Запах смерти

Но все равно каждый раз я ощущаю какие-то изменения.

Даже в самый что ни на есть час пик в морге тихо, а ночью становится и того тише. Безмолвие, которое воцаряется здесь, особенное, почти весомое. Присутствие покойников, основных обитателей этого дома, лежащих на металлических столах или в темных холодильных камерах, чувствуется острее. Наверное, виной этому первобытный страх ночи, помноженный на близость смерти, сохранившийся в нас на подсознательном уровне.

А может, это эффект биологических часов, тикающих в каждом из наших организмов, который в ночное время возмущается нарушением естественного распорядка жизни.

Подошвы моих туфель скрипели по кафельному полу. Ночной дежурный сообщил мне, в какой смотровой работает Мирз.

— Нужно ли вам…

Мирз просто мастер заводить друзей, подумал я. Я не был обязан тафономисту ровным счетом ничем, да и прошедший день выдался не из легких. Однако мне приходилось уже встречаться с примерами того, как личные амбиции наносили ущерб процессу расследования, и я знал, какими разрушительными могут быть последствия. Пусть мы с Мирзом не нравились друг другу, дело не должно было страдать от этого.

И еще, мне хотелось посмотреть на останки замурованных жертв.

Я нашел Мирза в маленькой смотровой. Первое, что меня поразило: он был в комбинезоне и резиновых сапогах, а не в лабораторном халате, как я. Мирз так и не объяснил по телефону, зачем ему нужна моя помощь, но с ранними стадиями обследования тел, которые проводятся в комбинезоне, он должен был покончить уже давно.

Мирз склонился над выложенным на смотровом столе скелетом, который собрал из очищенных костей. Когда я вошел, он старательно поправлял одну из них. При моем появлении Мирз выпрямился, и его вид меня буквально потряс. Обыкновенно бледное лицо побелело еще сильнее, от чего веснушки на лице и рыжие волосы сделались заметнее. Небритый, с темными кругами под глазами, Мирз производил впечатление человека, который не спал несколько ночей.

— А, вы уже здесь! — воскликнул он с облегчением.

— Вы знали, когда приглашать.

Улицы в вечерние часы пустеют, так что добрался я без помех. Я подошел к скелету, над которым он трудился. По относительно небольшим размерам его я знал, кому он принадлежал.

— Это женский? — спросил я, натягивая резиновые перчатки.

— Да. Я как раз заканчиваю с ним.

Я считал, что над этим скелетом уже не нужно работать. Мирз проделал с ним то, что и я с Кристиной Горски. Расчленил тело, очистил кости от мягких тканей и снова собрал их для обследования. В нашей профессии это одна из важнейших процедур, навыки которой буквально впитываются в кровь. Я настолько свыкся с ней, что, наверное, мог бы проделать ее с закрытыми глазами.

Хотя, признаюсь, до сих пор нахожу возможность совершенствоваться.

Эту работу Мирз практически завершил. Кости неизвестной женщины были безукоризненно чисты и выложены в идеальном порядке. Каждое находилось, насколько я мог судить, на нужном расстоянии от соседних — с точностью до миллиметра. Сборка такого качества украсила бы страницы учебника… да что там, подобной безупречной симметрии нет, наверное, даже у скелета живого человека.

— Чисто выполнено, — заметил я.

Лично мне такая педантичная дотошность представлялась избыточной, но говорить этого вслух я не стал. Гораздо больше меня интересовали темные пятна, которые я увидел на костях. Самое маленькое размером не превышало сантиметра, а самое большое — на лобковой кости — было примерно с куриное яйцо. От светло-кремовой поверхности кости они отличались желтовато-коричневым оттенком, словно кто-то пролил слабый кофе на промокашку.

На левых локтевой и лучевой костях, как и на нескольких ребрах, я разглядел и тонкие трещины. Уорд говорила о трещинах, но эти отличались от тех, которые возникают в результате физического воздействия, например удара. Они не «разбегались» радиально от точки удара или места перелома кости. Скорее такие параллельные трещинки появляются в месте изгиба или разреза. И кости черепа остались неповрежденными. Если жертву и избивали, то лица ее мучители не тронули.

