Жажда

Подумав об этом, я поднимаю руки и нажимаю на его плечи, пытаясь заставить парня немного отодвинуться назад, чтобы дать мне больше места. Но это все равно что толкать гранитную стену. Он не сдвигается с места.

Во всяком случае, до тех пор, пока я не шепчу:

– Пожалуйста.

Он ждет еще секунду, две, три, пока у меня вконец не туманятся мысли, а руки не начинают трястись, потом наконец отпускает мою кудряшку и делает шаг назад.

После чего запускает руку в свои черные волосы. Его длинная челка расходится в стороны, и становится виден извилистый шрам, тянущийся от середины его левой брови до левого уголка губ. Эта отметина белая и тонкая, едва различимая на его бледной коже, но ее все-таки можно заметить, особенно если смотреть на жутковатый белесый клинышек возле конца его черной брови.

По идее, это должно было бы сделать его менее привлекательным, должно было бы свести на нет тот разительный эффект, который производит его обличье, но вместо этого шрам всего лишь придает ему еще более грозный и опасный вид, превращая из просто очередного красавчика с ангельским лицом в намного, намного более неотразимого падшего ангела, этакого плохого парня с мощной энергетикой… силу которой могли бы подтвердить тысячи историй.

В сочетании с душевной мукой, которую я только что разглядела в его глазах, этот шрам делает его… более человечным, что ли. Более располагающим и еще более ошеломительным, несмотря на исходящую от него тьму. Подобный шрам – это наверняка след, оставшийся от ужасающей, невообразимой раны. Сотни и сотни швов, множество операций, восстановление, занявшее не один месяц, а может быть, и не один год. Мне невыносимо думать, что он так страдал, такого я не пожелала бы никому, тем более этому парню, который выводит меня из равновесия, пугает и волнует, причем одновременно.

Он понимает, что я заметила его шрам, – я вижу это по его сощуренным глазам. По тому, как напряглись его плечи, а руки сжались в кулаки. И по тому, как он опускает голову, чтобы волосы опять упали ему на щеку.

Мне не нравится, что он, похоже, считает нужным скрывать то, что должен бы почитать знаком доблести. Ведь требуется огромная душевная сила, чтобы выдержать такое, перенести и не сломаться, и ему следовало бы гордиться этой силой. А не стыдиться отметины, которую она оставила на его лице.

Я безотчетным жестом поднимаю руку и накрываю ладонью его прочерченную шрамом щеку.

Его темные глаза вспыхивают, и на миг мне кажется, что сейчас он оттолкнет меня прочь. Но в конце концов он, похоже, решает этого не делать. Он просто стоит и не мешает мне гладить большим пальцем его щеку – его шрам – несколько долгих мгновений.

– Мне так жаль, – шепчу я, когда мне наконец удается проглотить застрявший в горле ком. – Должно быть, это было ужасно больно.

Он не отвечает, а просто закрывает глаза и прижимается щекой к моей руке.

Затем отстраняется, отходит, впервые по-настоящему отодвинувшись от меня после того, как подкрался ко мне сзади, – теперь возникает такое чувство, будто с тех пор прошла целая жизнь.

– Я совсем тебя не понимаю, – говорит он мне вдруг, и его голос, от которого веет черной магией, звучит так тихо, что мне приходится напрячь слух, чтобы расслышать эти слова.

– Есть тьма чудес на небе и в аду, Гораций, не снившихся философам твоим, – отвечаю я, нарочно переиначив цитату так, как в начале нашего разговора это сделал он.

Он мотает головой, словно пытаясь вытряхнуть из нее туман. Делает глубокий вдох, затем медленно выдыхает.

– Если ты не уедешь отсюда…

– Я не могу уехать, – перебиваю его я. – Мне просто некуда ехать. Мои родители…

– Погибли. Я знаю. – Он улыбается мрачной улыбкой. – Что ж, ладно. Если ты не намерена уезжать, то тебе надо будет выслушать меня очень-очень внимательно.

– Что ты имеешь в ви…

– Не поднимай головы. Не смотри слишком уж пристально ни на кого и ни на что. – Он подается вперед и, понизив голос до чего-то, похожего на тихий рокот, заключает: – И всегда, всегда будь предельно осторожной.





