Заражение

Уазик, то и дело пробуксовывая, пробирался сквозь метель и снежные заносы. Встречные машины практически не попадались. Все, кто успел до бури — сидели по домам. Знаки, висевшие над дорогой, болтались с металлическим лязгом, фонари склонили седые головы над дорогой, словно смертельно уставшие слуги. Редкие следы прохожих исчезали в чреве подворотен. Город опустел. И не только мерзкая погода была тому виной. Незримая магнетическая аура «Поля чудес» притягивала жителей Огненска в такой близкий и такой далекий мир богатства, длинноногих красоток и невероятной славы.

— Интересно, дороги сегодня будут убирать? — вполголоса спросил водитель.

— С утра вообще снега не обещали, — сказал Гаврилюк. — Так бы мы покрепче, что ли, оделись. Хорошо, что смена закончилось…

— Ну… — покосился лейтенант Жирнов, — оформите задержанного и, считайте, что закончилось. Вы же не думаете, что я его буду оформлять?

Гаврилюк покосился на Марцелова. В его взгляде читалось — а я тебе говорил!

Но тот вида не подал. Глянув в окошко на задержанного, он кивнул.

— Да без проблем, я его оформлю. Куда мне спешить. Э-э… Можно еще глоток?

Жирнов протянул ему флягу.

— Ох ты ж, зараза! — прохрипел Марцелов, отхлебнув из горла. — Будешь? — спросил он Гаврилюка.

— Не… мне еще домой дорулить нужно. А после этого я не то что за руль, я вообще за себя не ручаюсь.

— Ну и правильно, — сказал Гаврилюк, отдавая фляжку Жирнову.

— И нафига вы его вообще потянули, — Жирнов покачал головой. — Хотя… если в сумке реально наркота, получим премии, как пить дать.

— Конечно наркота. Или ты думаешь, что это витаминки? — без тени сомнения ответил Марцелов. — Я таких странных товарищей давно не видел. Он еще вроде бы… болеет.

— Сейчас полгорода болеет, — сказал Жирнов, поднимая флягу. Уазик свернул на Пролетарскую — в самом ее конце едва виднелось здание полиции.

— А может выкинем его на хрен? — неожиданно предложил Гаврилюк. Даже водитель обернулся на его слова. — Мараться еще… он и вправду какой-то стремный… может спидозный. Оно нам надо?

— Поздно, — сказал Жирнов. — Уже приехали. — На самом деле, будь этот действительно странный мужик в шляпе без сумки, Жирнов сам бы его выбросил под первым же кустом. Но при нем сумка, забитая склянками. И даже если вдруг обнаружится, что в сумке банальные капли в нос, мужику не позавидуешь. Тем более, самому делать ничего не нужно. Все сделает Марцелов.

Уазик остановился перед зданием городского полицейского участка. Свет в большей части окон трехэтажного здания уже не горел, лишь пару окон на первом, и большая дежурная часть были освещены. Ступеньки замело приличным слоем снега.

— Вынимай его, — обернулся Жирнов к Марцелову. — В клетку, оформишь, и свободен. А ты — он посмотрел на Гаврилюка — отметься и давай, пока еще проехать можно.

Тот кивнул.

Они вышли из Уазика. Водитель открыл заднюю дверь, отошел на шаг.

— Вылазь, — скомандовал Марцелов человеку в шляпе. Тот неспеша повиновался. Лица его Марцелов не видел, но ощущал на себе тяжелый взгляд. По правде говоря, Марцелову не хотелось на него смотреть — больно уж отвратительной была рожа задержанного.

Мужик, кряхтя, вылез из тесного воронка. Несмотря на тонкий осенний плащ, кажется, ему совсем не было холодно. Марцелов поежился в теплой зимней куртке, пожалев, что маловато глотнул самогона.

— Давай, иди, прямо, в ту дверь, — он ткнул палкой тонкий плащ.

Рядом шел Марцелов, он нес спортивную сумку задержанного, позади всех — Жирнов. У лейтенанта было хорошее настроение. Несмотря на свист ветра и пургу, он напевал «Владимирский централ». Ботинки скользили по мокрому рыхлому снегу, увязая по щиколотку.

— Осторожно, — предупредил Жирнов. — На ступеньках скользко. — И вовремя. Задержанный неловко взмахнул руками, одна нога его пошла вверх, и он бы, наверняка сломал себе шею, не поймай его за рукав Марцелов. Мужик поправил шляпу и как ни в чем ни бывало зашагал к двери участка.