Я взял со стола правую пястную кость. Грязно-желтое пятно на ее поверхности выделялось достаточно четко.

— Это и есть ожоги? И много их у нее?

— Тринадцать. На руках, ногах. На черепе. — Мирз возвращался к своему обычному состоянию. Не знаю, что больше восстанавливало его равновесие — похвала или профессиональный разговор. — Все места, где кости находятся неглубоко под кожей. Я нашел следы ожогов на отслоившемся эпидермисе в местах, где кости расположены глубоко: в паху и на мышцах ног. Похоже, их наносили хаотично.

— Это точно результат ожогов? — Судя по виду, дело именно так и обстояло, но окончательно убедиться в этом можно было, только изучив срез под микроскопом. Я видел следы проб — значит, Мирз сделал и это.

— Я обнаружил микротрещины. И надкостница повреждена. С учетом потемнения поверхности я не вижу иных вариантов.

— Вы до сих пор считаете, что это проделано с помощью паяльника?

— Или чем-то похожим, я уверен. — Он говорил о хорошо знакомых вещах, поэтому уверенность вернулась к нему. — Сначала я подумал о горящей сигарете. Но она недостаточно горяча для подобных повреждений. Для того чтобы жар достиг кости, ее пришлось бы удерживать на месте некоторое время, а это привело бы к более заметным повреждениям кожи. Ее прожгло бы насквозь, тогда как здесь налицо лишь локальное обугливание эпидермиса и нижних слоев кожи над костью.

Что-то тут не сходилось. Я не мог представить температурного воздействия, способного повредить кость, не нанося при этом серьезного ущерба наружным тканям.

— Насколько локальное?

— Примерно того же размера, что и ожоги на костях. — Снисходительная улыбка вновь играла на его губах. — Именно поэтому я считаю, что использовалось нечто, способное создавать высокую температуру на очень ограниченной поверхности. Например, паяльник.

Меня это пока не убеждало, но, в конце концов, это была экспертиза Мирза, а не моя. Я положил кость на место.

— А у второй жертвы все так же?

Мирз протянул руку и подвинул положенную мной кость на пару миллиметров. Он ответил не сразу, и, посмотрев на него, я увидел, что щеки его пылают.

— Я… не знаю точно. Думаю, да.

— Не знаете точно? — удивился я.

— Ну знаю, но… Я хочу сказать… пока не точно. — Мирз кашлянул. — Я потому вас и позвал.

— Ну хорошо, я могу высказать свое мнение, если это вам поможет, — пробормотал я, так ничего и не понимая. Я не видел причины, по которой он стеснялся своей просьбы — если, конечно, ему нужно было именно это. Нет ничего зазорного в том, чтобы спросить мнения коллег, если сам в чем-то сомневаешься. Я не раз просил о таком, особенно на заре карьеры, когда мне недоставало опыта.

Мирз неловко переминался с ноги на ногу. Подумав, он чуть поправил на столе положение фаланги пальца.


— Э… ну это не… То есть я не…

Он немного отодвинул плавающее ребро, без чего вполне можно было обойтись. Потом принялся делать то же самое с противоположным ребром. Я положил руку ему на плечо, останавливая:

— Почему вы не покажете мне, в чем проблема?

Мирз кивнул, продолжая краснеть.

— Да. Да, ладно.

Следом за ним я вышел в коридор, на ходу стянув и бросив в контейнер использованные перчатки. Миновав несколько дверей, он отворил очередную — одной из смотровых побольше.

Свет там не горел. Мирз щелкнул выключателем, и под потолком зажужжали люминесцентные трубки. От яркого света я зажмурился, а потом увидел, в чем дело. Я словно попал в мясницкую лавку. В помещении стояли три смотровых стола из нержавеющей стали. Тело второй жертвы лежало на дальнем от входа. Бо́льшую часть мягких тканей с него срезали и даже начали расчленять кости. Левую ступню отделили у лодыжки, а нижнюю часть ноги аккуратно отрезали в коленном суставе. Результаты и впрямь напоминали действия мясника, но на деле по-другому и нельзя. Вполне качественно выполненная работа.

