Железный лес

– Беретесь?

– Конечно… Это большая удача для меня… – Александра с трудом подбирала слова. – Вы оказываете мне такое доверие…

– Доверие здесь ни при чем, я вас не знаю и доверять не могу! – отмахнулся Маневич. – Но я знаю Марину, она зря никого хвалить не будет. А вас рекомендовала, и рекомендовала горячо. Даже озадачила меня немного. Никогда от нее ни в чей адрес таких лестных слов не слышал.

– Иван Алексеевич, я постараюсь оправдать эту рекомендацию… – Александра слегка задохнулась, не находя слов.

Коллекционер не ответил. Внезапно он склонил голову набок и повернулся в сторону входной двери.

– На лестнице шаги, – шепотом произнес он. – Вы ждете кого-то?

– Нет, – Александра тоже машинально перешла на шепот.

– Не открывайте.

Она не успела ничего сказать. Шаги, которые теперь различала за массивной дубовой дверью и она сама, замерли. Кто-то остановился на лестничной клетке. Затем в дверь громко постучали. Александра перевела взгляд с двери на Маневича и содрогнулась. На коллекционере лица не было. Его черные глаза расширились, нос заострился, губы сжались в нитку. На лбу и висках блестела испарина.

Стук повторился. Маневич тяжело, размеренно дышал, его тонкие ноздри раздувались и опадали. Александра неслышно поднялась со стула, коллекционер остановил ее резким жестом, подняв руку. За дверью послышалось глухое бормотание. Кто-то топтался на площадке, не собираясь, по всей видимости, уходить. «Со двора видно, что в кухне горит свет, – лихорадочно соображала Александра. – Ну и что, может, забыли выключить лампу». Ее взгляд упал на замочную скважину, старую, сквозную, через которую можно было бы отлично подглядывать за тем, что происходит на кухне… Если бы Александра не оставляла ключ в замке, запирая дверь изнутри.

«Ключ! В замке изнутри торчит ключ, это же видно, значит, я дома!» Она проследила за направлением взгляда Маневича. Он тоже смотрел на ключ в замке, и Александра могла поручиться – его терзала та же мысль, что ее.

Но нежданный гость, кем бы он ни был, оказался не очень назойлив. Он откашлялся, неразборчиво что-то произнес, чем-то пошуршал, словно потерся плечом о дверь. Затем послышались удаляющиеся шаги. Александра перевела дух. Сама она совершенно не боялась ничьих случайных визитов, ее закалило многолетнее существование в мансарде полузаброшенного особняка. А уж здесь, в обитаемом ухоженном доме, с квартирной хозяйкой за стеной, с офисами на первом этаже, где были установлены охранные системы, она и вовсе не опасалась ничего. Она испугалась, потому что испугался Маневич. На лице коллекционера застыла маска ужаса.

– Ушел, – зачем-то сказала Александра, и собственное замечание тотчас показалось ей глупым, а страх – бессмысленным.

– Извините, – Маневич провел ладонью по лицу. Когда он убрал руку, в ярком свете лампочки четко обозначились темные круги под глазами. – В последнее время нервы шалят. Надо больше спать и спортом заниматься, но все дела. Так вот. Я хотел бы сейчас же с вами договориться. Какой вы берете процент?

– Смотря по вещи, – осторожно ответила Александра. – Чем дороже вещь, тем меньше процент… Вы обозначили такой высокий уровень, что…

– Хотелось бы больше конкретики! – в голосе коллекционера зазвучали прежние, раздражительно властные ноты. – Два? Пять? Десять?

– От двух до десяти, – выдохнула Александра. – Глядя по вещи. Плюс накладные расходы, если придется ехать куда-то на показ. Билеты, отель плюс страхование вещи – это в мой гонорар не входит.

Маневич смотрел на нее в упор пристальным неприятным взглядом. Она уже сожалела о своих словах. «Сейчас он откажется, и я опять останусь с натюрмортами, – с дрожью думала она. – От пяти до десяти я брала в начале нулевых, когда моя карьера только начиналась. Тогда швырялись деньгами, сейчас все экономят. Надо было сказать – от двух до пяти!»

– Скажем, пять, – помолчав минуту, произнес Маневич.