Редко, кто сам с такой охотой идет к нам, — подумал вдруг Гаврилюк. И этот парень не похож на тех, кому негде переночевать — с виду обеспеченный. Это бомжи, бывает напрашиваются переночевать, когда совсем холодно. Но он явно не из тех.

Они вошли внутрь. Хлопнула дверь, пахнуло теплом и канцелярщиной. Из-за белой пластиковой перегородки высунулась голова лейтенанта Гдляна, дежурившего в ночь. Любопытные глазки мгновенно обыскали вошедших.

— Уфф, — вздохнул Марцелов. — Как хорошо-то у нас. Так… — резиновой дубинкой он направил задержанного вправо. — Шагай туда.

В конце коридора, в отдельном помещении располагался изолятор временного содержания, — пять клеток размером два на два метра с бетонной скамьей в каждой. Однако туда они не дошли. Марцелов нажал ручку ближайшего кабинета — пропустил вперед задержанного и вошел сам. Следом Гаврилюк внес сумку. Он неприязненно посмотрел на мужика, который и не думал снимать свою шляпу. С широких полей стекала талая вода и капала на пол.

— Я пойду. Сейчас Жир придет.

Марцелов кивнул.

— Хорошо, я разберусь с ним.

Гаврилюк поставил сумку возле стола и вышел, оставил дверь открытой. В дежурке шипела рация, Гдлян отвечал по телефону на очередной вызов. Его монотонный голос разносился по пустым коридорам отдела.

— Что значит орет? Гражданка, мы не можем выезжать на каждый писк вашего мужа, дайте ему, что он хочет и пусть успокоится… Откуда я знаю?.. Вот когда убьет, тогда и звоните, что вы мне голову морочите…

Через мгновение:

— Странный? Лежит и не дышит? Умер? Не умер? Да что вы, не можете определить мертвяка? Пульс пощупайте. Боитесь? Трупы не кусаются. Слушайте, вызывайте скорую, чего сюда звоните? Что значит не едет? Да задолбали вы своим трупом, — Гдлян срывался редко, но в последнее время это случалось все чаще. Потом его голос стих. Видно он бросил трубку и ушел курить. — Телефон разрывался, но никто не отвечал на звонки.

Марцелов посмотрел на задержанного.


— Присаживайтесь.

Возле стола стоял стул, на него после секундного раздумья и сел мужчина.

— И снимите свою… шляпу. Вас не учили, что в помещении нужно снимать головной убор? — Марцелов поймал себя на странной мысли, что слишком по-доброму разговаривает с задержанным. Правой рукой он нащупал дубинку. Ладонь нестерпимо зудела и жар этот, заставляя гореть кожу, поднимался все выше.

— Сними свою шляпу, мудила! — рявкнул Марцелов, когда увидел, что задержанный не торопится исполнять его просьбу.

В кабинет вошел Жирнов.

— Что такое? — спросил он, скривившись: — Ну и вонь, твою ж ты дивизию!

Жирнов посмотрел на задержанного, когда тот поднял руку, взял шляпу за тулью и опустил ее на колени.

Кожа на его макушке была белых струпьях, седые волосы клочьями торчали из головы, точно приклеенные, кожа бугрилась и местами под ней виднелись темные вздувшиеся пятна, похожие на гематомы. Из ушей, носа и глаз сочились зеленоватые выделения. К тому же он сильно потел. Кажется, из каждой поры его кожи выделялась какая-то белесая субстанция. В кабинете стояла удушливая сладковатая вонь, выворачивающая наизнанку.

— Фу ты черт, — вырвалось у Жирнова. — Что это за…

Марцелов покачал головой.

— Понятия не имею, говорю же, он больной.

— Может скорую вызвать? — неуверенно сказал Жирнов. — Эй, гражданин, — обратился он к сидящему. — Как вы себя чувствуете?

Он конечно, не ожидал, но секунду спустя тот ответил хриплым, простуженным голосом:

— Нормально.

Они переглянулись.

— Раз нормально, тогда и начнем, — сказал Марцелов. — Фамилия, имя, отчество, дата и место рождения.

— Морозов Антон Вячеславович, восьмого октября тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, город Москва.

— Место работы.

— Рок-группа «Симулякр».

Жирнов скривился.

— Это… те патлатые, что поют «Я сгораю в бреду, наш город в аду, меня ты не жди, я твой новый вуу-дуу! Вуу-дууу, вуу-дууу, он идет, а я жду» — это вы поете?