Однако, хотя надрезы виднелись и на других суставах вплоть до тазобедренного, аккуратностью они уступали первым двум. Тело заметно превосходило размерами первую жертву, и расчленение основных суставов требовало гораздо больших усилий. Белый шар бедренной кости и соответствующее ему гнездо были обнажены, однако все еще соединены друг с другом, причем соединительные хрящи кто-то вытянул и перекрутил жгутом, словно дергал в припадке бешенства. Рядом на столе лежали скальпель и несколько больших ножей, не вымытые после использования.

Я увидел, что другие суставы тоже пробовали расчленить, но бросили, не завершив работы.

Я застыл на месте, потрясенный увиденным. Теперь мне стало ясно, зачем меня звал Мирз. Ему полагалось давно покончить бы с этим этапом. Я-то считал, что и этот скелет уже почти собран… ну в худшем случае — что его кости уже вывариваются. В полном замешательстве я оглянулся на Мирза.

— Я… э… Похоже, немного отстаю от графика.

Это было явным преуменьшением. Но удивило меня не столько то, как много времени у него это заняло, сколько почему. Он, можно сказать, безукоризненно очистил и собрал скелет женщины, и я не видел причины, по которой с мужскими останками все пошло по-другому. Больший размер жертвы мог требовать больших физических усилий, но это не объясняло того положения, в какое загнал себя Мирз.

— Что случилось? — спросил я.

— Ничего. Просто… ну… просто это заняло больше времени, чем я ожидал.

— Тогда почему вы не позвали на помощь ассистента?

Вид у Мирза, пока он силился найти ответ, стал несчастным.

— Думал, справлюсь сам.

Только тут я начал понимать, что же произошло на самом деле. Я вспомнил женский скелет, выложенный в идеальном порядке в другой смотровой.

В слишком идеальном порядке.

— Сколько времени у вас ушло на останки женщины?

Мирз будто сдулся, как воздушный шарик. Правда, при этом старался выглядеть так, словно ничего не произошло.

— Не знаю. Ну вы же понимаете, что с этим спешить нельзя.

Спешить действительно нельзя. Но одно дело — потратить чуть больше времени на то, чтобы выполнить что-то без ошибок, и совсем другое — тратить его впустую. Парек заметила, что Мирз весьма методичен, и сборка женского скелета продемонстрировала, что он настоящий перфекционист.

Перфекционизм — это хорошо, но не всегда. Мирз позволил себе с головой погрузиться в сборку первого скелета, сосредотачиваясь на несущественных деталях в ущерб целому. А потом, опаздывая, запаниковал и начал все портить.

— Уорд знает об этом? — спросил я, хотя заранее знал ответ.

— Нет! — испуганно выпалил он. — Нет, я не хотел беспокоить ее по пустякам.

Еще бы он хотел! И работодателям своим не спешил сообщать. Мирз боялся признаться в проблеме даже себе самому. И все глубже проваливался в яму, которую сам же и вырыл, — до тех пор, пока не отчаялся настолько, что позвонил мне.

Меня удивляло, что Мирз вообще совершил столь примитивную ошибку. Такого можно ожидать от новичка, но не от опытного…

И тут я сообразил.

Мирз смотрел на меня, раскрасневшийся, жалкий.

— Вы впервые заняты на расследовании убийства? — спросил я.

— Что? Нет, конечно же нет! — Он избегал встречаться со мной взглядом.

— На скольких вы работали?

— Достаточно. — Мирз пожал плечами. — На трех.

— Самостоятельно?

— Какая разница?

Разница была, причем большая. Расследование убийства — это ответственность, а значит, и психологическое давление. Не каждый способен выдержать такое. Одно дело — ассистировать кому-то, и совсем другое — работать в сложном процессе самостоятельно. Я до сих пор помню, как это было со мной в первый раз, когда я боялся до холодного пота. Никакое обучение не готовит тебя к подобному.