В первый миг Александра его не поняла. Потом к ее щекам прихлынула кровь. Маневич соглашался на исключительно высокий процент, учитывая качество его легендарной коллекции. Так как она молчала, не решаясь сразу ответить, Маневич продолжал:

– Накладные расходы за мой счет. Хотя я знаю комиссионеров, которые все включают в свой гонорар. Да, и у меня есть условие. Мы с вами заключим договор, в простой письменной форме. К нему приложим список продаваемых картин и вещей. Я выплачу вам ваши пять процентов полностью только тогда, когда весь список будет закрыт. А до этого вы будете получать один процент с каждой проданной вещи. Наличными, из моих рук. Вещи должны продаваться не ниже установленной мною цены. То, что свыше – меня не волнует, это отходит вам, если сумеете продать. Все.

Воодушевление начинало оставлять Александру. Она, смутно предчувствуя некую ловушку, нахмурилась:

– Но может быть, процесс займет не один месяц… Может быть, год…

– Видите ли, – доверительно пояснил Маневич. – Вещи дорогие. Проценты внушительные. Я не хотел бы, чтобы вы бросили меня на половине дороги, получив за первую партию крупную сумму. Я хотел бы стимулировать вас таким образом, чтобы вы оставались со мной до конца.

И, едва заметно усмехнувшись, добавил:

– Кстати же, вы будете торопиться. А мне важно ликвидировать коллекцию как можно быстрее.

Александра, забывшись, покусывала нижнюю губу, выдавая свое волнение. Опомнившись, она взяла себя в руки и заметила:

– Вы – заказчик, ваши требования для меня – закон. Все зависит от объема работы… И от ваших цен. Продать много, быстро и дорого – это одно. Немного, быстро, и по умеренным ценам – иное. Мне тоже нужна конкретика.

Она позволила себе улыбнуться. Маневич оставался серьезен.

– В общих чертах мы договорились, – бросил он. – Остальное завтра. Кстати, я могу осмотреть вашу квартиру?

Это желание показалось художнице странным, но она согласилась. Маневич заглянул во все углы. Особенно его заинтересовал вид из окон комнаты. Он вглядывался в переулок, чуть ли не прижавшись носом к стеклу.

– Как тут безлюдно, – с одобрением произнес, наконец, коллекционер. – Настоящее жилье отшельника!

– О, не совсем! – покачала головой Александра. – Вот прежняя моя мастерская была действительно, хижиной отшельника. Со всеми достоинствами и недостатками.

– Где же вы раньше жили? – обернулся гость. – Марина обмолвилась, что это была необыкновенная мастерская!

– Через два переулка, ближе к Солянке. Тот дом, к сожалению, пошел под реконструкцию, – вздохнула Александра. – Я прожила там больше пятнадцати лет. Это была мастерская от Союза художников, ее получил мой покойный муж, а я унаследовала… Кто бы мог подумать, что я уеду оттуда самой последней!

Маневич слушал внимательно, и, по всей видимости, о чем-то попутно размышлял.

– И что же, теперь тот дом реконструируют? – поинтересовался он.


– Насколько я вижу, когда прохожу мимо, нет, – терпеливо ответила Александра. Про себя художница удивлялась такому пристальному интересу Маневича к деталям ее быта. – Могла бы еще на лето там остаться, как минимум. Хотя, жить было уже невозможно, да и к чему тянуть с переездом? Чтобы проснуться однажды от того, что на постель обрушилась потолочная балка?

– Вы официально сдали мастерскую Союзу художников?

Вопрос поставил Александру в тупик. Она с легкой улыбкой покачала головой:

– Я официально и не владела ею никогда… Мое имя не значилось в списках. Просто этим чердаком никто не интересовался, так я и жила там, год за годом.

– У вас остался ключ?

На секунду Александра запнулась. Теперь у нее исчезли сомнения – Маневича отчего-то очень интересовала ее прежняя мастерская. «Да и здесь все осмотрел насквозь!»

– Да, – ответила она, наконец. – Я заперла дверь, когда вывезли мои вещи. Ее можно было и открытой оставить, все равно будут ломать. Но мне не хотелось, чтобы там поселились какие-нибудь маргиналы… И потом, пусть это покажется сентиментальностью… Я бы все время чувствовала, что эта дверь открыта.