— Да.

Марцелов взглянул на сослуживца и присвистнул.

— Ты его фанат?

— Дочь. Круглосуточно крутит долбанную дрянь. Эй, раз уж ты тут, скажи, в какой отмороженной башке такое может поместиться? А? — Жирнов упер руки в бока. Его лицо пылало ненавистью.

Марцелов кивнул.

— С какой целью находился возле бара «Свобода»?

Задержанный откашлялся и капельки из его рта попали на руку и лицо Марцелова, которого вмиг перекосило. Не обращая внимания на реакцию полицейского, парень, а это был именно парень, лет двадцати трех, как смог убедиться Марцелов, оглядел кабинет — отрешенно, безо всякого испуга, как обычно вели себя задержанные, скорее даже с вызовом, отчего у Жирнова пробежал холодок по пояснице. Нужно было послушаться Гаврилюка, выкинуть его на полдороге.

— Вы когда-нибудь совершали необдуманные поступки, о которых потом жалели всю оставшуюся жизнь? — спросил вдруг задержанный, обращаясь, по-видимому к Марцелову — по крайней мере, в тот момент он на него смотрел. Однако Жирнов почувствовал, что вопрос относится и к нему тоже. И даже к Гаврилюку, который сейчас спешил на всех парах домой, к жене под крылышко.

Марцелов, склонившийся над протоколом, замер. Шариковая ручка застыла над недописанным словом «бара Свобо…» Редко, очень редко кто так ведет себя в полицейском участке. Грубит голодным, уставшим полицейским и все такое. Потому что каждый знает, сержанта полиции лучше лишний раз не злить — нетрудно угадать, чем это может обернуться.

Но парень был спокоен, если можно так назвать его состояние — два холодных безжизненных глаза смотрели на Марцелова в упор. Он уже раньше встречал похожий взгляд. Так смотрят упоротые наркоманы после дозы — но у тех взгляд потухший, бессильный, едва тлеющий — хотя и живой. Сейчас же на него смотрели глаза абсолютно мертвого человека. Лишь единожды Марцелов видел такое — на похоронах Вити Левинсона. Кто-то забыл опустить покойнику веки и Марцелов содрогнулся, когда он поймал на себе остекленевший взгляд. Ему в голову пришла мысль, может быть, Левинсон не до конца убился, когда шмякнулся с пятого этажа об асфальт, а прибывшая скорая не стала разбираться и доставила тело в морг.

Он едва сдержал себя, чтобы не вскочить из-за стола и не броситься наутек — вслед за Гаврилюком. Если лейтенант так сильно хочет медаль, пусть берет и оформляет. Нужно было послушаться напарника. Нужно…

Марцелов сжал дубинку, глянул на Жирнова. Тот стоял бледный, прислонившись к косяку двери.

— Послушай меня, вонючий урод. Если кто-то и пожалеет о необдуманных поступках, то этим животным будешь ты. Понятно? И поверь… ты будешь жалеть об этом до конца своей жизни. Я это мигом устрою. Разумеешь, дятел?

Губы парня скривились в подобии улыбки. Кожа побелела, натянулась и Марцелов был готов поклясться, что услышал тонкий треск, будто его лицо вот-вот могло разорваться и из этих трещин хлынет кровь или зеленая гадость, которую придется оттирать со стола и пола. Сопли. Зеленые жирные сопли.

Марцелов почувствовал, как гнев — крохотный зверек, сидящий где-то в глубине подсознания тихо пискнул, а потом начал разрастаться, раздуваться — быстрее и быстрее, затмевая разум и все вокруг. Сейчас он почти умолял, чтобы Жирнов побыстрее скрылся с глаз долой. Потому что дальше… Он не ручался за то, что будет происходить. По крайней мере, кто-то должен отключить камеру в кабинете для допросов. Так для всех будет лучше. От греха подальше.

Его руки тряслись от гнева. Он держал правую ладонь на твердой ребристой поверхности дубинки и безуспешно пытался унять нарастающую волну гнева. Не получалось. Такое случалось и раньше, но теперь… когда он смотрел на этого выродка, истекающего соплями патлатого урода с жуткой шляпой на коленях, уделавшего своей мерзкой блевотиной весь кабинет, злоба перелилась через край. Сорвала страховочные болты на крышке реактора.

Почти с мольбой Марцелов посмотрел на лейтенанта. Тот понял все без слов.