Глава 4

Рыцарь на белом коне – это так старомодно




– Грейс! – разносится по коридору голос моего дяди Финна, и я инстинктивно поворачиваюсь к нему. Я улыбаюсь, машу ему рукой, хотя у меня сейчас такое чувство, словно я не смогу сдвинуться с места ни на дюйм, ведь я как-никак только что выслушала то, что до жути походит на предостережение.

Я поворачиваюсь обратно, чтобы снова оказаться лицом к лицу с Высоким Темноволосым И Мрачным Незнакомцем и попытаться выяснить, чего именно мне, по его мнению, следует так уж опасаться, но его здесь уже нет.

Я оглядываюсь по сторонам, желая во что бы то ни стало дознаться, куда он подевался, но прежде, чем мне удается отыскать его глазами, дядя Финн заключает меня в свои медвежьи объятия и поднимает, так что мои ноги отрываются от пола. Вися в воздухе, я чувствую, как меня окутывает исходящий от него умиротворяющий запах леса – точно так же пахло и от моего отца.

– Прости, что я не смог встретить тебя в аэропорту. Пара подростков поранилась, и мне пришлось остаться тут, чтобы уладить проблему.

– Не бери в голову. С ними все в порядке?

– Да. – Он качает головой: – Просто парочка идиотов. Ну, ты сама знаешь, какими бывают мальчишки.

Я хочу сказать ему, что понятия не имею, какими бывают мальчишки, – доказательством тому может служить мое последнее знакомство, – но некий странный инстинкт, сути которого я не понимаю, предостерегает меня, шепча, что мне не следует упоминать о парне, с которым я только недавно говорила. И я не упоминаю. А просто смеюсь и поддакиваю.

– Хватит с нас рассуждений об обязанностях директора школы, – резюмирует он, еще раз обнимает меня, на сей раз более коротко, после чего отстраняется, чтобы посмотреть на мое лицо. – Как ты долетела? И, что куда важнее, как ты сама?

– Путь был долгим, – отвечаю я. – Но все прошло нормально. И со мной все хорошо. – Дежурный ответ.

– Уверен, что «хорошо» – это громко сказано. – Он вздыхает. – Могу себе представить, как тяжело дались тебе последние недели. Жаль, что я не смог побыть с тобой дольше после похорон.


– Не беда. Риэлторское агентство, в которое ты позвонил, позаботилось почти обо всем. А остальное взяли на себя Хезер и ее мать. Честное слово.

Видно, что ему хочется сказать куда больше, но также очевидно, что он не желает ни во что углубляться, пока мы находимся в коридоре. А потому в конце концов просто кивает и говорит:

– Ну, хорошо. Сейчас я тебя оставлю, устраивайся на новом месте по соседству с Мэйси, но завтра утром загляни ко мне, и мы поговорим о расписании твоих занятий. А еще я познакомлю тебя с нашим психологом-консультантом, доктором Уэйнрайт. Думаю, она тебе понравится.

Ну, конечно. Доктор Уэйнрайт. Школьный психолог-консультант, а также психотерапевт – так мне сказала мать Хезер. И не просто психотерапевт, а психотерапевт, который будет заниматься именно мной, так как и она, и мой дядя считают, что я нуждаюсь в психотерапии. Я бы могла поспорить, но раз уж весь последний месяц я каждое утро плачу, принимая душ, наверное, в этом все-таки есть смысл.

– Да, конечно.

– Хочешь поесть? Я велю принести ужин в вашу комнату, раз уж ты его пропустила. И есть еще кое-что, о чем нам точно необходимо поговорить. Хотя… как ты переносишь здешнюю высоту?

– Нормально. Не супер, но в целом нормально.

– Ага. – Он окидывает меня взглядом, затем сочувственно хмыкает и поворачивается к Мэйси: – Когда вы подниметесь к себе в комнату, дай ей две таблетки эдвила. И убедись, что она выпила много воды. Я пришлю ей суп и имбирное пиво. Сегодня вечером тебе, Грейс, лучше ограничиться чем-то легким, а утром посмотрим, как у тебя пойдут дела.