– Прекрасно, – бросил коллекционер. – Очень дальновидно.

И внезапно замолчав, Маневич склонил голову набок – эту манеру Александра уже успела у него подметить, когда он прислушивался к шагам на лестнице. Достал из набедренного кармана брюк телефон, взглянул на экран.

– Ну, не буду отнимать у вас время, – произнес он, не поднимая глаз от телефона и быстро дотрагиваясь до экрана. – Расстаемся до завтра. Договор, осмотр коллекции, последние детали – все у меня в офисе на Пятницкой. За вами утром заедет Ксения. Вы рано встаете?

– Обычно – да, – без особенного энтузиазма ответила Александра. Условия, на которых Маневич предложил сотрудничество, радужными не казались. «В коллекции могут оказаться мертвые позиции, непродаваемые вещи, кошмар посредника… Из-за пары таких позиций я могу вообще не получить полностью деньги за все остальные!» Все же, художница решила отложить споры до завтра. Интуиция подсказывала ей, что Маневич пойдет на некоторые уступки, если действительно находится в сложном положении. «Кроме того, он уже слишком мне открылся и не захочет искать кого-то еще! Вся коллекция! Все собрание! Да это пошатнет не только московский рынок…»

– Ксения заедет за вами пораньше, часов в семь, – Маневич спрятал телефон в карман. – Будьте готовы к этому времени. Ваш номер мне дала Марина, Ксения позвонит. Мне пора ехать, машина ждет. Не провожайте, не трудитесь!

Он направился на кухню и сам повернул ключ в замке, не дожидаясь, когда к двери подоспеет Александра. Не простившись, не махнув на прощанье рукой, ни разу не обернувшись, мужчина спустился по узкой лестнице, слабо освещенной горевшей на площадке второго этажа лампочкой. Внизу хлопнула тяжелая дверь, пискнула тугая пружина. Александра прошла в мастерскую, выглянула в окно и тут же увидела в переулке Маневича. Он вышел из подворотни и направлялся к своей машине, припаркованной у противоположного дома. Через несколько секунд внедорожник, мягко тронувшись с места, выехал из переулка.

Александра еще несколько минут стояла у открытого окна, слушая удивительную тишину, которую только подчеркивал отдаленный шум машин на бульваре. Квартал опустел. Ночная жизнь протекала на других улицах, словно в ином мире. Обитатели переулка, куда переехала художница, вели неспешный, размеренный образ жизни, столичная суета их не касалась. Даже ресторан на углу не создавал неудобств и шума. У Александры складывалось впечатление, что посетители туда заглядывают нечасто. Было уже за полночь. В домах по соседству светилось всего несколько окон.

«Завтра придется встать в шесть…» Александра задернула занавеску, оставив окно открытым. Включила ночник под розовым шелковым абажуром. Веселенький хозяйский абажур с цветочками и бахромой смешил художницу, привыкшую к спартанской обстановке. Умываясь, раздеваясь, разбирая постель, Александра двигалась медленно, как в полусне. Минувший день казался ей тягостно бесконечным. Она не могла сказать, что довольна переговорами с Маневичем.

«А я так рассчитывала на него… – Александра легла и выключила свет. – Завтра надо обязательно договориться о поэтапной оплате. Иначе я всех денег не увижу никогда. Пусть даже будет не пять процентов, а два-три, но сразу по продаже каждой вещи. Что это за кабала, в самом деле?»

В новой мастерской Александры никогда не бывало совершенно темно – напротив окна по ночам горел яркий фонарь, висевший на проводах, натянутых между стенами домов. Ажурные шелковые занавески винного оттенка пропускали его свет, погружая комнату в багровый сетчатый сумрак. При этом фантастическом освещении, поглощавшем все остальные краски, хорошо мечталось и засыпалось. Но сейчас, несмотря на тяжелую усталость, художница никак не могла уснуть. Она мысленно спорила с Маневичем, репетируя предстоявшие завтра утром переговоры, приводила доводы, обосновывала свои условия… И понимала, что вряд ли решится высказать знаменитому коллекционеру хотя бы часть требований. «Но ведь не может быть, что он так нагло хочет меня обмануть… Маневич известен, как добросовестный партнер. Это, по сути, единственный коллекционер, о котором никто не говорит ничего плохого. Ничего конкретного – так вернее. Одни общие слова. Ему завидуют, как не позавидовать? Надо бы посоветоваться, но с кем? Если Маневич узнает, что я проговорилась о деталях контракта, он меня больше видеть не захочет. Разве что, не называя имен…»

