовник водительского кресла, рыча и сжимая руль так, что он жалобно скрипел. Кровавая пелена застила его взгляд.

Картины того, как этот белобрысый ублюдок будет прикасаться к ее коже своими загребущими руками и слюнявыми губами, разламывали его раскаленные мозги на части. Голая Элоди под этим уродом, засовывающим в ее тело член! Мать его, если он раньше думал, что ему было хреново, то сейчас просто не было в его скудном лексиконе слова, чтобы выразить то, что он чувствовал!

Его словно раз за разом выворачивали наизнанку и заполняли внутренности то кислотой, то расплавленным свинцом. Мусса несся по дороге, почти ничего не видя перед собой. Лобовое стекло его машины словно превратилось в плоский экран, транслирующий самый отвратительный из возможных сценариев, который мог привидеться в его жизни. Собрав остатки самообладания в кулак, Мусса свернул на обочину, чтобы не стать невольным убийцей на дороге в таком состоянии.

Что с ним происходит? Да, он четко осознал за эти три дня без Элоди, насколько она ему нужна. Как сильно он хочет, чтобы она по-прежнему была рядом так часто, как только возможно. И он даже готов был изменить их отношения. Пока не знал, как именно, но так, чтобы это сделало Элоди гораздо ближе к нему. Каким-нибудь образом гарантировало, что она не уйдет, не исчезнет больше.

И да, Мусса осознавал, что все же оставался эгоистичным в своих желаниях. Он был готов сделать несколько шагов к Элоди навстречу, но не меняя в своей жизни все кардинально. Хотел только быть уверенным, что она никуда от него не денется. По крайней мере, пока он не поймет, как избавиться от этой тяжелейшей зависимости от нее.

Да, так он думал, направляясь сюда.

Он приедет, будет просить прощения и, может, позволит себе практически унизиться, и Элоди не устоит и простит его.