Жаркий август

– Видимо, хвалят их за то, что умерли.

– Шутите, комиссар?

– Вовсе нет. Когда люди хлопают в ладоши? Когда им что-то нравится. Если так рассудить, то аплодисменты означают: как же я рад, что наконец ты от меня отвязался. Кто был из родни?

– Отец. Его под руки вели мужчина и женщина – судя по всему, родственники. Синьорины Адрианы не было: наверное, осталась дома с матерью.

– Сейчас я скажу одну вещь, которая тебе не понравится. – И рассказал про встречу с Лоцупоне.

Конец рассказа, похоже, ни капельки Фацио не удивил.

– Молчишь?

– А что тут скажешь, комиссар? Чего-то такого я и ждал. Не мытьем, так катаньем Спиталери будет успешно выкручиваться ныне и присно и во веки веков.

– Аминь. Кстати, о Спиталери: будь другом, позвони ему, а то никакого желания нет с ним разговаривать.

– Что у него спросить?

– В тот раз, когда он улетел в Бангкок двенадцатого октября, не помнит ли, в какой день он вернулся.

– Пойду позвоню.

Фацио вернулся минут через десять.

– Я звонил ему на мобильный, но он выключен. Позвонил в офис, но его там не было. Зато секретарша посмотрела в старом ежедневнике и сказала, что Спиталери совершенно точно вернулся двадцать шестого после обеда. Говорит, она этот день отлично запомнила.

– Сказала почему?

– Дорогой мой комиссар, эта балаболка как заведется, так и будет трещать весь день напролет, если ее не заткнуть. Сказала, что двадцать шестого у нее день рождения, и она думала, что Спиталери забыл, а он, наоборот, привез ей не только орхидею, которые «Тайские авиалинии» дарят всем пассажирам, но еще и коробку конфет. Вот и все. А почему вы спросили?

– Да вот съездил я нынче в Пиццо окунуться. И когда уже выходил из дома… – И рассказал ему все от начала до конца.

– Получается, – подвел он итог, – что буквально на следующий день – узнав, видимо, что Спечале возвращается в Германию, – он составил это частное соглашение.

– Не вижу тут ничего странного, – пожал плечами Фацио. – Совершенно очевидно, что инициатором соглашения выступил Спечале, как и сказал Каллара. Все-таки Спиталери внушал ему доверие.

Но Монтальбано этот довод не убедил.

– Все равно что-то здесь не сходится.

Зазвонил телефон. Это был перепуганный Катарелла:

– Матерь Божья, Матерь Божья!

– Что случилось, Катаре?

– Ох, Матерь Божья! Там синьор начальник на проводе!

– Ну и что?

– Он как есть рехнулся, синьор комиссар! Со всем уважением, как есть бешеная собака!

– Соедини и пойди хлебни коньячку, чтоб отпустило.

Включил громкую связь и махнул Фацио – пусть тоже послушает.

– Добрый день, синьор начальник управления!

– Ни хрена не добрый!

На памяти Монтальбано Бонетти-Альдериги еще ни разу не позволял себе выражаться. Видать, дело и впрямь серьезное.

– Синьор начальник, не понимаю, почему…

– Опросный лист!

У Монтальбано отлегло от сердца. И это все? Он слегка усмехнулся:

– Но, синьор начальник, вопрос с запрошенным вами опросным листом – уже не вопрос.

Как же здорово порой следовать урокам великого маэстро Катареллы!

– Что вы говорите?


– Я уже распорядился, чтобы вам его переслали.

– Конечно распорядились! Еще как распорядились!

Какого ж он тогда компостирует ему мозги? Чего кишки мотает? Вслух он сформулировал эти вопросы так:

– А в чем тогда проблема?

– Монтальбано, вы что, белены объелись? Вы мне нарочно на нервы действуете?

Вот это слово «объелись» комиссара внезапно рассердило, так что от поддакивания он перешел к контратаке:

– Да что вы несете? Не заговаривайтесь!

Недюжинным усилием начальник управления попытался взять себя в руки:

– Послушайте, Монтальбано. Я с вами по-хорошему, но если вы вздумали надо мной изгаляться, так учтите…

Еще и «по-хорошему»! Хочет, чтобы у Монтальбано глаза на лоб повылазили?

– Хватит грозиться, лучше скажите, что я такого сделал.

– Что сделали? Вы мне прислали опросный лист за прошлый год, вот что! Вы поняли? За прошлый год!

– Ну ты смотри, как время-то летит!

Начальник тем временем так разошелся, что даже его не услышал.

– Даю вам два часа, Монтальбано. Найдете новый опросный лист, ответите на все вопросы и вышлете его факсом не позднее чем через два часа. Два часа! Вы поняли? – И бросил трубку.

Монтальбано с безнадежностью оглядел море бумаг, которое опять предстояло ворошить.

– Фацио, будь другом.

– Слушаю, комиссар.

– Пристрели меня.



На все про все ушло три часа: два на то, чтобы найти опросный лист, и еще час на заполнение. В какой-то момент они обратили внимание, что документ в точности повторяет прошлогодний – те же вопросы в том же самом порядке, только дата на бланке другая. Оба промолчали: сил уже не было, чтобы высказать, что они думают о бюрократии.

– Катарелла!

– Тут я!

– Немедленно отправь этот факс и скажи «синьору начальнику», пускай засунет его сам знает куда.

Катарелла сбледнул с лица.

– Синьор комиссар, я не осмелюсь.

– Это приказ, Катаре!

– Ну хорошо, синьор комиссар, раз вы говорите, что это приказ…

Он безропотно развернулся и двинулся прочь. А ведь с него станется!

– Нет, просто отправь факс и ничего не говори!



Да сколько же тонн пыли в этих офисных бумажках! В Маринелле комиссар полчаса откисал под душем, провонявшая по́том одежда отправилась в стирку.

В одних трусах он направился к холодильнику, чтобы выяснить, что приготовила Аделина, и тут зазвонил телефон.

Это была Адриана. Ни «здрасте», ни «как дела» – сразу с места в карьер.

– Я не смогу к тебе сегодня приехать. У подруги-медсестры не получилось освободиться. Она только завтра утром приедет. Но ты ведь утром работаешь, так?

– Да.

– Хочу с тобой увидеться.