Внезапно перед ней возник Эмиль – добродушный, улыбающийся, с толстой полосатой кошкой на руках. Эмиль что-то настойчиво втолковывал Александре, она прислушивалась к его невнятным словам сквозь пелену подступающего сонного тумана. Потом багровая темнота сгустилась и поглотила последние мысли и образы. Александра спала.





* * *


Ее разбудил жужжащий на прикроватной тумбочке телефон – еще на выставке Александра поставила его на беззвучный режим и не переключила обратно. Спросонья, впотьмах, она схватила трубку и прижала к уху.

– Саша? – осведомился мужской голос.

– Да, это я, – хрипло ответила Александра. Торопливо взглянув на экран, она убедилась, что этого абонента в телефонной книге нет. – Слушаю.

Она села, включила ночник. Ее взгляд упал на часы – огромный старый будильник, имущество хозяйки. «Половина пятого?!»

– Саша, извини, что звоню в такое время, – продолжал мужчина. Особой вины, впрочем, в его голосе не ощущалось. – Просто сейчас я в аэропорту, сажусь в самолет, отключаю телефон. С трудом твой номер достал, в последнюю минуту. Я ведь всех о тебе спрашивал как о Мордвиновой. А ты давно уже Корзухина, оказывается. Это Игнат. Игнат Темрюков.

– Игнат… Темрюков… – пробормотала Александра, пытаясь спросонья нащупать в памяти нечто ускользающее, смутное. – Извините, не припоминаю.

– Еще и на «вы» перешла, – с упреком заметил собеседник. – Игнат, ну? Мы вместе в Питере учились, в Репинке. Игнат с архитектурного.

Она вспомнила немедленно, не успел собеседник закончить фразу. Игнат Темрюков словно материализовался перед ней в полумраке комнаты, такой, каким он был в те далекие годы – высокий худой парень, смуглый, скуластый, с вьющимися черными волосами до плеч, с вечно смеющимся лягушачьим ртом и веселыми голубыми глазами. Девчонки влюблялись в него, даже больше за легкий характер, чем за яркую внешность. Игнат уверял, что он потомок древнего княжеского рода, что его предки, выходцы с Кавказа, служили русским царям еще до Петра Великого, и, может быть, парень даже не врал. Он умудрялся крутить по два-три романа одновременно, ничего ни от кого не скрывать и ни с кем не ссориться. Более того – его пассии дружили. Александра была одной из тех немногих студенток, кто не поддался на его мимолетные ухаживания. Игнат после ее отказа расстроился не больше, чем расстроился бы в подобных обстоятельствах мотылек, порхающий по летнему лугу, где полно других, более отзывчивых мотыльков.

– Игнат! – воскликнула она, окончательно проснувшись. – Сколько же лет прошло…

– Очень много, Саша, но речь не об этом. У меня к тебе деловое предложение, по твоей специальности. Я, когда вник в суть дела, сразу о тебе вспомнил. Можно неплохо заработать. Интересно?

– Очень интересно, – искренне ответила Александра. – Говори!

– Да некогда говорить, вот беда, – теперь в его голосе звучало искреннее огорчение. – Я уже по «рукаву» в самолет иду. Давай перезвоню через несколько часов, из Вильнюса. Есть у тебя электронная почта, надеюсь? Быстренько скинь мне на этот номер.

В трубке то и дело возникали посторонние шумы: громкие голоса, стук. Александра досадливо морщилась.

– Ты из Москвы никуда в ближайшее время не уезжаешь? – внезапно ясно и отчетливо спросил Игнат. Помехи разом исчезли.

– Никуда. Ты-то когда вернешься? – торопливо спросила она. – Ты не в Москве живешь?

– В Питере и в Вильнюсе, пополам-напополам, у вас я проездом, на днях опять буду в Москве, – Игнат слегка задыхался. – Слушай, я чемодан тащу, неудобно говорить… Давай сяду, и перезвоню.