«Что-то легкое» – это как раз то, что нужно, думаю я, поскольку меня тошнит при одной мысли о еде.

– Да, конечно.

– Я рад, что ты здесь, Грейс. И обещаю, что у нас тебе станет легче.

Я киваю, ведь больше мне ничего не остается. Сама я отнюдь не рада, что я здесь, – сейчас Аляска кажется мне чем-то вроде луны, – но, если речь идет о том, чтобы мне стало легче, я обеими руками за. Мне ужасно хочется прожить хотя бы один день, не чувствуя себя так хреново, как все последние недели.

Я надеялась, что такой день наступит уже завтра, но сейчас, после моей встречи с Высоким Темноволосым И Мрачным Незнакомцем, я могу думать только об одном – о том, как он выглядел, когда предложил мне отсюда уехать и оставить Кэтмир. И о том, как сердито он смотрел на меня, когда я отказалась уезжать. Так что… скорее всего, это случится не завтра.

Решив, что моя беседа с дядей окончена, я тянусь к ручке одного из моих чемоданов, но тут дядя Финн говорит:

– Не беспокойся о своих чемоданах. Я попрошу одного из парней… – Он обрывает фразу и кричит, глядя в конец коридора: – Эй, Флинт! Иди сюда и помоги мне, лады?

Мэйси издает звук, похожий на нечто среднее между стоном и предсмертным хрипом, пока ее отец спешит в другой конец коридора, видимо, пытаясь догнать этого самого Флинта.

– Идем, давай уберемся отсюда, пока папа его не догнал. – Она хватает два чемодана и почти что бежит к лестнице.

– А что не так с этим Флинтом? – спрашиваю я, взяв оставшийся чемодан и пытаясь не отстать от нее.

– Ничего. Он классный. Потрясный. И суперсексуальный. Просто ему ни к чему видеть нас в таком виде.

Я вполне понимаю, почему она не хочет, чтобы он видел меня такой. Сейчас я наверняка выгляжу так, что краше в гроб кладут. Но ведь о ней такого не скажешь.

– Ты смотришься так, что прямо отпад.

– Э-э, нет. Не отпад. Идем, идем. Надо убраться отсюда до того…

– Привет, Мэйс. Не беспокойся насчет этих чемоданов. Я их отнесу. – Мы слышим доносящийся снизу низкий раскатистый голос, я оборачиваюсь и вижу парня в рваных джинсах и белой футболке, спешащего к нам. Он высок – почти так же высок, как Высокий Темноволосый И Мрачный Незнакомец, – и так же мускулист. Но на этом их сходство заканчивается, потому что если тот первый парень олицетворял собой тьму и холод, то этот соткан из света и огня.

Ярко-янтарные глаза, словно горящие изнутри.

Кожа теплого коричневого оттенка.

Прическа афро, которая очень ему идет.

И, наверное, самое примечательное – в его глазах видна приветливая улыбка, так же отличающаяся от холодности в глазах того, другого парня, как яркие звезды за окнами отличаются от бесконечной полночной синевы окружающих их небес.

– Ничего, мы отнесем их сами, – говорит Мэйси, но он пропускает ее слова мимо ушей и, перескакивая через ступеньки, несется к нам.

Остановившись рядом со мной, он осторожно вынимает ручку чемодана из моей судорожно стиснутой руки.

– Привет, Новенькая. Как ты?

– Все нормально, только…

– Ей очень худо, Флинт, – кричит снизу дядя Финн. – На нее действует здешняя высота.

– А, ну да. – В его глазах отражается сочувствие. – Это жесть.

– Есть немного.

– Ну, тогда давай, Новенькая, залезай мне на спину. Я донесу тебя до верха.

От мысли о том, чтобы взгромоздиться на него, меня начинает мутить еще больше.

– Э-э… что? Н-нет, не надо. – Я отступаю в сторону. – Я могу идти…

– Да ладно тебе. – Он сгибает колени, чтобы мне было легче ухватиться за его широченные плечи. – До верха еще шесть длиннющих лестничных пролетов.